Андрей Горняк - Битая ставка Страница 19

— Что вам, папаша, известно о людях, укрывающихся от фронта?— спросил Смирнов.

Старик не спешил отвечать. Он оглядел приезжих, обратил внимание на работников милиции, на Петра Крюкова, которого хорошо знал, только тогда, понизив голос, ответил:

— Водятся тут такие, только мы не знаем точно, где они скрываются. А тревожат они нас часто: то в стаде теленка возьмут, то на мельнице мешок муки реквизируют. Действуют, как рассказывают потерпевшие, от имени районных органов милиции.

— Где же они все-таки скрываются?

— Где точно, не знаю,— вздохнул председатель,— единственно, что хорошо мне известно, так это то, что один из них — наш, местный, в прошлом житель станицы Марьинской, по фамилии Марущак. Считался пропавшим без вести еще в двадцатых годах, вдруг объявился. Кто остальные — не знаю. Думаю, что они не местные, поэтому никто из потерпевших их не узнает, Если бы были местные, даже из других станиц, кого-нибудь да опознали бы... А прячутся — мест у нас много: и большой лесопитомник рядом с рощей, и дальше — прибрежные плавни по Кубани аж до Варениковской.

— Кто-то их все же укрывает а, Степан Никитич? Как думаешь?— вступил в разговор Крюков.

Председатель отозвал Крюкова и Смирнова в сторону и сказал приглушенно:

— Наведайтесь до Никифора Гнилицкого, что у берега живет, ближе к Варениковской, бакенщик он...

— Думаете, он?

— Точно сказать не могу, но проверить надо. Гнилицкий, вроде бы, с Марущаком у белых служили. Возможно, и теперь якшаются.

— Этот Гнилицкий, говорите, бакенщик?— Смирнов вспомнил, что и Шубина говорила о каком-то бакенщике.— Да, бакенщик. Ну, хорошо. Спасибо вам за информацию. Пригласите к себе в сельсовет работников лесопитомника и лесника. Надо с ними побеседовать.

Председатель тут же послал за людьми.

Во второй половине ночи группа Смирнова, разбившись на три части, с проводниками во главе двинулась врайон предполагаемого укрытия банды. Шли, соблюдая осторожность и маскировку.

Решили так: одна группа с работниками милиции и Крюковым зайдет со стороны реки и прикроет дом Гнилицкого и прилегающие к нему заросли, другая сделает засаду у выхода из рощи к камышам у проторенных троп и до утра возьмет их под контроль. Учитывая, что бандиты действуют, в основном, ночью, Смирнов предположил, что их удастся встретить именно здесь, на тропах, когда они возвращаются к своему гнезду. Засада расположилась полукругом к зарослям, растянулась метров на четыреста, перехватив три тропы.

Долго ждать не пришлось. Двое красноармейцев и милиционер увидели на своей тропе силуэт человека. Подпустив его на расстояние вытянутой руки, один из солдат неожиданно схватил неизвестного и потянул на себя. Тот упал и быстро был скручен по ногам и рукам. Доложили Смирнову.

— Кто такой?— спросил захваченного капитан.

— Я рыбак, иду к реке,— без запинки ответил задержанный.

— Документы!

— Документов при себе не имею. А фамилия моя Юхимчук Петр Остапович.

— Чем ловить-то намеревались, гражданин Юхимчук,— карабином? А зачем столько продуктов несете с собой? Их на десяток человек хватит.

Захваченный молчал.

— Ну, хватит дурака валять. Вы из группы Марущака и молчанием лишь усугубляете свою вину. Где прячутся остальные?

— Ладно. Развяжите. Покажу.

— В доме у бакенщика есть ваши?

— Сейчас нет. Все там,— Юхимчук махнул рукой в сторону камышей.

— Сухоручкин,— обратился Смирнов к старшине,— снимай группу Крюкова. Пойдете правее нас, по-над рощей. А мы двинемся по берегу. Сигнал к действию... В общем, услышите выстрелы — подключайтесь. Пошли!

Юхимчук уверенно двинулся по еле заметной тропинке. Рассыпавшись цепью, красноармейцы двинулись следом.

Светало. Где-то совсем рядом крякнул утиный выводок. Зябкий ветерок шелестел метелками камыша, и это скрадывало шаги. К шалашу удалось приблизиться незаметно.

— Здесь!— шепнул Юхимчук.

Смирнов махнул рукой, и группа броском кинулась к шалашу, оставив для прикрытия пулеметчика. Но получился небольшой просчет: часовой, который в тот момент отошел в сторону, услышав шум, выстрелил наугад, а следом бросил гранату.

В ответ открыли огонь группа Смирнова и подоспевшие бойцы Сухоручкина. Завязалась перестрелка, затем все стихло. Смирнов воспользовался паузой:

— Послушайте, Марущак! Сопротивление бесполезно. Вы окружены. Даю вам три минуты. Не сдадитесь — будете уничтожены.

В ответ вновь захлопали выстрелы.

— Огонь!— скомандовал Смирнов.— Гранаты!

Шалаш загорелся. Выбегавшие из него бандиты тут же падали замертво. Двое, проломав противоположную камышовую стенку, отстреливаясь, кинулись к реке, но там их встретила пулеметная очередь.

— Тушить шалаш!

Но тушить уже было нечего. Растащили остатки, сложили в кучу оружие бандитов, их вещи.

Банда была ликвидирована.

От реки два милиционера вели под руки здоровенного, густо заросшего детину. Он волочил ногу и матерился. Сзади с ручным пулеметом наперевес шел красноармеец.

— Товарищ капитан,— доложил он.— Второго насмерть. Там лежит. Кажется, главный.

Да, это был Марущак. Бесславной смертью кончил свою жизнь вахмистр, оставив о себе недобрую память.

Их сложили рядом — шестерых убитых вместе со своим атаманом. Юхимчук тоже оказался с ними. Его достала своя же пуля из шалаша.

Подошла группа Сухоручкина от рощи. Крюков оказался серьезно раненным. Его тут же перевязали, стали сооружать носилки.

— Ну, как ты, Петр Мефодьевич?— склонился над ним Смирнов.

Крюков открыл глаза, попытался улыбнуться.

— Ничего... Вот только... на фронт... собирался.

— На фронте ты уже побывал. Быстро в машину его! И в госпиталь, Акимыч,— отыскал он глазами своего шофера.— Чтобы мигом! А этому оказать помощь здесь.

Оставшийся в живых бандит по фамилии Фролкин сидел на пне, вытянув простреленную ногу и покачиваясь, как маятник, вперед-назад, глухо стонал и продолжал матерно ругать себя, «этого старого хрена Марущака», красноармейцев.

Смирнов приказал осмотреть район, но Фролкин подозвал его и сказал:

— Не теряй время, капитан. Семеро нас было.

Это же подтвердил и бакенщик, которого задержали в доме. При обыске в подполье и на чердаке обнаружили несколько ящиков с патронами и гранатами, десяток винтовок. Боеприпасы были взяты с сожженной у станицы Варениковской машины.

Первые показания захваченный бандит дал уже в пути. Ему смазали йодом рану, перебинтовали ногу, и он перестал стонать и чертыхаться. Фролкин — дезертир, в банде с осени 1941 года.

— Скажите, Фролкин, какие у вас были связи с другими группами?— спросил Смирнов.— Есть ведь кроме вашей и другие?

— Одну группу знаю. Но она не хоронится, как мы. Старшим там у них какой-то интендант. Среди военнослужащих ходит открыто, а фактически занимается, в общем, своими делами. Был он как-то у нас. Наш старик к этой встрече готовился очень тщательно. Побаивался почему-то его. А тот прибыл к нам — этакая важная птица с кубиками в петлицах. Вел себя высокомерно, высказывался начальственным тоном. А вот их разговора, не обессудьте, не знаю: меня они, как только начали о своих делах говорить, из шалаша выпроводили. Велели никого не впускать, даже наших.

Смирнов задумался. Что это? Фантазия бандита, вымаливающего себе жизнь? Кто этот «интендант» и какова его роль? Непоследовательные и сбивчивые показания Фролкина не прояснили этого.

... Допрос захваченного длился не один день. О себе и обстоятельствах, при которых он стал бандитом, Фролкин рассказывал неохотно, скупо. Бывший грузчик одного из приморских рыбокомбинатов. За четыре года до начала войны был осужден как расхититель готовой продукции. Пока отбывал срок наказания, жена вышла за другого и уехала с ним в Сибирь. Из заключения вернулся досрочно, по амнистии. Несколько месяцев промышлял случайными, сомнительными заработками. А когда его образом жизни заинтересовалась милиция, поступил в порт на штатную работу, но проработал недолго — началась война. Через несколько дней он был мобилизован на военную службу. Сразу после зачисления в маршевую роту и отправки в действующую армию стал думать о побеге. Насмотрелся на потоки раненых, несколько раз побывал под бомбежкой. Во время одного налета вражеской авиации и ушел. Скрывался один в глухих местах, пока однажды не набрел на двух таких же, как и сам, кормивших комаров и вшей в прибрежных плавнях. Поняли друг друга без особых объяснений. Те двое предложили ему примкнуть к их «куреню».

— Много не обещаем,— сказал один из них,— но пожрать будет что, да и запить чем найдется. Добудем.

Так из дезертира Фролкин превратился в бандита. Скрываясь от людей, «воинство» но ночам выходило в село на добычу. Брали где без хозяев, а где и при них, угрожая оружием.