Джим Томпсон - Кидалы Страница 11

Бобо Джастес не одобрил бы ее действий, но подловить Лилли на этом было очень сложно.

Надев темные очки, она прогуливалась вдоль стойки бара, внимательно глядя по сторонам. Несколько раз она быстро нагибалась и подбирала проигрышный билет, добавляя его к пачке в своей сумочке. Проигрышные билеты обычно выбрасывали. Если они не были порваны или испачканы следами ботинок, она добавляла их к счетам и квитанциям за потраченные деньги.

Конечно, в разумных пределах. Нельзя было перегибать палку. Лишь раз она позволила себе на соревнованиях нечто в этом роде, и это оказалось грубой ошибкой. Вернее, таким образом она пыталась скрыть ошибку.

Это случилось почти три недели назад, когда Рой оказался в больнице. Может, причиной было то, что она думала о сыне, а не о работе. Так или иначе, неожиданно выиграла безнадежная кляча при ставке два к ста сорока. А она ее просмотрела.

В ту ночь она была страшно напугана и не смогла уснуть. На следующий день она перепугалась еще больше, увидев в газетах намеки на то, что некоторые ставки были сделаны в обход касс. Ей пришлось подстраховаться – это было накладно, но необходимо, – и она выслала в Балтимор свои собственные пять тысяч долларов, представив эти деньги как выигрыш. Конечно, это отвело от нее беду; Бобо молчал. Но прошло несколько дней, прежде чем она смогла спать спокойно.

Поначалу она даже ходила в ванную с пистолетом.

Она стояла в баре, потягивая ром-колу, и с возрастающим отвращением глядела на суетящуюся толпу. Откуда все они, устало думала она. Почему они участвуют в этом глупом надувательстве? Многие из них совершенно опустились. А другие даже приводят с собой детей.

Матери с детьми… Мужчины в дешевых спортивных рубашках и мешковатых брюках… Старухи с сигаретами, торчащими изо рта.

Фу. Отвратительное зрелище.

Она отвернулась, устало переступая с ноги на ногу. На ней был спортивный костюм: простой, но дорогой ансамбль песочного цвета – брюки, блуза и пиджак; на ногах – туфли из оленьей кожи без каблуков. Все очень стильное и легкое – пожалуй, самая удобная одежда из ее гардероба. Но когда большую часть времени проводишь на ногах, и самая удобная одежда покажется неудобной.

После пятого и шестого заездов, когда она уже достаточно намоталась между окнами ставок и кассами, борьба между нарастающей усталостью и постоянной необходимостью быть все время начеку достигла апогея. Она думала лишь о том, как бы где-нибудь присесть и отдохнуть хотя бы пару минут. Нет, нельзя! Противоречивые чувства боролись друг с другом, склоняя то к одному, то к другому, подталкивая то вперед, то назад, и эта борьба только добавляла ей мучений.

Разумеется, на трибунах были сиденья, но они для простаков и зевак. Пока она доберется до трибун, уже опять нужно будет стоять у окошка со ставками. Ходьба взад-вперед отнимала больше сил, чем могло показаться. Что же до элитных мест, где были удобные кресла и неплохой бар, то об этом и речи быть не могло. Там крутилось слишком много денег и делалось слишком много серьезных ставок. Ребята из полиции обожали это место.

Она допила чашку кофе – уже третью за этот час – и потащилась к окошкам тотализатора. Седьмой, предпоследний забег входил в завершающую стадию. Обычно на него приходилась самая напряженная игра, и «чайники» так и рвались делать ставки. Пока Лилли пробиралась между ними, ей в голову вдруг пришла забавная мысль. И, несмотря на всю свою усталость, она чуть не рассмеялась.

«Ну и ну, – думала она, – двадцать пять лет надрываешься словно лошадь, и вот я снова на ипподроме. Скачки продолжаются!»

Она забрала деньги за пару ставок на седьмой забег и, на ходу распихивая их, быстрым шагом пошла к стоянке. Последний забег не сулил никаких сюрпризов. Уходить нужно именно сейчас, пока толпа не хлынет с трибун на улицу, и тогда можно будет избежать пробок.

Ее машина стояла почти у самых ворот – за это приходилось платить приличные чаевые. Машина была с откидным верхом, хорошая машина, но ничего из ряда вон выходящего. Никакого намека на роскошь. Единственное, что отличало эту машину от множества подобных, – тайник в багажнике, где хранилось сто тридцать тысяч долларов наличными.

Подходя к машине, она увидела рядом с ней человека. У Лилли промелькнула мысль, что, возможно, деньги ей теперь и не понадобятся.

9

У Бобо Джастеса были волнистые седые волосы и смуглое лицо с точеными чертами. Роста он был небольшого: говоря попросту, коротышка, но голова и торс словно принадлежали человеку вдвое больше. Зная, как он комплексует по поводу своего роста, Лилли порадовалась, что на ней обувь без каблуков. По крайней мере хоть в этом ей повезло. Правда, судя по выражению лица босса, вряд ли ей это зачтется.

Бесцветным голосом, едва шевеля губами, он сказал ей:

– Тупая, безмозглая овца! Посмотри на свою машину – это ж цирк шапито! Еще б нарисовала мишень и повесила колокольчики на бампер!

– Да ладно тебе, Бо. Таких машин в Калифорнии пруд пруди.

– Таких машин в Калифорнии пруд пруди! – передразнил он ее, жеманно поводя плечами. – Столько же, сколько вороватых шлюшек? А? Столько, подстилка ты гумозная?

– Бо! – Она быстро осмотрелась по сторонам. – Может, мы лучше пойдем отсюда куда-нибудь в тихое место?

Он занес руку, словно собирался ее ударить, но потом подпихнул ее к машине.

– Лезь, – сказал он. – Поедем в Беверли-Хиллз. Свидетелей тут нет, и будь спокойна, я тебя так отделаю, что шкура на заднице будет лоскутами висеть.

Она завела машину и выехала через ворота ипподрома. Когда они влились в поток машин, он снова принялся крыть ее, цедя сквозь зубы ругательства.

Лилли внимательно слушала, пытаясь понять, заводит он себя или выпускает пар. Скорее всего, выпускает пар – со времени той ее ошибки прошло почти три недели. Если бы он серьезно разозлился, то сейчас бы Лилли не ехала с ним в машине.

Большую часть времени она молчала, отвечая лишь тогда, когда он задавал вопрос или срочно требовал уточнений.

– …Ведь говорил тебе – следить за тем пятым заездом, а? Говорил? И что же, ты следила, следила, а?! Спорю, ты стояла там, раззявив рот до ушей, когда он шел на сто сорок?

– Бо, я…

– Сколько твои дружки тебе отстегнули, а? Или, может, они накрыли тебя так же, как ты меня? Ты вообще кто такая – жеребец с сиськами?

– Я поставила на лошадь, – тихо сказала Лилли. – Ты же знаешь, Бо. В конце концов, ты ведь не хотел, чтобы я все поставила на нее?

– Поставила, значит? Тогда только один вопрос. Хочешь и дальше вешать мне лапшу на уши или зубы тебе все же дороги?

– Дороги.

– Тогда еще вопрос. Ты думаешь, у меня тут нет связей? Думаешь, я не знаю, как ставили на эту лошадь?

– Нет, не думаю. Уверена, что ты знал, Бо.

– Та лошадь окупилась по начальной ставке. А после того как ставки объявили, табло точно заморозили. – Он закурил и дважды затянулся, быстро и жадно. – Ты что мне гонишь, Лилли? Тотализатор практически мертвый, а ты выигрываешь пять тысяч! Как это так, а? Ну что, правду скажешь или как?

Она глубоко вздохнула. Поколебалась. Кивнула. Она могла сделать только одно: сказать правду и надеяться, что все обойдется.

Так она и сделала – рассказала ему все, как было. Джастес сидел, повернувшись к ней, изучая выражение ее лица. Когда Лилли закончила, он отвернулся, и на некоторое время воцарилась мертвая тишина.

– Значит, ты просто сглупила, – сказал он. – Прошляпила. Думаешь, я на это куплюсь?

Лилли спокойно кивнула. Он уже купился, сказала она, три недели назад, когда заподозрил правду еще до того, как ему ее сказали.

– Я же знаю, Бо. А иначе я бы уже была мертва.

– Все впереди, сестричка. Может, еще пожалеешь, что жива осталась.

– Может, и пожалею.

– Прикинь, я выложил на стол больше ста тысяч. И это, наверно, самое дорогое угощение за всю историю. Неплохо бы узнать, кого же угощал.

– Ну так узнай, – сказала Лилли. – А я за всех отдуваться не буду.

– Точно?

– Абсолютно точно. Дай мне сигарету, пожалуйста.

Он вытащил из своей пачки сигарету и бросил ей через сиденье. Она подобрала ее и швырнула обратно.

– Прикури ее, пожалуйста, Бо. Такое движение, что за руль нужно держаться обеими руками – иначе никак.

Она услышала звук – нечто среднее между смехом и фырканьем, выражающий то ли гнев, то ли восхищение. Он зажег сигарету и вложил ей в губы.

Пока они ехали, Лилли все время чувствовала, что он поглядывает на нее, и догадывалась, что происходит у него в голове. Он не знал, что с ней делать. Лилли была важным и ценным работником и всегда ему нравилась. Однако на этот раз она допустила серьезный промах. Нечаянная ошибка почти за двадцать лет честной службы. Это был весомый аргумент в пользу прощения. С другой стороны, он проявил несвойственную ему снисходительность, позволив ей до сих пор оставаться в живых, но вряд ли стоило рассчитывать на большее.