Чингиз Абдуллаев - Только свои Страница 7

Я часто думаю об этом. Вспоминаю арабов, которых встречал в Швейцарии и особенно в Лондоне. За много лет я не видел ни одного арабского платка ни в одном европейском музее. Арабы туда просто не ходят, им это неинтересно. Одетые в свои белые одежды, они часами сидят в лучших отелях Лондона, лениво беседуют, перекидываясь ничего не значащими фразами. А лица, лица какие! Нефтяные трубы гонят миллиарды в их карманы, и они не заметили, как потеряли интерес к жизни. Это еще их счастье, что появился такой «энергетик», как бен Ладен. При их образе жизни и при их возможностях остается только лениво лежать на диванах. Учиться, совершенствоваться, работать, добиваться чего-то в жизни они не хотят. Денег полно, книги не дадут ни одного лишнего доллара, ненужные знания вызовут лишь беспокойство. Вот так они и живут. Зато японцы, лишенные всего, крутятся, вертятся, придумывают все новые и новые технические новинки, изобретают, работают, вкалывают и становятся не только богаче, но и умнее, сильнее. И я часто думаю, что же такое «благодать божья»? Послать человеку огромное наследство, чтобы он праздно жил и умер, ничего не сделав за отпущенные ему годы, или поставить его в трудные условия борьбы за собственное выживание, заставить творить, придумывать, создавать новое? Ведь, как известно, Диккенс, Бальзак, Моцарт, Дюма – все очень нуждались в деньгах. Я не знаю ответа на этот вопрос.

Но пора переходить к истории, потрясшей не только всю Англию, но и нашу страну, которую я взялся рассказать. Кроме нас, сидевших за столом, в доме находились двое официантов, водитель посла и на кухне двое поваров – приглашенный шеф-повар из ливанского ресторана и женщина-индуска, которая помогала моей матери по хозяйству. Скоро вы поймете, почему я так подробно описал всех присутствующих в доме.

В половине десятого вечера, когда ужин в основном был закончен и должны были подать десерт, за столом началась интересная беседа.

– Вы же понимаете, что аукцион состоится при любых условиях, – заявил Воронин. – Я связался с Москвой, и они сообщили мне, что не намерены поддаваться шантажу европейцев, которые требуют допустить их к участию в этом проекте.

– В Северогорске крупнейший комбинат, – возразил мой отец. – И европейцы имеют около двадцати пяти процентов его акций. Почему вы не позволяете им выкупить контрольный пакет?

– Это угрожает стратегическим интересам государства, – мягко пояснил Воронин. – Кстати, у вас очень хорошее вино. Откуда вы его привозите?

– Прямо из Бордо, – ответил мой отец и не позволил перевести разговор на другую тему: – Почему тогда не создаются равные условия для всех участников сделки? Неужели вы не понимаете, что в случае отсутствия на аукционе европейских и американских компаний вы потеряете доверие потенциальных инвесторов?

– Мне кажется, вы не хотите обращать внимание на ситуацию, которая сложилась вокруг этого аукциона, – улыбнулся Воронин. – Я знаю вашу личную заинтересованность в реализации этого крупного проекта, но вы должны понимать, что правила игры всегда устанавливает государство. Так принято во всех странах мира.

– Вот поэтому у вас до сих пор бардак, – вмешался в разговор нетактичный Салим Мухтаров.

Его жена недовольно покосилась на мужа.

– Я не был бы так категоричен, – отозвался Воронин. – Мы как раз пытаемся установить правила, обязательные для всех. Мне кажется, что это и в интересах вашей компании, господин Мухтаров.

– Мы сами разберемся, что в наших интересах, – хитро улыбнулся тот. – Если деньги поступили на ваш счет в качестве залога, то нужно только разрешить нам принять участие в этом аукционе. Мы все равно не возьмем контрольный пакет, но можем помочь вашему комбинату.

Если бы у этого типа не было столько денег, его, конечно же, нельзя было бы пускать за такой стол. Он не умел пользоваться вилкой и ножом, держал их наоборот, кушал руками, чавкал. В общем, вел себя не как европеец. Хотя, с другой стороны, почему он должен был приспосабливаться к европейскому образу жизни? Он и так стал очень богатым человеком без всяких навыков владения столовыми приборами. А на Востоке принято есть руками. Например, плов. Правда, мы были не на Востоке, а в Лондоне, и, конечно же, следовало вести себя соответственно. Только и перевоспитывать Салима Мухтарова, наверное, было уже очень поздно. «Интересно, – вдруг подумал я, взглянув на его хрупкую жену, – как они спят? Он наверняка не пользуется презервативами. Представляю, как он сопит в постели». И вдруг спохватился: «Ну почему, глядя на Лену Сушко, я все время думаю о том, как она ведет себя в постели? А Рахима, наверное, подсознательно чувствует мое отношение к очень красивой жене Мухтарова».

– Мы приглашаем к нам в страну любых инвесторов, – вмешался казахский посол. – Нам кажется, что это в определенной мере играет на будущее и стабилизирует общую обстановку. Чем больше западных компаний вложит деньги в нашу экономику, тем теснее их интересы будут завязаны с нашей страной.

Его дочь с интересом смотрела на Лену и на мою жену. Ей явно нравились и эти молодые женщины, такие современные, элегантные. К тому же они были ненамного старше ее. Хотя Лена ей нравилась, по-моему, меньше, а Рахима – больше. Не знаю почему, может, сказывался восточный менталитет. Должно быть, Рахима казалась ей ближе, чем Лена. Особенно здесь, в Лондоне, где много европейских и азиатских красавиц.

– У вас несколько другое положение, – мягко произнес Воронин. – Речь идет о стратегическом объекте, и мы не хотим, чтобы контрольный пакет акций достался европейским компаниям. Мы ведь не изменяем правила игры, мы лишь требуем залоговые суммы, подкрепленные гарантиями государства или крупных частных компаний. А наши инвесторы считают, что на аукцион можно выходить, имея только тугой кошелек. Для нас такие условия не совсем приемлемы, и, насколько я понял, европейцы уже осознали эти реалии.

Как только он это сказал, неожиданно погас свет. Я забыл сообщить, что резиденция моего отца находилась в аристократическом районе Лондона – в Белгравии. И там не так-то часто отключали свет, а если точнее, то и вовсе до этих пор ничего подобного не было. Если бы не горящие свечи на столе, мы вообще ничего не видели бы. Где-то на кухне разбилась тарелка, там, очевидно, не было свечей. Воронин, настоящий дипломат, сразу же нашелся:

– Ну вот видите. Я же говорю, что нельзя во всем полагаться на этих европейцев.

– Что случилось? – заволновалась моя мать.

– Сейчас посмотрю, – успокоил ее отец.

Он поднялся со стула. И я встал следом.

– Сиди, – махнул рукой отец, – я сам посмотрю.

Рахима дернула меня за руку. Я думал, что дома она наверняка вспомнит мою попытку помочь отцу и начнет попрекать за инфантильность. Как она мне надоела!

Отец взял подсвечник с горящей свечой и вышел из столовой. При свечах обстановка абсолютно романтическая. Я посмотрел на Елену Сушко и представил, что было бы, если бы свечи на остальных двух подсвечниках тоже погасли. Может, мне удалось бы тогда ее поцеловать? Но тут же себя одернул: «Какие сумасшедшие мысли лезут мне в голову!» Дочь казахского посла засмеялась, ей было весело. Воронин о чем-то негромко говорил с ее отцом. И в этот момент раздался крик моего отца.

Глава 4

Не могу сказать, чтобы когда-нибудь до этого я слышал, как он кричит. Хотя нет, один раз слышал. Однажды отец так же крикнул, когда мы с сестрой залезли на каменные перила балкона в Москве, в квартире его знакомых. Точнее, крикнул он не тогда. Сначала он спокойно попросил нас спуститься оттуда и, не мигая, смотрел, как мы с сестрой это делали. И только когда мы оказались на балконе в безопасности, громко позвал нашу мать. И этот нервный крик был единственным срывом моего отца за всю жизнь. Но вот сейчас он снова крикнул. Я бросился в его кабинет. Что бы там ни случилось, я был обязан ему помочь. Таким образом, я первым вбежал в кабинет. Или мне казалось, что я был первым. Ведь ничего не было видно. По дороге я опрокинул какой-то стул или кресло, но мне было не до этого. На улице шел дождь, но вокруг дома было достаточно светло. И если в столовой горели свечи, то здесь подсвечник, который отец взял с собой, лежал на полу, свеча в нем погасла. Следом за мной в кабинет вбежали казахский посол Ташенов и Салим Мухтаров.

Отец повернулся к нам. Даже при свете уличного освещения было заметно растерянное выражение его лица. Подняв правую руку, он показал в сторону сада и крикнул нам:

– Этот негодяй побежал туда!

Я, не раздумывая, бросился к окну. Нужно отдать должное отцу, он попытался меня удержать. Даже крикнул, чтобы я не смел прыгать вниз. Но я обернулся и при разряде молнии увидел, что левый рукав его пиджака разорван, а на руке отца – кровь. Этого было достаточно, чтобы я пришел в ярость. Кто-то осмелился ворваться в дом и ранить моего отца. Взлетев на подоконник, я бросился вниз, благо от земли было совсем не высоко – не более метра. Выпрыгнув, успел отметить, что кусты рядом с окном уже смяты. И еще увидел четко отпечатавшиеся на мокром газоне следы. Я бросился к ограде, куда они вели. Кто бы ни был этот человек, он ответит мне за то, что напал на отца!