Игорь Арясов - Три часа на выяснение истины Страница 24

Так пролетел почти год. И Кудрявцева, завертевшись на работе и дома, уже перестала ждать и звонка, и письма, и даже нечаянной встречи на улице. В памяти сохранился только золотой сентябрь, единственный счастливый месяц в ее жизни. Когда в цехе повесили объявление о предстоящей уборке в подшефном колхозе, Елена Петровна пошла в профком и отказалась. Ей не хотелось возвращаться туда, где она нашла и спрятала далеко в сердце свое короткое счастье.

И вдруг два месяца назад, тогда она возвращалась с рынка с тяжелыми сумками в руках, ее обогнал и перегородил дорогу автомобиль. Елена Петровна, занятая своими мыслями, замерла от испуга, подняла глаза и ахнула: за рулем «Жигулей» сидел Серегин. Сетки вдруг стали невесомыми, и она, стоя перед машиной, поднимала и опускала их: вот, мол, иду с базара. День был будничный. Елена Петровна работала в ночь, в третью смену, зять был где-то в районе на своем «пирожке», а продукты в будний день на рынке стоили дешевле.

Серегин открыл ей переднюю дверцу, и она, мысленно ругая себя за то, что накупила столько всего, что даже в машину не сядешь, с трудом забралась на сиденье, стыдливо одернула юбку. Серегин перехватил у нее сетки и положил их назад.

— Здравствуй, поилица-кормилица! — улыбнулся он, помогая ей застегнуть ремень безопасности. — В какую смену работаешь?

— В третью, с ноля, а что? — едва перевела дух Елена Петровна и на всякий случай оглянулась: нет ли поблизости знакомых? Кажется, нет.

— Поехали ко мне домой, — Серегин включил скорость, и за окном замелькали люди, деревья, дома.

— Но ведь у тебя… — хотела сказать она, а он перебил ее:

— Не волнуйся, жена до двенадцати ночи будет на работе, а ребята в училище. Ты меня еще помнишь? Еще не забыла?

— Нашел о чем спрашивать! — Она засмеялась. — Я даже в колхоз отказалась в этом году ехать, потому что тебя там не будет. А что мне в колхозе без тебя делать?

— Разве других мало? — Серегин усмехнулся.

— Дурачок, не говори так, — моментально обиделась Кудрявцева и прижалась лбом к его плечу. — Я ведь ждала тебя. Каждый день, каждую ночь.

— А сегодня как?

— И сегодня. Всегда. Мне только чуточку страшно, что мы к тебе едем, да еще днем.

— Ничего, я окно закрою шторами. И забор у меня высокий, метр семьдесят. — Правой рукой он поправил ремень безопасности и коснулся ее груди. Елена Петровна вздрогнула, побледнела и прикусила губу. — Неужели ждала? — искренне удивился Серегин. — Это ж надо! Ну, молодец! Хвалю, Елена Петровна. Тогда полный вперед. А как у тебя на работе? Без изменений?

— А-а, — отмахнулась она, — и не спрашивай! Из бригадиров я ушла, надоело за каждого отвечать, опытных рабочих не хватает, вкалываем мы, ветераны.

— И все там же?

— Конечно. Меня все уговаривали оставаться в бригадирах, я ж самая опытная. А мне надоело нервы трепать. Так спокойнее.

— Это хорошо. Послушай, Лена… — Серегин въехал во двор своего дома, закрыл ворота, цыкнул на Тарзана, зарычавшего на чужую женщину. — У меня вот тут, — он порылся в кармане, — колечко есть. Так, ерунда, медное. Я вообще-то обручальное не покупал. Нищий был тогда, сама понимаешь. Ты у себя на заводе сможешь его позолотить? Чтобы мне на память, а?

— Ой, Вася, ну о каких пустяках ты спрашиваешь! Разумеется, — она обиженно посмотрела ему в глаза. — Завтра днем могу и отдать, если ты опять не исчезнешь на целый год. Ты ведь как ясно солнышко.

Он загородил ее от угрюмо ворчавшего Тарзана, быстро и крепко поцеловал в губы:

— Даю тебе честное мужское слово, что теперь я тебя ни за что не потеряю. Не для того снова отыскал. Пошли домой, чтобы собаку не дразнить.

На работе Кудрявцева привязала к проволочке кольцо, которое ей дал Серегин, и продержала в ванне с золотосодержащим раствором вдвое больше, чем надо. Потом незаметно вынула его вместе с деталями, промыла и спрятала в халат. Василий будет доволен.

Утром он встретил ее у центральных проходных, и она на глазах изумленных подруг сделала им ручкой и быстро села к нему в машину:

— Ну, Василий Митрофанович Серегин, ты совсем с ума сошел. Кругом же одни знакомые.

— А что, нельзя? — улыбнулся он и, вырулив на трассу, рванул машину вперед. — Я же сказал, что ты — моя самая большая радость, и теперь я тебя ни за что не потеряю.

Вспомнив о сувенире, она достала кольцо и протянула Серегину:

— Вот, держи.

— Что это? — он покосился на кольцо.

— Чудак! То, что ты мне вчера давал. — Она счастливо засмеялась.

— Не может быть! — Он надел кольцо на безымянный палец левой руки. — Ну, ты молодец! Оно ведь как настоящее.

— Почти так и есть. Я его в два раза дольше в ванне держала. В нем теперь половина золота, а половина меди. Это мой сюрприз. Василий, а куда мы сейчас едем?

— Мы-то? Ко мне нельзя, моя Клавдия сегодня дома. Давай куда-нибудь ближе к лесу. Ты, наверно, устала. А там, кстати, и выспаться можно. Я тебе тоже подарок приготовил. Пожалуйста, — он достал из перчаточного ящика маленькую горбатую коробочку. Она открыла ее и замерла: в ней было кольцо.

— Надевай на правую руку, не бойся, это настоящее, не медное.

— Василий, — Кудрявцева с трудом проглотила слезы, подступившие к самому горлу, дрожащими пальцами надела кольцо. — Значит, ты меня на самом деле любишь? — и прильнула к его плечу.

— Сиди прямо, сейчас за поворотом пост ГАИ, — он отстранился. — Конечно. Стал бы я дарить, если такого даже у Клавдии нет. Между прочим, я перекусить с собой взял. А картошку мы в костре печь будем. Не возражаешь?

— С тобой я на все согласна, — Кудрявцева тронула кольцо на пальце губами. — Только я устала страшно после смены.

— Ничего, отдохнем, время у нас есть. Леночка, а ты сможешь мне пару щепоток золотого песка принести с работы?

— Песка? А для чего? — рассеянно удивилась она.

— Я бы из него сделал какой-нибудь перстень. Сейчас многие мужики носят. Мне нравится. Конечно, если тебе разрешат. У вас, наверно, с этим строго. Да?

— Мне разрешат? — Она на секунду растерялась. — Вообще-то у нас нельзя, но если ты просишь, я попробую. У нас там сплошная анархия, все на честном слове, хотя каждый делает вид, что строгость. Даже весы стоят электронные и прочая мура. Попробовать можно. Ведь никто в точности не знает, сколько я золотого песка на графитах осадила после отработки ванны. Даже я иногда сама не знаю. Если надоедает сидеть у ванны или сильно спать хочется, я взвешиваю этот песок, сходится, ну и хорошо, а остальное в растворе в канализацию идет. А песок соскребу в тряпочку, в узелок завяжу и отдаю технологам.

— А если не отдать?

— Ну, что ты, так нельзя!

— Каким же технологам ты его отдаешь?

— А разным, какие дежурят. Там хлыщ один, правда, не с нашего участка, старается со мной в одну смену попасть, давно ухаживает. Все рассказать обещает, как он в Данию к каким-то родственникам ездил. Если, значит, я женщина одинокая, то обо мне можно думать все что угодно. Как будто нужны мне его датские сувениры-побрякушки. Он уже второй раз женатый, у-у, ненавижу его. Лицо такое сальное, руки вечно потные. Ты его не знаешь, Белов Константин.

— Будет еще приставать этот Белов, скажи мне, я ему голову оторву, поняла? Или, может, сомневаешься? — Серегин расправил плечи. Кудрявцева посмотрела на него затуманившимися от нежности глазами и отрицательно покачала головой. — Давай вот здесь тормознем, на опушке, — он свернул к березовой роще. — Здесь и видно со всех сторон, и кусты близко, мы за ними костер запалим. Так ты говоришь, что можешь взять песок, да? Выходит, Лена, ты прямо миллионерша.

— Да ну тебя, откуда у меня лишние деньги?

— Здрасьте! На золоте сидит и говорит, что ей есть нечего!

— Ну, вообще-то я голодной не сижу, — робко возразила Кудрявцева.

— Ах, не сидишь? — Серегин грозно сдвинул густые брови. — Ой, Лена, какая же ты есть наивная женщина! Вот ты скажи мне: машину имеешь?

— Нет! Откуда?

— А квартира трех- или четырехкомнатная с цветным телевизором, с двумя-тремя хорошими коврами, с импортной стенкой, в которой чтоб хрусталь в прозрачных местах просматривался, у тебя есть?

— Нет.

— А сапожки финские или югославские, чтобы на осень, на зиму, на весну? А костюмы на четыре времени года? А вечерние платья? А верхняя всякая одежда? Почему другие шастают в дубленках, а ты в перелицованном пальто ходишь?

— Откуда ты знаешь, что я его перелицовывала? — ужаснулась она. — Я же тебе не рассказывала.

— Милая, это и так ясно! Да ты посмотри на себя, Елена Петровна! Неужели такая современная, красивая и умная женщина, как ты, должна толстеть в доме отдыха на какой-нибудь Волге или Оке? Почему бы тебе не поехать на Черное море или, как там называют, в круиз по разным всяким странам? Почему? Или ты древняя старуха и тебе ничего не надо? Или ты мало пережила? Или мало досталось твоей матери и твоим старшим сестрам, которые в блокаду в Ленинграде умерли? Или ты мало вкалываешь?