Кен Фоллетт - Человек из Санкт-Петербурга Страница 38

– В последнее время мне не дает покоя мысль, что мы ошибались, до такой степени оберегая тебя от информации об окружающем мире. Само собой, главные решения о твоем воспитании всегда принимала мама, но не стану отрицать, что я почти во всем был с ней согласен. Есть люди, полагающие, что детей вообще не следует изолировать от, скажем так, негативных сторон действительности. Но таких очень немного, и они, как правило, принадлежат к низшим слоям общества.

Они помолчали. По своему обыкновению, Лидия одевалась к ужину целую вечность. Уолдену еще многое хотелось сказать Шарлотте, но он не был уверен, хватит ли смелости. Мысленно он отрепетировал несколько вариантов вступления к такому разговору, но каждый из них в той или иной степени приводил его в смущение. Она же сидела в тишине и словно чего-то от него дожидалась. «Неужели знает, что у меня на уме?» – подумалось Уолдену.

Лидия могла спуститься в любой момент. Сейчас или никогда. Он откашлялся и начал:

– Однажды ты выйдешь замуж за хорошего мужчину и вместе с ним постигнешь все то, что сейчас тебе кажется тайной и, вероятно, вселяет некоторое беспокойство.

«Может, этим и ограничиться? – трусливо подумал он. – Еще есть возможность отступить и замять эту тему. Нет, надо набраться мужества!»

– Но есть кое-что, о чем тебе нужно знать заранее. На самом деле об этом тебе должна рассказать мама, но, поскольку она пока, кажется, не готова, я решил сделать это сам.

Он раскурил сигару просто потому, что надо было чем-то занять руки. Теперь давать задний ход поздно. Оставалась надежда, что появится Лидия и разговор придется прекратить. Но ее все не было.

– Как ты сказала, тебе известно, что делали Энни и тот садовник. Но они не были мужем и женой и только поэтому поступили плохо. А вот если ты замужем, это становится по-настоящему хорошо.

Он чувствовал, что краснеет. Ему бы не хотелось, чтобы дочь сейчас смотрела на него.

– Это, видишь ли, приятно даже чисто в физиологическом смысле, – вынужден был продолжать он. – Невозможно описать словами, трудно с чем-то сравнить… Это… это как жар от углей в камине… Но здесь гораздо важнее другое, чего ты пока себе не представляешь. В этом есть и чудесная сторона, возвышающая духовно. Именно через это передается вся привязанность, вся нежность и все уважение, которые ты ощущаешь к своему супругу, и… конечно же, в этом в огромной степени проявляется любовь мужчины к своей жене. Такие вещи трудно понять, пока ты еще столь молода. Девушкам особенно свойственно пугаться, так сказать, внешне непристойного аспекта… А ведь есть несчастные люди, которые до конца жизни так и не открывают для себя прекрасное в такого рода отношениях. Но если ты будешь стремиться к этому, если выберешь себе в мужья человека достойного, доброго и чувствительного, у тебя все получится прекрасно. Вот что мне хотелось тебе сказать. Надеюсь, я не слишком смутил твою стыдливость?

К его удивлению, она порывисто повернулась к нему и поцеловала в щеку.

– Смутил, но, по-моему, гораздо больше смутился сам.

Он облегченно рассмеялся.

В этот момент вошел Притчард.

– Карета подана, милорд, и ее светлость дожидаются вас в холле.

Уолден поднялся, прошептав:

– Маме пока ни слова о нашем разговоре.

– Я только сейчас начала по-настоящему понимать, почему все считают тебя таким прекрасным человеком, – призналась Шарлотта. – Доброго тебе вечера.

– До завтра, – сказал Уолден. Выходя в вестибюль к жене, он удовлетворенно подумал: «Все-таки хоть что-то мне удается сделать как нужно».

После такого разговора Шарлотта почти передумала идти на митинг суфражисток.

Ведь она была преисполнена бунтарского духа из-за инцидента с Энни, когда увидела самодельную афишу, приклеенную к витрине ювелирного магазина на Бонд-стрит. Крупно выведенные слова «ДАЙТЕ ЖЕНЩИНАМ ПРАВО ГОЛОСА!» привлекли ее внимание, а потом она обнаружила, что зал, в котором намечался митинг, расположен недалеко от ее дома. Списка выступающих не приводилось, но из газет Шарлотта знала, что именно на таких сходках любит появляться без предварительного уведомления знаменитая миссис Панкхерст. Шарлотта задержалась у витрины, чтобы полностью прочитать текст афиши, притворившись (ей нужно было обмануть бдительность сопровождавшей ее Марии), что любуется выставленными за стеклом браслетами. Тогда она и решила непременно пойти на митинг.

Но отец сумел поколебать ее решимость. Для нее оказалось откровением, что он мог не только признавать ошибки, но легко смущался и даже извинялся чуть ли не за каждое свое слово. Однако еще более сильным шоком было услышать, что он говорит о половых сношениях как о чем-то прекрасном. И она не могла больше злиться на него за то, что ее воспитали в полном невежестве по этому поводу. Теперь ей даже стало отчасти понятно, почему так случилось.

Впрочем, у нее по-прежнему оставалось слишком много пробелов в знании жизни, и она все равно не верила, что отец с матерью расскажут ей всю правду о таких вещах, как, например, движение суфражисток. «Я все-таки должна пойти туда», – подумала она.

Шарлотта колокольчиком вызвала Притчарда и попросила, чтобы ей принесли в спальню салат. Потом поднялась наверх. Одно из преимуществ женщины, уже знала она, заключалось в том, что никто не задавал лишних вопросов, если у тебя болела голова. Более того, женщинам как будто даже полагалось время от времени страдать мигренями.

Когда принесли поднос с едой, она немного поковыряла вилкой в тарелке, пока не пришла пора садиться за ужин слугам. Затем быстро надела плащ и шляпку и незаметно выскользнула из дома.

Вечер выдался теплый. Она быстрым шагом направилась в сторону Найтсбриджа. Ею овладело странное ощущение свободы, которому сразу же нашлось объяснение: никогда прежде не ходила она по улицам Лондона без сопровождения. «Я могу делать все, что заблагорассудится, – думала она. – У меня не назначено визитов, и за мной не присматривают. Никто вообще не знает, где я. Можно зайти и поужинать в любом ресторане. Можно взять и сесть на поезд в Шотландию. Можно снять номер в отеле. Интересно было бы еще прокатиться на омнибусе. Я могу съесть яблоко прямо на улице и кинуть огрызок в водосток».

Ей казалось, что она должна бросаться людям в глаза, но на нее никто не обращал внимания. Она почему-то всегда без всяких оснований считала, что стоит оказаться в городе одной, как незнакомые мужчины начнут к ней непременно приставать. В действительности же они совсем не замечали ее. Мужчины вообще не околачивались без дела – все куда-то спешили, одетые в вечерние наряды, шерстяные костюмы или сюртуки. «Что может быть опасного в прогулке по городу?» – недоумевала она. Но вспомнила сумасшедшего в парке и ускорила шаг.

По мере приближения к указанному месту, она стала замечать, что все больше и больше женщин двигаются в том же направлении. Некоторые шли парами или даже целыми группами, но многие держались особняком, как сама Шарлотта. Она сразу почувствовала себя увереннее.

У входа в здание собралась толпа из сотен женщин. Многие нацепили эмблемы суфражисток в пурпурных, зеленых и белых тонах. Кто-то раздавал листовки или продавал номера газеты «Избирательное право для женщин». Неподалеку торчали несколько полицейских с напряженными лицами, на которых читалось и нескрываемое презрение. Шарлотта встала в очередь, чтобы попасть внутрь.

Когда она оказалась у двери, женщина с повязкой дежурной на рукаве попросила заплатить шесть пенсов. Шарлотта непроизвольно обернулась, но тут же поняла, что сейчас с ней нет ни Марии, ни лакея, ни служанки, которые обычно платили за все. Она была одна, а своих денег у нее никогда не водилось. И разумеется, ей и в голову не пришло, что потребуется входная плата. К тому же она понятия не имела, где взять шесть пенсов, если бы даже знала об этом заранее.

– Простите, – сказала она. – У меня нет денег… Я не подумала, что…

И повернулась, чтобы уйти.

Но дежурная остановила ее.

– Ничего страшного, – произнесла она. – Если нет денег, вход для тебя бесплатный.

Женщина говорила как типичная представительница среднего класса, и хотя вид у нее был добрый, Шарлотта могла себе представить, что она думала: «Так хорошо одета, а явилась без гроша!»

– Спасибо, – сказала Шарлотта, – я пришлю вам чек…

И, покраснев до корней волос, вошла в здание. «Какое счастье, что я не отправилась в ресторан и не села в поезд!» – подумала она. Ей никогда прежде не приходилось заботиться о наличных деньгах. Ее сопровождающим выдавались определенные суммы на мелкие нужды, отец имел открытые счета во всех магазинах Бонд-стрит, а если ей хотелось пообедать в «Клариджес»[19] или выпить чашку чая в кафе «Ройал», достаточно было оставить свою карточку, чтобы счет прислали опять-таки отцу. Но вот компенсировать такой расход, как сегодня, он согласился бы едва ли.