Николай Асанов - Чайки возвращаются к берегу. Книга 1 — Янтарное море Страница 82

Но вот Силайс прекратил высокопарные изъявления верноподданнических чувств, умолк и Лидумс. После этого Силайс осведомился, — есть ли у Лидумса вечерний костюм. — Да. — К семи будьте дома, я заеду. — Да. — До встречи! — и Силайс торжественно помахал ручкой.

— Одну минуту! — остановил его Лидумс. — А Вилкс поедет с нами?

Силайс приостановился в дверях, пожал плечами, спросил:

— Вы этого хотите?

— Конечно! Ведь он же видел обстановку на родине глазами западного человека! То, с чем мы уже свыклись, ему было внове! Он может многое подсказать, когда возникнет беседа между его превосходительством и мною… И потом, вернувшись на родину, он подтвердит мой доклад Будрису…

Силайс в некотором замешательстве пробормотал:

— Ну что же, если вы так хотите… Я предупрежу его…

Силайс удалился, а Лидумс принялся, посвистывая, приводить в порядок свой гардероб. Посвистывание, всяческие мелодические фиоритуры из народных латышских песен, четырехстрочия из гимна «лесных братьев» и из песни «Не боимся мы чекистов» должны были отчетливо звучать на магнитофоне, если таковой поставлен где-нибудь в его комнате. Человек, который не может и часа пробыть в одиночестве, не вспомнив родной мелодии, и постоянно повторяет угрожающие слова лесных маршей и гимнов — прямой человек!

Костюм, подаренный стараниями Большого Джона от имени английской секретной службы, еще не помялся, сорочки, выглаженные под наблюдением миссис Флауэр, были свежи и даже надушены, галстуки, приобретенные под руководством Эди Флауэра и Силайса во время путешествия по Лондону, и не ярки, и не вызывающи, и песенки Лидумса звучали все задорнее и задорнее. Ведь песни тоже могут выражать совершенно разные чувства. Тот человек, который будет прослушивать возможную магнитофонную запись, услышит бодрый голос человека, обрадованного и счастливого свиданием с главой государства, а истинная радость Лидумса может относиться к чему угодно, хоть к тому, например, что проверка закончилась, он входит в дело…

Без пяти минут восемь Силайс, Вилкс и Лидумс были уже возле посольства. Визит рассматривался как официальный, опоздание было бы непростительно.

Посольство размещалось в трехэтажном особняке. Внизу — канцелярия, на втором и третьем этажах — личные апартаменты посла. Впрочем, все здание казалось вымершим. Лидумсу хотелось спросить, кто же посещает канцелярию посольства несуществующей страны, но Силайс уже позвонил.

Швейцар, открывший дверь, подозрительно оглядел гостей, но узнал Силайса и торопливо принял плащи. Какая-то молодая женщина провела всех наверх, в гостиную.

В тот самый момент, когда посланец Будриса и его свита вступили в гостиную, с противоположной стороны этого довольно большого зала открылась другая дверь, и оттуда медленно вышел лысый, довольно грузный старик в черном костюме, без орденов, сделал три шага и остановился.

Силайс, стоявший по правую руку от посланца национально мыслящей Латвии, представил Лидумса, сказал несколько слов о боевой деятельности группы Будриса, наконец-то связавшейся со своим «законным» правительством. Попутно он похвалил Вилкса, который нашел и связал группу Будриса с заинтересованными лицами и организациями свободного мира…

Тогда, в строгом согласии с дипломатическим  п р о т о к о л о м, Лидумс сделал несколько шагов вперед, поздравил «главу государства», пожелал ему доброго здоровья и долгих лет жизни на благо его подданных и, приблизившись, наконец, к «главе», вручил ему подарок от группы Будриса.

Зариньш держался как в театре, даже слезы вытирал подобно Кецису из пьесы «Времена землемеров» Каудзитеса. Дрожащим, растроганным голосом пожалел он этих бедняжек, истинных латышей, которые вынуждены жить в лесах Латвии, преследуемые красным террором, к слову вспомнил и о своем тяжком прошлом, которое относилось ко временам Октябрьской революции и гражданской войны, и посетовал на то, что реакционные латышские организации во главе с епископом Ранцаном пытались отобрать у него «чрезвычайные полномочия», дарованные Ульманисом, тогда как весь народ Латвии, — он видит это по доброму подарку Будриса, — стоит на его стороне и будет защищать его права от всяких ранцанов и спекке…

Эта старчески дребезжащая речь, эти обиды и горести, изливаемые на голову любого слушателя, поразили Лидумса. И этот человек все еще продолжал интриговать! Ему пора бы о могиле подумать, а он собирается упрашивать своих покровителей о немедленной, непримиримой, безжалостной войне против Советского Союза! Воистину, если бог захочет наказать человека, он лишает его разума!

Протокольная часть беседы закончилась. Зариньш пригласил всех сесть и с чисто детским любопытством принялся рассматривать резной ларец. Наконец он повернул ключ в замочке и открыл крышку.

Кто знает, какие мысли пронеслись в его голове в те мгновения, когда он, погрузив руку в ларец, вытащил полную горсть янтаря и принялся пересыпать его из руки в руку, любуясь золотой игрой, теплым светом, жарким солнцем, заключенным в этих комочках древней смолы. Может быть, он думал о родине, которой ему уже не увидеть, может, сожалел, что покинул ее, а возможно, прикидывал в уме, как бы все-таки столкнуть лицам к лицу могущественнейшие государства мира, чтобы на развалинах человеческой цивилизации, отравленных атомной радиацией, попытаться еще воссесть в кресло президента давно забывшей его страны… Странные отблески мысли бороздили и искажали, подобно отблескам молний, его невысокое чело в морщинах…

Но вот он вздохнул, рассеянно захлопнул крышку ларца, сказал:

— Очень сожалею, господин Казимир, что жена моя и дочь отсутствуют. Они порадовались бы вашему подарку вместе со мной. Но если вы позволите, я попрошу вас навестить меня в домашней обстановке. И дочь и жена будут рады побеседовать с человеком «оттуда»…

— Буду счастлив! — торжественно поклонился Лидумс.

— А теперь, если позволите, я задам вам несколько вопросов…

Лидумс опять поклонился.

Но слушая вопросы старца, он снова подивился. Зариньш вдруг оживился, показав в полном блеске свои незаурядные дипломатические способности. Он знал, что хотел услышать от посланца, и вел разговор, как некий перекрестный допрос. То, что ему не нравилось в сообщениях Лидумса, он беззастенчиво отвергал, не желая слушать, а то, что хоть в какой-то мере оправдывало его предвзятые предположения и ту отрывочную и, чаще всего, ложную информацию, которой он располагал, он старался подтвердить хотя бы для самого себя, вытащив пусть хоть одну фразу из Лидумса.

Но Лидумс не хотел стесняться. Недаром же он заставил пригласить сюда Вилкса! И он беспощадно разбивал одну иллюзию за другой, стараясь не замечать жалобного взгляда «президента», не слышать предостерегающего шепота Силайса, заставляя беднягу Вилкса подтверждать каждое свое слово.

— Настроения интеллигенции? Тут большевики не поскупились и выполнили все свои обещания: интеллигенция имеет работу, деньги, обеспеченное будущее. Вот Вилкс заметил, как много в Риге частных автомашин. Да, безработицы среди интеллигенции нет. При окончании высших учебных заведений выпускникам представляются места. Конечно, недовольные есть. Среди пожилых — многие помнят те времена, когда инициативный человек мог очень быстро стать и богатым, среди молодежи это в большинстве авантюристы или обиженные тем, что им предложили работу в другой республике, а они не захотели поехать и теперь работают продавцами, официантами, но таких очень немного. Да, большевики привержены к дисциплине, но они требуют, чтобы дисциплина опиралась на сознание, и этим привлекают многих людей, которые могли бы быть нашей опорой в борьбе против большевизма…

— Голод? Ну что вы, какой же голод? Вот Вилкс может подтвердить, что и магазины, и рынки полны продуктов…

— Рабочие? Но рабочие и до прихода Советов были недовольны нашей политикой, а теперь, когда им предоставлены все права, когда они ежегодно едут в отпуска, не платят за врачебную помощь, не опасаются безработицы, они, конечно, бастовать не станут…

— Крестьянство? В нем мы имеем некоторую опору, но и то больше за счет обиженных состоятельных людей, как их называют большевики — кулаков. Есть еще так называемый средний класс, или, как говорят большевики, мещанство, но это трусы…

— Революция внутри страны? Нет, это все-таки химера! При первой же попытке выступить, наши разрозненные отряды будут уничтожены, и уже не останется никакой внутренней силы для создания порядка.

Зариньш все больше тускнел, но при последних словах Лидумса вздернул голову, как старый боевой конь.

— Мы тоже бережем эти внутренние силы. И у нас есть главная надежда: война!

Вилкс заговорил о том, как он искал связь с группой Будриса, как жил в Риге нелегально, как отлично относились к нему его новые друзья. Он очень хвалил Будриса, рассказал о стычке, когда «синие» запеленговали работу его радиостанции, и Лидумс, выручая радиста и рацию, вел ожесточенную схватку. Рассказал и о том, что на зиму отряд вынужден прекращать боевые действия и люди расходятся по хуторам, а некоторые возвращаются в Ригу…