Йоханнес Зиммель - Пятый угол Страница 55

Фред повторил. Получилось.

— Господа, — сказал Томас, — для дела нам будет необходимо подробно поговорить о хороших манерах. Хорошие манеры — это альфа и омега любого солидного мошенничества. Вы когда-нибудь видели банкира с плохими манерами? (Банкира? Боже мой, об этом страшно даже подумать. Мой банк в Лондоне. Мой клуб. Мое дивное жилище. В прошлом. Все в прошлом. Унесенные ветром…)

— Хорошие манеры, это верно, — властно подтвердила Шанталь. — Теперь у нас другие времена, уловили? Мы с партнером все обсудили. Добыча от нас не уйдет… я имею в виду, теперь наши действия направлены не против кого попало…

— А против кого?

— Только свиней, которые это заслужили. Нацистов. Коллаборационистов. Тайных агентов, неважно чьих. И начнем с этого Писсоладьера… — заговорила Шанталь и сделала паузу, потому что Маслина, толстяк хозяин, собственноручно принес главное блюдо.

Маслина, любивший Томаса за его кулинарное искусство, бросил на него сияющий взгляд:

— Картофель фри, разумеется, был дважды опущен в кипящее масло, мсье Пьер!

— Ничего другого я и не ожидал, — сердечно откликнулся Томас. «Боже праведный, этот преступный мир нравится мне все больше и больше. Что со мной станет, если дело так пойдет и дальше?»

Томас разложил по тарелкам мясо и тут же вскинул брови.

— Мсье де ла Рю, вы, никак, орудуете вилкой для торта?

— Так нужно сперва понять, для чего эти чертовы приборы.

— Что до приборов, господа, — начал Томас, — то принцип такой: от внешней стороны к внутренней. Прибор для последнего блюда лежит рядом с тарелкой.

— Хотела бы я увидеть те крысиные подвалы, в которых вы росли, — королевским тоном объявила Шанталь; и мягко — Томасу: — Продолжай, дорогой.

— Господа, в соответствии с нашим новым статусом мы первым решили наколоть, я хочу сказать — наметили ювелира. Личность чрезвычайно мерзкая… Мсье Майер, совершенно недопустимо брать мясо руками и обгладывать кость! На чем я остановился?

— Писсоладьер, — подсказала Шанталь. Сейчас она смотрела на Томаса влюбленно. Порой она любила его, порой ненавидела. Смена чувств была спонтанной, иногда она не вполне понимала саму себя. Одно она знала совершенно точно: она уже не представляет себе жизни без этого паршивца, без этого негодяя.

— Правильно, Писсоладьер, — Томас объяснил, что за гнусный тип был этот ювелир. После чего продолжал: — Ненавижу насилие. Отвергаю кровопролитие. Взлом через крышу, нападение с пистолетом и тому подобное вообще не рассматриваются. Поверьте мне, господа, новые времена требуют новых методов. Выживут только люди с богатой фантазией. Слишком велика конкуренция. Мсье де ла Рю, картофель фри едят не руками, а вилкой.

Фред Майер поинтересовался:

— А как мы обчистим Писсоладьера?

— С помощью двух зонтов.

Маслина принес десерт.

— Дабы господа приучались сразу, — сказал Томас, — торт едят маленькой вилкой, а не ложкой.

Шанталь подала голос:

— Вы оба в ближайшие дни должны хорошенько все вызубрить так, чтоб от зубов отскакивало. И чтобы никаких пьянок, азартных игр и баб, поняли?

— Побойся бога, Шанталь, раз уж мы попали в Марсель…

— Сначала дело, потом удовольствия, друзья, — сказал Томас. — Вы должны учиться одеваться, как господа, ходить, как господа, стоять и разговаривать, как они. По возможности без акцента. И вы должны научиться незаметно умыкать предметы.

— Могу одно сказать: жизнь вам медом не покажется! — воскликнула Шанталь. — Вы будете находиться в распоряжении моего партнера с утра до вечера…

— Только не ночью, — сказал Томас и поцеловал ей руку. Она тут же густо покраснела, рассердилась, стукнула его, воскликнув:

— Ах, прекрати! Это целование рук при всем честном народе несносно, — и одарила его сверкнувшим взглядом.

Н-да, вот, собственно, и все. Теперь мы можем без оглядки перенестись в 14 января 1941 года, в тот момент, когда неузнаваемо преобразившийся Фред Майер повесил свой зонт рядом с зонтом также неузнаваемо преобразившегося Поля де ла Рю в ювелирном магазине Марьюса Писсоладьера…

14

События развивались стремительно.

У нижнего края стойки ювелир выложил перед Фредом Майером несколько браслетов для часов. У верхнего края стойки находился Поль де ла Рю, склонившийся над девятью искрившимися бриллиантами дамскими браслетами. Оба зонта висели рядом с ним.

Как и на тренировке под надзором Томаса Ливена, он бесшумно схватил браслет, за который просили три миллиона франков, наклонился и так же бесшумно переправил его в приоткрытый зонт своего друга Фреда Майера. Спицы зонта перед этим, разумеется, были проложены ватой. Затем он прихватил еще два бриллиантовых браслета и поступил с ними сходным образом.

После этого он перешел от зонтов далеко в конец магазина, где можно было рассмотреть браслеты из золота. Поль де ла Рю залюбовался ими. При этом он правой рукой пригладил свои недавно приведенные в порядок волосы.

По этому условному знаку Фред Майер немедленно решился на покупку часового браслета стоимостью двести сорок франков. Расплатился он пятитысячной купюрой.

Ювелир Писсоладьер шагнул к кассе. Он пробил чек, достал сдачу, крикнув при этом Полю де ла Рю:

— Я немедленно снова в вашем распоряжении, месье!

Писсоладьер выдал сдачу покупателю часового браслета, тот забрал свой зонт и вышел из магазина. Если бы ювелир проследил за ним, то заметил бы, что покупатель часового браслета не раскрыл свой зонт, несмотря на проливной дождь. По крайней мере, сделал это не сразу…

Писсоладьер поспешно возвратился к своему аристократическому клиенту, заговорив:

— А теперь, мсье… — и внезапно смолк. С первого взгляда он заметил исчезновение трех самых дорогих браслетов.

Поначалу ювелир решил, что это розыгрыш. У дегенеративных аристократов порой случались приступы черного юмора. Он криво улыбнулся Полю де ла Рю, выдохнул из себя «Ха-ха»:

— Мсье, как вы меня напугали!

Пройдя великолепную тренировку у Томаса Ливена, Поль неподражаемо вскинул брови и уточнил:

— Что вы имеете в виду? Вам что, плохо?

— Нет-нет, мсье, ваша шутка зашла слишком далеко. Пожалуйста, положите обратно на поднос три браслета.

— Скажите-ка, уж не пьяны ли вы? Вы что, считаете, что это я три браслета… Ах, вон оно что, и в самом деле, где эти три прекрасные вещицы?

Теперь лицо Писсоладьера приобрело багрово-синюшный цвет. Голос стал визгливым:

— Мсье, если вы немедленно не выложите украшения на стол, я вынужден будут вызвать полицию!

Тут Поль де ла Рю несколько вышел из своей роли. Он стал смеяться.

Смех лишил ювелира остатков самообладания. Одним движением он добрался до тревожной кнопки под магазинной стойкой. Тяжелые стальные решетки с грохотом обрушились перед витриной, входом и задней дверью.

Марью Писсоладьер, в руках у которого вдруг обнаружился большой револьвер, пронзительно заверещал:

— Руки вверх! Ни с места… Не двигаться!

Поль де ла Рю, подняв руки, небрежно произнес:

— Если вы в своем уме, то еще об этом пожалеете.

Немного погодя явилась группа захвата.

Сохраняя выдержку, Поль де ла Рю предъявил французский паспорт на имя виконта Рене де Туссана, Париж, сквер Булонского леса. Документ был, конечно, фальшивкой, но изготовленной лучшими специалистами старого квартала. К нему невозможно было придраться. Тем не менее служащие уголовной полиции раздели Поля де ла Рю, тщательно обыскали его одежду, распоров даже швы пальто. Все тщетно. Ничего не обнаружилось — ни единого бриллианта, ни даже осколочка от трех исчезнувших браслетов.

Полицейские потребовали от лжевиконта доказательств, что он в состоянии заплатить три миллиона.

Подозреваемый с улыбкой предложил позвонить директору отеля «Бристоль». Директор отеля подтвердил, что виконт депонировал в гостиничном сейфе сумму в шесть миллионов! Ловкий трюк! Поль де ла Рю действительно остановился в «Бристоле» и депонировал в сейфе бандитский капитал — шесть миллионов!

После, этого служащие уголовной полиции стали заметно вежливее.

И когда, наконец, парижская полиция по телексу на соответствующий запрос ответила, что виконт Рене де Туссан действительно имеет резиденцию в сквере Булонского леса, что человек он весьма состоятельный, связан с нацистами и правительством Виши, а в настоящее время уехал из Парижа, предположительно на юг Франции, то полиция после многочисленных извинений отпустила его.

Совершенно сломленный, бледный как мел, ювелир Марьюс Писсоладьер, заикаясь, выразил свои сожаления.

Неприметный покупатель часового браслета, которого Писсоладьер смог описать весьма приблизительно, бесследно исчез…