Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна Страница 7

— В этом случае придется использовать значительно более слабое прикрытие, чем я намечал сделать для вас и доктора Панова, мистер Конклин, — твердо заявил директор.

— Тогда придумайте что-нибудь иное, сэр. — Алекс метнул взгляд сначала на Кэссета, потом на Валентино. — Нам удастся справиться с этим, если вы двое послушаете меня и дадите возможность организовать все как следует.

— Мы сейчас как в тумане, — сказал Кэссет. — Может быть, эта операция и ориентирована куда-то за рубеж, но мы-то у себя дома, а значит, необходимо привлечь ФБР...

— Ни в коем случае, — вскрикнул Конклин. — Никого, кроме тех, кто сидит сейчас в этой комнате.

— Да брось ты, Алекс, — добродушно протянул Валентино, качая головой. — Ты в отставке и не можешь приказывать...

— Ах так! — крикнул Конклин и неуклюже вскочил со стула. — Я иду в Белый дом, к председателю Агентства национальной безопасности мистеру Мак-Алистеру!

— Сядьте! — твердо приказал директор ЦРУ.

— Я в отставке! Это вы не вправе мной командовать!

— Я об этом и не мечтаю, просто забочусь о вашей безопасности. Как я понял из вашего рассказа, вы полагаете, основываясь на спорной посылке, что тот, кто стрелял в вас прошлой ночью, — неважно, кто это, — намеренно промахнулся, надеясь взять вас живым в начавшейся суматохе.

— Зачем передергивать?..

— Мне подсказывает опыт — больше двух десятков операций, в которых я участвовал, работая в ЦРУ и военно-морском министерстве, а также в тех местах, о которых не стоит говорить. — Директор выпрямился в кресле, его голос внезапно приобрел резкие командные нотки. — К вашему сведению, Конклин, я не вдруг превратился в адмирала в парадном мундире, заправляющего разведкой ВМФ. В течение нескольких лет я служил в подразделении СЕАЛ[2] и участвовал в рейдах подводных лодок в гавань Кесонга, а затем Хайфона. Я знал нескольких мерзавцев из «Медузы» и каждому готов был пустить пулю в лоб! А теперь вы говорите мне, что один из них стал вашим Джейсоном Борном и что вы готовы отрезать собственные яйца или вырвать сердце, лишь бы он остался в живых и скрылся от пистолета Шакала... Не надо блефовать, Алекс. Вы хотите со мной работать?

Конклин медленно опустился на стул, на губах у него заиграла улыбка.

— Я же говорил, что ничего не имею против вашего назначения, сэр. Чутье подсказывало, и теперь я знаю почему: вы же были оперативником... Я согласен работать с вами.

— Вот и прекрасно, — закончил директор. — Мы создадим систему постоянного наблюдения и будем молиться Господу, чтобы ваши предположения оказались верны, потому что невозможно установить наблюдение за всеми окнами и крышами. Не забывайте, вы рискуете!

— Я понимаю. А так как две приманки лучше, чем одна, в этом садке с пираньями, я хочу переговорить с Мо Пановым.

— Он не должен участвовать в этом, — возразил Кэссет. — Он — не из наших, Алекс. Почему он должен вмешиваться в это?

— Потому что он именно один из наших, и мне лучше всего попросить его. В противном случае он мне сделает вместо прививки от гриппа укол стрихнина. Он тоже был в Гонконге — по причинам, не слишком отличающимся от моих. Много лет назад в Париже я пытался убить моего самого близкого друга. Я сделал чудовищную ошибку, поверив, что он переродился, на самом деле он просто потерял память. А всего через несколько дней после этого Моррису Панову, одному из наших ведущих психиатров, врачу, который не выносит всей этой дерьмовой болтовни на психологические темы, столь модной в наше время, предъявили «гипотетический» психиатрический портрет и потребовали от него мгновенного решения. «Борн-портрет» изображался как глубоко законспирированный агент-перевертыш, который стал ходячей бомбой с часовым механизмом, — ведь у него в голове хранились тысячи секретов, — и он перешел все границы дозволенного... Ошибочное заключение Панова привело к тому, что нашего человека едва не угробили во время засады на нью-йоркской Семьдесят первой улице. Борн чудом уцелел в этой переделке, и Панов потребовал, чтобы его назначили ведущим врачом пострадавшего. Он не мог простить себе той ошибки. Если бы любой из вас оказался на месте Панова, что бы стали вы делать?

— Сказали бы, что делаем тебе прививку от гриппа, а вкололи бы на полную катушку стрихнина, старина, — проговорил Десоул, кивая.

— А где Панов сейчас? — спросил Кэссет.

— В отеле «Брукшир» в Балтиморе под фамилией Морис, Филипп Морис. Он отменил всех назначенных на сегодня пациентов, сославшись на грипп...

— Тогда начнем, — сказал директор ЦРУ, положив перед собой желтый блокнот. — Между прочим, Алекс, опытному оперативнику незачем забивать себе голову знанием табели о рангах; он не станет доверять человеку, с которым не может перейти на «ты». Как тебе известно, моя фамилия — Холланд, зовут меня Питер. Отныне мы друг для друга Алекс и Питер, ясно?

— О'кей, Питер. Должно быть, ты был ловким сукиным сыном, когда служил в «тюленях»[3]!

— Ну, раз я сижу здесь — я имею в виду место, а не кресло, — можно сделать вывод, что я был достаточно компетентен.

— Настоящий оперативник, — одобрительно пробормотал Конклин.

— Кроме того, раз уж мы отбросили всю эту дипломатическую чепуху, запомни — я был весьма упрямым сукиным сыном. Мне нужна профессиональная подача информации, а не эмоциональные всплески, Алекс. Ты меня понимаешь?

— Я по-другому и не работаю, Питер. Когда принимаешь на себя определенные обязательства, решение основывается на эмоциях, в этом нет ничего дурного; но когда реализуешь разработанный план, необходимо иметь трезвую голову... Я не служил в подразделениях СЕАЛ. Ты — упрямый сукин сын, но и я нахожусь здесь, несмотря на хромоту и прочее, а значит, согласись, я тоже не лыком шит...

Холланд ухмыльнулся; это была одновременно улыбка юноши, в наивность которого мешала поверить совершенно седая голова, и улыбка профессионала, который на мгновение освободился от начальственных забот и словно вернулся в привычный мир идеалов молодости.

— Может быть, мы и сойдемся, — продолжил директор ЦРУ, сбрасывая с себя остатки начальственного имиджа. Он положил трубку на стол, вытащил из кармана пачку сигарет, прикурил, щелкнув зажигалкой, и принялся писать в блокноте. — К чертям собачьим ФБР! Будем рассчитывать только на наших людей, каждого проверим под электронным микроскопом.

Чарльз Кэссет, человек одаренный и явный претендент на пост директора ЦРУ, откинулся на спинку стула и вздохнул:

— У меня такое чувство, господа, что мне придется держать вас в узде...

— Это потому, что в глубине души ты — аналитик, Чарли, — ответил Холланд.

Цель слежки состоит в том, чтобы обнаружить людей, действия которых служат прикрытием для других, необходимо установить их личность или даже арестовать, это зависит от общей стратегии. В этот раз было необходимо устроить ловушку для агентов Шакала, которые заманили Конклина и Панова в парк Балтимора. Работая всю ночь и большую половину следующего дня, сотрудники ЦРУ сформировали отряд из восьмерых опытных оперативников, выверили до миллиметра маршруты, по которым в следующие двадцать четыре часа должны были передвигаться вместе и порознь Конклин и Панов; на этих маршрутах постоянно дежурили вооруженные профессионалы, сменяя друг друга через короткие промежутки времени; наконец, были определены места обязательных встреч, довольно странные, если учитывать место и время. Первая встреча должна была состояться ранним утром у Смитсоновского института[4], которому предстояло сыграть роль Dionaea muscipula — венериной мухоловки[5].

Конклин стоял в тесном, тускло освещенном холле своего многоквартирного дома и щурясь пытался разобрать цифры на своих наручных часах. Было 2.35 пополуночи, когда он открыл тяжелую дверь и прихрамывая вышел на темную улицу. Вокруг царило безмолвие — ни малейшего признака жизни. Согласно плану, он повернул налево, двигаясь с оговоренной скоростью: он должен был подойти к углу дома в 2.38. Внезапно его охватила тревога: справа в темном дверном проеме Алекс разглядел силуэт человека. Алекс засунул руку за пазуху и нащупал «беретту». В плане это не было предусмотрено... Так же внезапно чувство тревоги отхлынуло — он расслабился, испытывая облегчение потому, что понял, кто это. В тени притаился нищий старик в каком-то рванье — один из тысяч бездомных в этой стране изобилия.

Алекс не останавливаясь, дошел до угла дома и услышал, как кто-то негромко щелкнул пальцами. Он пересек широкую улицу и двинулся дальше. Миновав проулок, он заметил еще одну фигуру... Медленно бредущего старика в грязных лохмотьях. Еще один отверженный, охраняющий свою бетонную пещеру. В другое время Конклин, верно, дал бы несчастному доллар, но не теперь. Ему предстоял долгий путь, и он должен был придерживаться графика.

Моррис Панов приблизился к перекрестку. Он был взволнован странным телефонным разговором, который состоялся десять минут назад. Панов пытался вспомнить детали плана, которому был обязан следовать, и опасался лишний раз взглянуть на часы, чтобы узнать, достиг ли условленного места к назначенному времени, — ему велели не смотреть на часы на улице... И почему они не могли сказать «быть приблизительно во столько-то» вместо этого несколько нервирующего «в назначенное время», словно предстоит захват Вашингтона. Тем не менее, Моррис продолжал идти, переходя улицы, которые ему ведено было перейти, и надеясь, что какой-то невидимый механизм заставляет его идти примерно в соответствии с проклятым графиком, который был разработан, пока он расхаживал между двумя колышками, вбитыми в газон позади загородного дома в Вене, что в Вирджинии... Панов был готов на все ради Дэвида Уэбба — святой Боже, на все! — но происходящее казалось ему каким-то сумасшествием... То есть, конечно, нет: иначе ему не пришлось бы проделывать все это сейчас...