Жерар Вилье - Обратный отсчет в Родезии Страница 16

Малко смотрел на нее золотистыми глазами.

— Вам было нужно другого.

Дафна Прайс ничего на это не сказала.

Вдруг лицо ее искривилось.

— Дайте мне подвигаться... Спина болит...

Он попятился, она последовала за ним: они оставались соединены. Морщась, она потерла себе поясницу и вдруг разжала тиски, освобождая Малко. Повернувшись к нему спиной, она задрала сорочку. На ее крестце обозначился длинный багровый рубец — след от бортика комода. Она отпустила край сорочки, и та упала до самых щиколоток.

— Свинья!

Но сказано это было без особой уверенности.

— Раздевайтесь, — повелительно бросила она. — Хочу прикоснуться к вашей коже.

Она почти грубо сдернула с него галстук, принялась расстегивать пуговицы сорочки. Когда на Малко ничего не осталось, она собрала его одежду и куда-то понесла со словами:

— Терпеть не могу беспорядок...

Воротившись, она легла на кровать.

— Идите сюда.

Он тоже лег. Она рассеянно гладила его иссеченную рубцами грудь.

— Это у вас откуда?

Это у Малко осталась память об одном задании в Гонконге. Он солгал:

— Был офицером во время войны, получил ранение.

Она не стала расспрашивать. Левой рукой она поглаживала Малко, особо, впрочем, не стараясь возбудить его.

— Мужчина, приезжавший за вами в аэропорт на «роллс-ройсе», ваш любовник?

Насмешливая улыбка заиграла на треугольном лице Дафны Прайс.

— Я не принадлежу кому-нибудь одному. Почти все мужчины — скоты. Я была замужем, но у мужа была одна забота: хлестать пиво и бегать за молоденькими «копчеными». Однажды я застала его здесь с девчонкой матабеле, которая ухаживала у нас за собаками. Знаете, чем они занимались?

— Могу вообразить.

— Нет, не можете. Он совокуплялся и с ней, и с собакой! С моей собакой! На моей постели! Я его тогда чуть не убила.

Обществу защиты животных следовало бы подать иск... Дафна откинулась на лиловую подушку. По всей видимости, хмель у нее повыветрился под влиянием любовных утех.

— Если вы свободны завтра вечером, я сведу вас с одним моим другом. Он может дать вам материал для вашей статьи.

— Да-да, — рассеянно отвечал Малко.

— Он из Южной Африки, — продолжала Дафна Прайс, — представляет в Солсбери компанию «Саус Африка Эруэйс».

— Буду весьма рад.

Он не понимал пока истинной причины, побудившей молодую честолюбивую и расчетливую женщину, к тому же любовницу начальника родезийских спецслужб, так быстро сойтись с незнакомым мужчиной. Ему не давала покоя мысль об Эде Скити. Хотя объяснение было, возможно, гораздо проще. Разгоряченная вином, она пожелала его. Словно угадав его мысли, она потянулась с кошачьей гибкостью и прижалась к нему. От прикосновения шелка к коже по нему будто ток пробежал. Очень светским тоном она сообщила ему на ухо:

— Хочу твою пушку!

Голос ее словно бы разделился на два тона. Теперь он поцеловал ее. Закидывая одну ногу, она перекатилась и с блаженной улыбкой села на него. Под звуки оглушающей музыки они наслаждались друг другом дольше, чем в первый раз, и когда, впившись пальцами в простыню, она рухнула на него, ее вопль заглушил этот грохот.

Правда, на сей раз она не пустила в ход свой безотказный прием. Вероятно, приберегла для более важных случаев.

Полная луна скрылась в густых облаках. Малко с наслаждением вдыхал свежий ночной воздух. Во рту пересохло, в голове было пусто, все тело ломило. Возможно. Дафна Прайс и была африканской Мата-Хари, но уж, наверное, самой требовательной в любви женщиной к югу от экватора... Она оставила его в покое лишь после того, как выжала из его утомленного тела последнюю каплю чувственности, так и не сняв ночной сорочки и туфель на высоком каблуке. От их упражнений пострадал только шиньон.

Меньше чем за пять минут он доехал до «Мономатапы». Заспанный швейцар едва узнал его. Скоро за Малко утвердится слава ночного гуляки. Они договорились с Дафной, что послезавтра он приедет в ее контору.

Раздевшись, он начал опорожнять свои карманы, и вдруг ему перехватило дыхание: бумажник, лежавший до ужина в левом внутреннем кармане, оказался теперь в правом.

Он раскрыл бумажник, вытащил все, лежавшее в нем. К счастью, в нем не было ничего компрометирующего, ничего, связанного с ЦРУ. Благодаря своей феноменальной памяти, он прекрасно обходился без записей... Малко сел на кровать, чувствуя во рту горечь.

Значит, вся эта затея с ночной сорочкой, столь естественная, столь возбуждающая, столь восхитительная, была обыкновенной ловушкой. Западней. Дафна Прайс затащила его в свою постель, чтобы получить возможность обыскать его карманы.

Или это сделал кто-то другой, потому что она сама не успела бы. Значит, в квартире находился еще кто-то... Он никак не мог понять, почему его заподозрили.

Он долго лежал без сна, припоминая, о чем говорил ему Джим Гейвен. Он вполне мог исчезнуть, не оставив никаких следов. Родезийцы не обменивали шпионов. Шла война на истребление.

Сверхкороткое цветастое платье едва прикрывало бедра Дафны Прайс, длинные ноги с изгибом казались еще длинней благодаря странным деревянным лодочкам без задника. Для Малко оставалось загадкой, как она могла садиться, не посягая на нравственность и не доводя патрона до инфаркта. Видя его удивление, она улыбнулась.

— Утром стояла такая чудесная погода, что я решила одеться по-летнему. Тем более что скоро зима. Взгляните-ка, что вы наделали!

Она повернулась к нему спиной и задрала платье. Над крошечными трусиками из белой ткани алел рубец поперек спины — след от кромки комода.

— Весьма сожалею.

Над столом Дафны висел постер с надписью: «Будьте бдительны! Одно-единственное слово может стать бомбой! Террористы не дремлют!»

Чинно, как девочка, принимающая первое причастие, Дафна Прайс вновь уселась за свою пишущую машинку.

— Обед отменяется, заседание Совета Министров не кончилось, — сообщила она. — Я должна быть на месте. Но вечером поужинаем с моим приятелем Гансом, он не возражает...

Малко приложился к ручке Дафны, а затем принялся делать то, что выглядело совершенно неуместным в стенах правительственного учреждения. По части возбуждения чувственности Дафна действительно не имела себе равных. Но тут он вспомнил про бумажник, переложенный в другой карман, и жар его сразу остыл.

— До вечера.

— До вечера. Желаю приятного дня.

Он вышел на Джеймсон из серовато-лилового здания, где заседало незаконное правительство Родезии.

Малко отстранил чернокожих торговцев предметами старины, кинувшихся к нему с уродливыми поделками из дерева на потребу туристам.

Один из торговцев, навязчивый, улыбчивый, все не отставал, назойливо нахваливая свой товар:

— Мистер, хорошие вещицы, недорогие, красивые... Взгляните на страуса...

Слово «страус» вдруг поразило Малко. Он обернулся к долговязому негру с тонкой, как у девушки, талией. В правой руке тот держал вырезанную из черного дерева человеческую головку, а в левой — страуса из разноцветных стеклянных шариков. Увидев по глазам Малко, что он понял, негр тихо проговорил скороговоркой, хотя рядом никого не было:

— Мистер, идите на автовокзал.

С этими словами он отошел от Малко, точно отчаявшись что-нибудь продать, и набросился на другого иностранца, входившего в «Мономатапу». Малко вернулся к своему «датсуну» и отъехал. Таким образом, в Солсбери действительно существовала подпольная организация чернокожих. Безупречно разбитые, пересекающиеся под прямым углом улицы, прилично одетые люди, вежливые и покорные негры, видимое согласие, которому подчинялись отношения белого и черного населения, — все это было показное.

Назревал взрыв. Он был неизбежен. Малко нашел на плане города автовокзал.

Глава 10

Автобус на Умтали отъехал под самым носом Малко, обдав его газолиновой гарью, настолько облепленный людьми, что и самого автобуса не было видно: сидели с вещами на крыше, гроздьями висели на незакрывающихся дверях, торчали, притиснутые друг к другу, из окон, в которых давно уже не осталось стекол. Малко показалось, что его легкие наполнились серной кислотой. Но чернокожие, сидевшие в ожидании своего автобуса прямо на земле, и бровью не повели. Сотни людей ждали под палящим солнцем, чтобы вернуться в свою деревню. Ожидание могло длиться и полдня, и целую неделю. Но никто не жаловался, никто не осаждал автобусы, в которые набивалось втрое больше пассажиров, чем должно было ехать. Не слышалось ни воплей, ни шума перебранки, — одно бесконечное терпение. Автовокзал представлял собой город в городе, с торговцами, раскладывавшими товар прямо на земле, изношенными до крайней степени маршрутными такси, ветхими автобусами, стоявшими в ряд на площадке, непосредственно примыкавшей к Беатрисс-роуд.

Отплевавшись от газолиновой гари, Малко обогнул семейство, расположившееся варить похлебку на разведенном из подручного топлива костерке, и возобновил поиски, даже не зная, кого ищет. Правда, он был единственным белым, расхаживавшим между кучек чернокожих, хотя район Хартфилда отделял от центра Солсбери лишь гигантский коксовый завод, чьи батареи были видны отсюда. Менее двух километров к югу. Тем не менее, здесь уже был особый мир. После того, как Малко проехал под эстакадой для железной дороги, ограничивавшей населенную белыми часть города, он видел лишь огромное кладбище, заводские районы и крытые волнистой жестью дома, лепившиеся друг к другу, — по двадцать на гектар. Он поставил «датсун» под навесом в роскошных красных цветах и смешался с толпой. Во взглядах чернокожих он не видел ненависти, — скорее безразличие или насмешливое удивление. Несколько босоногих мальчишек с торчавшими дыбом волосами из любопытства увязались за ним.