Николай Богачёв - Крах операции «Тени Ямато» Страница 60

Как только опасность миновала, Юкио Коно пригласил в рубку своего гостя — Дзиккона Нумато и, пригласив его на чашечку сакэ, пытался вызвать на откровенность. Однако пришелец, поняв, что от него хотят, искусно ушел от прямого разговора, сказав только, что единственное его намерение сейчас — как можно скорее попасть в Сингапур.

Почему именно в Сингапур и по какой надобности, Нумато пояснять не стал и вскоре по всем правилам офицерского этикета откланялся и ушел к себе в каюту. Юкио Коно тут же распорядился, чтобы гостю подавали на стол все то, что подают и ему самому.

«Бог его знает, что это за человек, — подумал Коно. — Но по всему видать, — со связями и задание выполняет явно не простое. Не дай бог не угодить такому!»

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

По данным генштаба военно-морского флота, с момента начала второй мировой войны (на конец апреля 1944 года) Япония потеряла 130 подводных лодок, 20 авианосцев, 2 линкора, 6 легких крейсеров и 3600 самолетов морской авиации. Потери живой силы тоже были значительны, хотя увеличения призывавшегося контингента матросов и младшего командного состава не наблюдалось. Раньше, в мирное время, во избежание нежелательных социальных последствий, призыв на службу в морской флот тщательно регулировался, действовали всякого рода ограничения. Но со вступлением Японии в войну все они отпали сами собой.

В соответствии с новой военной концепцией воевать теперь надо было в полную силу, и поэтому-то стал возможен призыв на флотскую службу рабочего судостроительной фирмы Косоку Ямадзаки. И это произошло несмотря на то, что в недалеком прошлом он даже привлекался к судебной ответственности за организацию забастовки, как один из активистов социалистического движения, уже набиравшего силу среди японских рабочих-судостроителей.

Молодой Косоку был счастлив тем, что работал под руководством авторитетного среди трудящихся социалистического лидера Инэдзиро Асануму[7].

Судостроительная верфь, где трудился Косоку Ямадзаки, издавна цепко держалась за солидный кусок территории в конце Токийской бухты и ранее занималась строительством рыбацких баркасов и сейнеров. Сейчас, в разгар войны, продукция эта уже никому не была нужна, и фирма, находясь на грани банкротства, вынуждена была объявить о прекращении своего традиционного производства, переключившись на выполнение военных заказов.

Теперь фирма строила торпедные катера, тральщики, сторожевые корабли и еще ряд мелких вспомогательных судов для императорского флота. Дела ее шли неплохо. И надо полагать, ни к чему ей был под боком этот молодой специалист с социалистическим уклоном, который мог в любой момент затеять с рабочими «свару», так что хозяева фирмы не могли не желать от всей души, чтобы этот неудобный для них рабочий ушел на войну, избавив их тем самым от своего присутствия.

В семье Ямадзаки — потомственных токийских корабелов — был еще жив и дедушка Аритомо. Всю жизнь свою он проработал котельщиком, принадлежал к тому разряду рабочих-металлистов, которых не случайно зовут повсюду «глухарями» — за то, что, постоянно пребывая в грохоте клепаемых ими котлов, они уже смолоду теряли слух. Оглох в 46 лет и Аритомо и, получив от своих «благодетелей» небольшое пособие, вынужден был оставить верфь — вовсе не по состоянию здоровья, а, в первую очередь, потому, что был хорошим и давним другом видного деятеля японского и международного рабочего движения Сэн Катаямы. Вместе с ним он еще в далеком 1897 году организовал первый профсоюз японских трудящихся. Память о тех незабываемых днях дедушка Аритомо сохранил на всю жизнь и при любом удобном случае очень любил вспоминать о своем великом друге, ставшем впоследствии членом Президиума Коминтерна, которого похоронили на Красной площади в Москве, рядом с Мавзолеем вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина…

Надо сказать, что теперь, находясь на службе в военно-морском флоте, плавая на субмарине, которой командовал капитан 2-го ранга Юкио Коно, гидроакустик унтер-офицер Косоку Ямадзаки придерживался куда более радикальных взглядов, чем ранее. Резкая перемена в оценке роли Японии во второй мировой войне случилась с Косоку тогда, когда он побывал дома.

Однажды в конце 1943 года подводная лодка, на которой служил Косоку, пришвартовалась к одному из многочисленных южных пирсов главной военно-морской базы Японии на Тихом океане — Йокосука, расположенной в живописной части Токийского залива.

Фактически это была военно-морская крепость — целый город, считавшийся средним по населенности, с удобной гаванью для стоянки боевых кораблей всех классов.

Город этот раскинулся на обширной территории полуострова Миура вместе с базой, которая в состоянии была принять десятки кораблей, а также подлежащих ремонту или переоборудованию подводных лодок. Но зачем их лодку загнали сюда на этот раз, не знал никто, даже бывший тогда капитан-лейтенантом Юкио Коно.

Позже обо всем был хорошо проинформирован лишь командир субмарины — когда его вызвали на доклад в штаб дивизиона подводных лодок, расквартированный невдалеке от места стоянки. Опережая события, надо сказать, что во время этой непредусмотренной стоянки Юкио Коно все-таки здорово повезло, потому что в этот раз на его долю выпало отшвартовывать свою лодку, будучи ее командиром в звании капитана 2-го ранга; случилось так, что прежний командир и капитан 2-го ранга Хидзаки Исия, долго засидевшийся в этой должности, заболел и был переведен на штабную работу.

Пока шли переговоры и назначения, личный состав субмарины был отпущен на берег, и подданному его величества военнослужащему унтер-офицеру Косоку Ямадзаки это увольнение пришлось более чем кстати, ибо был он, как мы знаем, уроженцем Токио и семья его проживала в этом городе.

Едва ступив на берег, Косоку на всех парах устремился в родной дом. За время долгого отсутствия он успел соскучиться по родным и очень спешил узнать, как чувствует себя его старенькая ама, и хотя бы мельком повидать (что самое главное) миловидную соседку в возрасте чуть более восемнадцати лет — Исудзу Ямагата.

Ямадзаки всегда вспоминал, как Исудзу, проходя мимо их дома, скромно потупив взор, одаривала его прекрасной улыбкой. И хотя, по старому японскому обычаю, его родители уже присмотрели ему обитавшую в их родной деревне, в соседней крестьянской семье, застенчивую Марико, которой тоже исполнилось 18 лет, все же предпочтение он отдавал Исудзу.

На это были, конечно, причины. В день поминовения предков, как этого требовала синтоистская религия, вместе со всеми соседями Ямадзаки и Исудзу ходили в ближайший храм, дабы поклониться Дзимму и Аматерасу, а больше всего, пожалуй, для того, чтобы полюбоваться цветением дикой вишни — сакуры, а также содержащими оттенки небесной синевы соцветиями сливы — символами всеобщего процветания страны Ямато, гармонического единения японской души с природой, вселенского благополучия и жизнерадостности. Но нет, не это любование составляло главный смысл этого праздника для юного Ямадзаки. Глядя на взрослых, складывавших ладони на груди, он никак не мог понять, о каком блаженстве твердят они в тот миг, когда его худенькая бесподобная ама так восхитительно раскладывает салат, венчая его сверху шестнадцатилепестковым цветком хризантемы.

Затем, в зависимости от наличия продуктов, Исудзу подавала сукияки — запеченную с пряностями улитку в собственной раковине или, если в храме были люди победнее, простой из улиток суп. Дальше следовал о-тядзукэ — политый чаем рис, который иногда подавался с приправой.

Взрослые, закусив, потягивали из широких чашечек, похожих на некоторые виды азиатских пиал, подогретое сакэ. Как-то тайком попробовав, что это такое, Косоку испытал такое отвращение к этому алкогольному напитку, что с тех пор никогда, и даже став взрослым, не употреблял его.

Родные Косоку жили неподалеку от делового района Марунути в обычной японской хижине с раздвижными стенками и без окон. Как и большинство других великих городов мира, Токио, в особенности тогда, в те военные годы, был наглядным воплощением социального расслоения проживавшего в нем населения, разделенного на богатых и бедных. Рядом с шикарной, блистающей своими витринами главной улицей Токио, с Гиндзой, находились поражавшие своей убогостью кварталы городской бедноты.

Родной дом Косоку Ямадзаки находился в центре Токио, в дали от бедных кварталов, вовсе не случайно. Надо сказать, что семья Косоку хотя и была потомственно рабочей, имела некоторый, необходимый для скромного существования достаток. По сравнению с иными, безнадежно нищими семьями, она даже могла сойти за крепкую, средней руки семью. Тем не менее, для семьи Ямадзаки никогда не был свойствен процветавший среди многих японцев культ императора. Большое влияние в этом смысле на семью оказывал тесно связанный с социалистами дед Ямадзаки, друживший, как уже здесь говорилось, с самим Сэн Катаямой. Одним словом, как бы там ни было, но когда старший брат Ямадзаки, их незабвенный Катори, так бессмысленно погиб в бою под Сингапуром, вся семья прозрела окончательно, и уже никто в этом доме не величал жившего неподалеку высокопоставленного соседа титулом «охорибата», «благороднейшей особой, живущей во дворце за рвом».