Алексей Ростовцев - Полковник советской разведки Страница 29

– Прости, – сказал он. – А вот я твой брелок не сберег. Пришлось оставить его вместе с машиной. Была такая ситуация.

– Ничего. В нашей работе все бывает. Давай-ка лучше поздороваемся как следует.

Мы обнялись и обменялись крепким рукопожатием…

Я не знаю, где теперь «Клаус» и жив ли он вообще, однако нож его храню по сей день. В рукоятку ножа вделано множество железок чрезвычайно полезных в жизненном обиходе. В течение дня я пользуюсь ножом неоднократно. Он всегда при мне, и я уже всерьез уверовал в то, что это талисман, приносящий удачу.

Родине не мстят

Луч карманного фонарика бьет в лицо, ослепляет.

– Документы!

Черепков молча достает левой рукой паспорт и протягивает его невидимому оперу. Правая рука в кармане брюк. Указательный палец на спусковом крючке пистолета, патрон в патроннике, предохранитель опущен.

– Возьмите ваш паспорт.

Опер направляет луч на соседа с верхней полки, и теперь Черепков может рассмотреть парня в штатском, который, несомненно, является офицером местного управления КГБ. Свет матового плафона на потолке тускл, но проверяющего видно достаточно хорошо. Молод, неопытен. К тому же невнимателен. Ладно, дурачок, поживи еще на белом свете, решает Черепков, снимая палец со спускового крючка.

Всесоюзный розыск! Досматриваются все поезда, все самолеты, все суда, все автомобили и автобусы дальнего следования, все вокзалы и аэропорты. Десятки тысяч секретных агентов КГБ и милиции участвуют в розыске. Всем им предъявлено переданное по фототелеграфу фото Черепкова, всем объявлены его приметы. Огромная страна третьи сутки, день и ночь не смыкая глаз, с мрачным азартом ведет охоту за предавшим ее негодяем. Ищет и не может найти, ловит и не может поймать…

Анкета подполковника Петра Тимофеевича Черепкова была безупречной. Сын крестьянина-бедняка, в годы войны служил во фронтовой разведке, не раз брал «языков», был ранен, награжден несколькими боевыми орденами. После войны окончил разведшколу МГБ, где овладел азами оперативного ремесла и английским языком. Пройдя стажировку в Центральном аппарате разведки, съездил в загранку. Ценных источников информации ему, правда, завербовать не удалось, однако провалов и проколов за ним тоже не числилось. Возвратившись на родину, был определен на службу в Первое Главное управление Комитета госбезопасности [13] , который возник на месте сталинского МГБ. Довольно быстро дорос до должности старшего помощника начальника отдела. Аттестациями характеризовался как вдумчивый, склонный к анализу, проданный делу партии офицер, активный общественник, примерный семьянин и прочее…

Петр рос единственным пацаном в семье, остальные были девки. Поэтому тяжелый мужицкий труд лег на его плечи с малолетства. Приходилось во всем помогать отцу, суровому, нелюдимому, щедрому на пинки и тумаки человеку, подорвавшему здоровье на гражданской войне. С весны до осени они вместе вкалывали в поле – пахали, сеяли, косили, отрываясь от работы лишь на время сна и еды. Потом ночевали в стогах. Тут бы и поговорить отцу с сыном душевно, да не получались разговоры: утомившись за день, оба мгновенно засыпали. Впрочем, иногда отец все же делился с Петром житейскими премудростями. Однажды они подсмотрели, как лисица с хрустом пожирала зазевавшегося хомяка. Это была кровавая жестокая картина. Отец сказал тогда:

– Вот и промеж людей так. Слабым быть не моги: слопают и не подавятся.

Эта нехитрая сентенция запала в душу мальчика, однако с годами он понял, что слова отца имели не столько прямой, сколько глубинный, переносный смысл. Промеж людей хлипкий, но хитрый мог запросто сожрать с потрохами сильного, но простодушного, ибо простодушие, доверчивость, доброта суть различные проявления слабости. Его, Петра, природа, слава Богу, не обделила ни здоровьем, ни умом. Он вырос крепким, ловким, смекалистым и крутым парнем. Дружки ему во всем уступали, но не из уважения, а скорее из трусости. Это льстило самолюбию. В армии Петра побаивались даже офицеры. Пленные немцы в его присутствии съеживались и сбивались в кучку, а ведь он никого из них ни разу пальцем не тронул. От него исходила неведомая и недобрая сила, злая энергии. Вот из-за этого многие его тайно недолюбливали и близко с ним никто не сходился, хотя никаких поводов для такого к себе отношения он не давал. Люди, в том числе его агентура, но торопились открывать ему свои души, поэтому все контакты Черепкова носили неглубокий, поверхностный характер. Он это чувствовал, выходя порой из равновесия и впадая в хандру, что, в общем, было несвойственно его натуре. «Ну чем я им не вышел? – рассуждал он про себя. – Высок, статен, красив даже. Улыбаться, улыбаться мне надо чаще! Вот в чем собака зарыта!» Но улыбался он только с фотографии. Во всех остальных случаях лицо его оставалось зеркалом души.

Начальник Черепкова полковник Булгаков быстро раскусил своего подчиненного, недавно вернувшегося из загранки, и пришел к выводу, что для работы с закордонной агентурой он непригоден, Петра загрузили аналитической работой, которую он выполнял весьма добросовестно, дожидаясь следующей загранкомандировки. Но шли годы, а в загранку его больше не посылали. Он стал замечать, что более молодые, бегучие и шустрые, которые на фронте-то не были, начали обходить его на поворотах. Они ездили в престижные страны, стремительно продвигались по службе, поощрялись и награждались по праздникам, между тем как он, Черепков, коптел и кис в своем кабинетишке, наживая себе устойчивую репутацию бумажного червя. Вот уже и его враг Булгаков засобирался на должность резидента в один из прекраснейших городов мира. В душе Черепкова потихоньку копилась мутная и яростная злоба на шефа, подстрелившего его, как он полагал, на взлете. Когда в голове Петра зародилась мысль отомстить начальнику неслыханным доселе способом, он и сам точно не помнил. Кажется, это произошло лотом на пляже в Сочи, где он нашел оброненный кем-то паспорт. Открыл документ и подивился: на него смотрел мужчина одного с ним возраста, чем-то очень на него похожий. Только владелец паспорта в момент фотографирования не напустил на свое лицо выражения фальшивого добродушия, что обычно делал Черепков. Вместо того чтобы сдать документ в милицию, Петр спрятал его в надежном месте – пригодится, мол.

Для конкретного действия по части мести Петр окончательно созрел, после того как его по призыву горкома партии бросили во главе отряда девиц из секретариата и курсантов разведшколы на одну из овощных баз столицы спасать гниющую капусту. Его, кадрового разводчика, – на капусту! Ничего подобного сотруднику Си-Ай-Эй или, скажем, Ми-6 не могло присниться даже в угарном сне!

Судьба сама подбросила ему шанс нагадить Булгакову. В конце года его включили в комиссию по уничтожению отслужившей свое секретной документации. Сначала все шло чин-чинарем. Комиссия собрала документы, подлежащие сожжению, сложила их в стопку, составила акт. Осталось только сжечь бумаги и расписаться. Однако идти в подвал к печке и пачкать копотью белые манжеты никому не хотелось.

– Ладно, уж давайте я это сделаю! – предложил Петр.

Комиссия дружно одобрила его альтруистский порыв, расписалась в акте и разошлась, а Черепков бросил бумаги в мешок и отправился вниз. У печки он тщательно рассортировал документы. Ценные отложил, остальные сжег. Самым ценным оказался план работы одной из резидентур на предстоящий год. Точнее, не план, а его черновик. Это была как раз та самая точка, где Булгаков намеревался стать резидентом. Через пару суток Черепков, проходя поздним вечером мимо посольства одной из великих держав Запада, незаметно бросил через ограду конверт с упомянутым планом. В конверт была вложена записка, исполненная печатными буквами. Автор ее распинался в своей приверженности демократии западного образца, предлагал секретное сотрудничество и просил о встрече с кем-либо из офицеров спецслужб. Условия встречи прилагались.

Испытывал ли Петр угрызения совести от содеянного? Вряд ли. Ненависть к шефу затмила его разум. Это были уже мания, психоз, если хотите.

Черепкова постигла катастрофическая неудача. Посольский дворник оказался агентом Второго Главка КГБ [14] . Утром он издали увидел на желтой опавшей листве белый конверт, взял его и в тот же день передал оперработнику контрразведки.

Всю неделю перед встречей с иностранным разведчиком Петр как ни в чем не бывало ходил на службу, составлял аналитические справки, докладывал их Булгакову, выступал на собраниях, оперативных совещаниях и на политсеминаре, пожимал руки, даже анекдоты рассказывал в курилке. Товарищи, не ведавшие о случившемся, не отмечали никаких особенностей в его поведении.

Роль сотрудника западной спецслужбы сыграл нелегал, который провел за границей около двух десятков лет и только что вернулся на родину. В ходе встречи с Черепковым «иностранный разведчик» вручил начинающему шпиону солидную сумму советских денег за предоставленную им ценную информацию, а также инструкцию об условиях конспиративной связи. Черепков в свою очередь передал «иностранцу» некоторые из похищенных документов. Тут-то его и можно было брать с поличным тепленького. Однако контрразведка хотела знать, какие документы ему еще удалось похитить, и где он их спрятал. За объектом разработка пошла наружка.