Владимир Катин - Тайна леса Рамбуйе Страница 6

Жан-Поль как бы распахивал перед Клодом двери тех выходов, о которых он смутно, не признаваясь себе, думал и даже намекнул своим вопросом.

— Я не хочу тебе такой жизни, Клод. В нее нельзя влезть на время и затем как ни в чем не бывало выйти сухим и чистым. Она засасывает до конца. Иностранный легион — единственный легальный путь для исчезновения Клода Сен-Бри. Там тебя уже никто не достанет. А время будет работать на нас.

Утром Жан-Поль объявил, что во Франции три вербовочных пункта в легион — в Страсбурге, Марселе и Фонтене-су-Буа. Ближайший — в Марселе. Позавтракав, они отправились на железнодорожную станцию. Прямого поезда на Марсель не было, предстояла пересадка в Лионе. И Клод поймал себя на том, что радуется задержке поезда, что дорога длинная и в Марсель приедут нескоро.

Сидя в вагоне, он смотрел на мелькающий в окне мир со щемящей тоской, сознавая, что расстается с той прекрасной жизнью, которая совсем недавно была для него настолько естественной, что даже не замечалась и воспринималась как должное…

Пролетали полустанки, мосты, розовая черепица крыш. По дорогам и эстакадам неслись разноцветные автомобили. Притиснувшись лбом к окну, Клод в который раз прокручивал ленту событий, задерживался на отдельных эпизодах, возвращался назад и все искал и никак не мог найти для себя четкий ответ — нелепая случайность или жестокая закономерность?

Почему все вдруг полетело кувырком в такой мирный майский день? Почему именно его обокрал бродячий фокусник, почему он поехал провожать Патрицию, почему, наконец, оказался он, Клод Сен-Бри, первым, кто увидел на дороге полосатый костюм и остановился, попав в засаду? Рок, судьба, стечение случайностей?

Могло ли с ним все это не произойти? Могло. Если бы в Рамбуйе он выбрал иную дорогу. Или если бы впереди ехал кто-нибудь другой, кто остановился бы первым, и тогда задержали бы его, а не Клода Сен-Бри.

Но тогда… Значит, все равно кто-то должен был обязательно попасться в дьявольский капкан? В ловушку, придуманную и вычисленную где-то в кабинетах с табличкой на дверях «Посторонним вход строго воспрещен». Значит, случиться это должно было неминуемо. С ним. Или с кем-то другим. Но непременно с невиновным!

И Клод в своих размышлениях, как в стену, уперся в это неожиданное для себя открытие. Череда мыслей оборвалась, повисли обрывки недосмотренных кадров рокового воскресного дня. И не хотелось уже ни ворошить их, ни разбирать и отыскивать логическую связь. Он слушал перестук колес поезда и думал, сколько, интересно, секунд от одного стыка до другого. И так заснул.

Жан-Поль тоже дремал. Старый, опытный детектив, прошедший за свою длинную жизнь через крутые лестницы и тесные коридоры полицейских, судебных и адвокатских контор и учреждений, он был хорошим психологом и понимал состояние своего двадцатидвухлетнего племянника. С жалостью и болью смотрел он на заснувшего в углу купе Клода. И если бы Клод внезапно проснулся и перехватил взгляд, то понял бы, как трудно ему будет отныне.

«Но это самый верный ход, — думал Жан-Поль. — В нашем омуте беззакония, огороженном бутафорией законов, нужно действовать приемами легальными и соблюдать правила игры. Легион — самое подходящее легальное укрытие».

В Лионе пересели в экспресс, который без остановок шел прямо на Марсель, куда прибыли вечером. Шумный портовый город уже начинал утихать, расцветал желтыми и голубыми огнями реклам. Запись в легионеры пришлось отложить на завтра.

— Вроде бы ничего не делали, только ехали, но я устал, а ты, Клод?

— Я тоже. Разбитый весь.

Клод подумал о том, что хорошо бы побыть одному.

— Пойдем-ка ужинать, племянник. И в самый лучший ресторан, какой я здесь знаю. Называется «Старый порт».

Ресторан находился в глубине маленькой бухточки старого порта у самой воды. Задрапированные темно-красным бархатом стены подсвечивались неяркими бра. Одна стена была целиком стеклянная и выходила на море, которое в свете уличных фонарей мерцало черной ночной водой и вкрадчиво вздыхало.

Сотни рыбачьих шхун в бухте раскачивались на зыби мелких волн, словно плясали, тонко перезванивая причальными цепями и стропами мачт.

Клод залюбовался бухтой, танцующими, как балерины, шхунами и забыл свои заботы и печаль. В недолгий миг забытья он наслаждался тем, что было вокруг, — южным городом, тишиной и уютом дорогого ресторана, красиво сервированным столом.

Они заказали знаменитый марсельский «буябес» — наваристый суп из морских рыб, креветок, ракушек и прочих даров моря.

— Ты знаешь, Клод, когда-то я мечтал стать моряком. Впрочем, через это, должно быть, прошел каждый отрок.

— Я — нет. Я не мечтал стать моряком, дядя Жан-Поль. Я всегда мечтал сделаться знаменитым адвокатом.

— И ты им будешь, Клод! Но несколько позже. Не в те сроки, которые намечались.

— Едва ли.

— Нет, не едва ли! Вот я уже не могу сделаться моряком. Из-за возраста. А ты юристом — можешь. И тоже — из-за возраста.

— Все отныне неопределенно.

— Видишь ли, мой дорогой, за свою жизнь я провел великое множество криминальных дел, процессов. И столько видел трагических судеб, разбитых вдребезги людских душ… Но проходили годы, и я их снова встречал, присматривался и удивлялся живучести человека, способности выкарабкиваться из страшных мусорных ям.

— Хромые тоже шагают. И притворно улыбаются. Напоказ. Это не по мне.

Жан-Поль отставил от себя прибор, лицо сделалось строгим.

— Давай будем откровенны сами с собой, Клод. Давай оглянемся назад. Ты, образно говоря, шел или ехал по очень ровной дороге, без кочек, без единого ухаба, без помех. И вдруг тебя выбросило с ровной дороги, прости за литературный стиль, вдруг тебя вынесло на тернистый путь. Что делать? Идти-то все равно надо — никуда не денешься. Коль ты родился, то надо жить.

— Да, но если кто-то обделывает свои грязные делишки, то почему расплачиваться должен я?

— Вот именно! Здесь мы подошли к главному: впервые за твою недолгую жизнь ты столкнулся с величайшей несправедливостью. И не вообще, не абстрактно, не на судебном процессе, который ты ведешь и который, извини, тебе нужен, чтобы блеснуть и прозвучать на весь Париж. Ты столкнулся с гнусной несправедливостью, больно и беспощадно ударившей тебя самого. Ты оторопел. Ты ошарашен и растерян. Да, уродливой, безобразно уродливой своей стороной повернулась к тебе сейчас жизнь. Вдумайся, как все парадоксально донельзя: ты, одаренный, может быть, даже талантливый юрист, бессилен защитить самого себя! Самого себя ты не можешь спасти, оправдать, вызволить! А? Каково? Значит, то общество, где тебе предстоит жить и дальше, действует по своим законам, которые ты в Сорбонне не проходил и экзамены по ним не сдавал.

Клод молчал. Он и сам обо всем этом начинал догадываться. Жан-Поль своими четкими фразами и выводами приблизил понимание горьких истин.

Ужин был кончен. Счет оплачен. Метрдотель дважды справился, не нужно ли чего еще, давая понять, что ресторан закрывается, но прямо сказать не решался. А они все вели свою беседу, и каждый хотел выговориться напоследок.

В гостиничном номере было темно и очень тихо. Раскрытые окна выходили во двор; слитный гул ночного города и близкого моря едва доносился в номер. Клод долго не мог уснуть. Устав от бессонницы, он вышел в коридор и постучал к дяде. Сначала они беседовали о чем-то незначительном. Затем стали вспоминать родственников, подтрунивая над некоторыми.

— А почему ты так и не женился, дядя Жан-Поль?

— Ха-ха! И я тоже себя часто вопрошаю — почему ты не женился, старый Жан-Поль, когда был молодым?

— Ну, а все-таки? Я, кстати, не представляю тебя в обществе некоей мадам Моран, но мы заговорили о родственниках, и я подумал — почему это мой дядя не женат?

— Однозначно не ответишь, Клод. Видимо, что-то мешало. А может быть, слишком много отдавал себя работе, и женщины оставались где-то на втором или даже третьем месте. Большого же чувства, которое бы захватило, увы, не случилось.

— Но увлеченья у тебя, конечно, были?

— Были. Но ты знаешь, интересное дело… Порой вспоминаю и не могу припомнить ни одной женщины, о которой бы я сожалел.

Жан-Поль помолчал.

— А может быть, я просто неспособен на сильное чувство. Ведь любить — божий дар. Как талант. Вот послушай, какая была со мной однажды история. Может, она и причина тому, что я остался холостяком.

Он удобно устроился, подложив под голову вторую подушку.

— Было это очень давно. Лет, должно быть, сорок тому назад и даже еще больше. Я учился на юридическом в городе Экс-ан-Прованс, неподалеку от Марселя, километров тридцать. Веселый молодежный городок, в нем полно учебных заведений… Так вот, была у меня там девушка испанского происхождения, звали ее Монсерас. Был я, естественно, беден, и обед мне нередко заменяла чашка кофе с легким бутербродом. Но мы с Монсерас не тужили, обходились малым. Самыми простыми вещами умели расцветить и сделать нашу жизнь радостной. Даже мансарда, где мы жили, восхищала наших друзей — из собранной на свалке мебели мы оборудовали оригинальное жилье.