Дэн Абнетт - Инквизиция: Омнибус Страница 68

— Ты снился мне задолго до этого момента. Почему? — продолжал давить я.

— У тебя есть особый дар, Грегор. А время не вектор, как люди любят полагать. Одна секунда в варпе доказала бы тебе это. Впрочем, это должна была бы доказать и секунда пребывания в четырехмерном пространстве сарути. Твои сны были всего лишь пророческими кошмарами.

— Кто тебя сотворил? — Мой голос был настойчив.

Прозвучавшего ответа я ожидал менее всего, и он ошеломил меня.

— Грегор, меня сотворила Священная Инквизиция. Твои собратья сотворили. А теперь, в последний раз прошу, отдай…

Демонхост резко обернулся, услышав раздавшиеся снизу голоса. Брат-капитан Кианвольф выбрался из пробоины в сопровождении Мидаса и еще одного Десантника Караула Смерти, несущего обмякшее тело Титуса Эндора.

Кианвольф вскинул штурм-болтер и выстрелил в человека с пустыми глазами.

Черубаэль вытянул руку и схватил разрывные болты прямо на лету.

— Вали отсюда, ублюдок Астартес! — закричал он Кианвольфу. — Тебя сюда не приглашали!

Демонхост двинулся ко мне. По его светящейся коже метались энергетические разряды. Я почувствовал вонь разложения.

Мы стояли вплотную.

Он протянул руку ладонью кверху. Его ногти были длинными, отполированными и заостренными, словно когти.

— Найти неприкасаемую, чтобы помешать мне… Умно. — Он посмотрел на Биквин. — Как тебе это удалось?

— Судьба, как и время, нелинейна, Черубаэль. Ты и сам, без сомнения, знаешь это. Я нашел Биквин так же, как сны о тебе нашли меня.

Он кивнул:

— Ты мне нравишься, Грегор Эйзенхорн. Столь многообещающий и хитрый соперник… для человека. Мне бы доставило большое удовольствие побеседовать с тобой и преломить хлеб… Но этого не будет! — внезапно обрубил он. — Отдай букварь!

Я вынул многогранник. Его улыбка стала шире.

Я бросил артефакт на гладкую крышу и, прежде чем тот успел соскользнуть, раздавил его каблуком сапога.

Демонхост отступил назад и пристально посмотрел на оставшиеся от букваря осколки.

Черубаэль снова поднял на меня глаза:

— Грегор, ты исключительно самоотверженный человек. Я бы получил истинное наслаждение, убивая тебя, если бы нашелся подходящий день и час. Но ты уже и так мертв. Этому зданию осталось существовать двести сорок секунд. Можешь пока насладиться вот этим. — И он бросил в меня Некротек ксеносов, и я поймал его одетой в перчатку рукой. — Ты выиграл. Можешь взять его в качестве утешения в загробной жизни.

Он побежал к краю крыши, а затем взметнулся в великолепном прыжке, подняв руки. На мгновение завис в воздухе, сложился пополам и, совершив сальто, скрылся в огненном озере внизу.

Я притянул к себе Биквин, дожидаясь, пока приблизятся Кианвольф, Мидас и еще один Десантник из Караула Смерти. Эндор, безвольно повисший на руках воина, казался мертвым. Я подумал, что хорошо бы так оно и было, потому что уже через мгновение все вокруг исчезнет в огне.

— Шипу розы от эгиды, сверху и… в общем, сверху, во имя Императора! Чертова глоссия! Пошевеливайтесь!

Мой боевой катер опустился к крыше здания, распахнув зев ската. Я видел Фишига, сидящего в кабине и орущего в вокс. Рядом с ним стоял Эмос.

Я наблюдал за разрушением 56-Изар с мостика «Святого Скифуса». Молочную шкуру планеты лизали языки адского пламени, каждый размером с континент.

Sanction Extremis.

Экстерминатус.

Вслед за реками огня шли вирусные бомбы. Бурлящие штормы искусственно созданной чумы. Ядерное безумие.

К тому времени, как мы покинули планету, на ее поверхности осталась только зола. С расой сарути контактов больше не происходило.

И грязный, жаркий свет Некротека угас навсегда.

Эпилог

ПАМОФРЕЙ

Мы отдыхали в Памофрее.

Сорок недель полета через Имматериум притупили триумф победы. Флот отправился к Трациан Примарис, и в последний раз я увидел сержанта Джерусса, когда тот махал мне рукой в дымном, шумном баре.

Я арендовал виллу «Звуки Памофрея». Мидас спал большую часть дня, коротал ночи за игрой в регицид с Эмосом и Фишигом. Биквин загорала на солнце и плавала в волнах.

Я же сидел на просоленной открытой веранде и взирал на пляж как бог, позабывший свои творения.

Нам еще предстояла масса работы. Необходимо было писать рапорты, объяснительные и присутствовать на допросах. Лорд Роркен вызвал нас на трибунал, и Высшие Лорды Терры ожидали подробного отчета по данному делу. Впереди маячили месяцы бумажной работы, слушаний и ревизий. Силу, стоявшую за Молитором и демонхостом, так и не удалось установить. И хотя лорд Роркен не меньше моего стремится найти ответ, я сомневаюсь, что это окажется просто. Вопрос может годами гнить в лабиринтах медлительной, неуправляемой бюрократической машины Инквизиции.

Но я не позволю спустить это дело на тормозах. Как только у меня появится время заняться следующим расследованием, я всецело отдамся поискам хозяина Черубаэля. Из-за его махинаций благословенное правление человечества чуть не постигла неимоверная трагедия.

Я не забуду и сарути. Они стали наглядным примером (хотя вряд ли мы в нем нуждались) того, как развитая цивилизация может быть целиком поглощена Хаосом.

А пока морские птицы кружат в потоках порывистого ветра. Разбиваются волны.

Человек с пустыми глазами все так же проникает в мои сны.

Эхо минувшего или рябь грядущего?

Поживем — увидим.

Боевые потери

Руку я потерял на Саметере. И вот история о том, как это произошло. На тринадцатый день сагиттара (по местному календарю), за трое суток до солнцестояния в средневысотном округе города Урбитан, бродячий проповедник Ласло Момбрил был обнаружен беспомощно плетущимся без глаз, языка, носа и обеих рук по плоской крыше заброшенного кожевенного завода.

Урбитан — это второй по величине город Саметера, пришедшей в упадок агрохимической планеты Геликанского субсектора, и нет ничего удивительного в зверских преступлениях и озлобленности, вызываемых разрухой и нищетой его перенаселённых кварталов. Но данный варварский случай выбивался из ряда вон по двум причинам. Во-первых, он не был проявлением ненависти или насилия на почве пьянства, но являл собой хладнокровный акт членовредительства, практически ритуального нанесения увечий.

Во-вторых, это было уже четвёртое подобное преступление за месяц.

Я пребывал на Саметере уже около трёх недель, занимаясь по поручению Верховного Инквизитора Роркена расследованием связи между местной торговой федерацией и сепаратистским движением с Гесперуса. На поверку оказалось, что их ничто не связывает, — упадок экономики Урбитана вынуждал федерацию вести дела с нечистыми на руку владельцами кораблей, и весь корень проблем таился на Гесперусе, — но мне показалось, что Верховный Инквизитор просто пытается помочь мне таким образом вернуться к активной работе после продолжительного и сложного дела о Некротеке.

По имперскому календарю был уже конец 241.М41. Для меня только-только завершился многомесячный период назначенных самому себе восстановительных процедур, медитации и учёбы на Трациане Примарис. Глаза демонхоста Черубаэля по-прежнему иногда будили меня по ночам, а шрамы, причинённые пытками садиста Горгона Лока, остались навсегда. Его струзианский нейронный бич повредил мне нервную систему и парализовал лицо.

Так что улыбаться я теперь не смогу до конца жизни. Но боевые раны, полученные на КСХ-1288 и 56-Изар, исцелились, и мне не терпелось вернуться к работе.

Эта простая деятельность на Саметере вполне устраивала меня, так что я взялся за дело и покончил с ним после стремительного и эффективного расследования. Но, когда я уже собирался отбыть, представители Муниториума неожиданно попросили меня об аудиенции.

Вместе со своими помощниками я снимал апартаменты в Урбитан Экцельсиор — несколько обветшавшем, но всё ещё приличном заведении в одном из высотных районов города. Затемнённые копотью, бронированные круглые окна открывали вид на грязно-серые башни города, позволяя разглядеть даже гадкие воды отравленного залива в двадцати километрах от нас. Орнитоптеры и бипланы сновали между массивными городскими строениями, а бегущие огни грузовых лифтёров и трансорбитальных кораблей мерцали в смоге, уплывая по направлению к космодрому. На перешейке, проступая сквозь дымку желтоватого, застойного воздуха, прометиумные вышки отрыгивали коричневый дым в вечные сумерки.

— Они уже здесь, — произнесла Биквин, входя в гостиную номера из внешнего коридора.

Она была в строгом платье из голубого дамаска и шёлковой пашмине, чётко придерживаясь моего распоряжения, что мы должны производить спокойное, но могущественное впечатление.