Джим Томпсон - Кидалы Страница 12

Конечно, обеим сторонам было что сказать. Простив столько, он мог бы простить ей все. Или, простив уже так много, больше он прощать не мог.

Решение он принял тогда, когда они доехали почти до гостиницы.

– На меня работает много людей, Лилли. Я не могу позволить, чтобы происходили подобные вещи.

– Раньше такого никогда не случалось, Бо. – Она пыталась сдерживаться, чтобы в голосе не звучали просительные нотки. – Это больше никогда не повторится.

– Один раз это уже случилось, – сказал он. – А по мне это уже почти привычка.

– Ладно, – сказала она. – Тебе решать.

– У тебя есть в машине какое-нибудь длинное пальто? Чтоб одежду закрывало, когда ты пойдешь домой?

– Нет. – В животе у нее возникла тупая боль.

Он помедлил, потом сказал, что это не важно. Он одолжит ей свой плащ.

– Здесь это будет как раз по моде. Таких неряшливых баб, как местные, я в жизни не видал!

Она остановила машину у входа в гостиницу; подошел служитель, чтобы ее отогнать. Бобо повел ее к ступенькам, потом вежливо подал ей руку, когда они входили в здание. Они пересекли вестибюль, – Бобо держался очень прямо, – и вошли в лифт.

Его номер был на четвертом этаже. Открыв дверь, он жестом пропустил ее вперед. Лилли шагнула в номер, расслабив тело, готовя себя к тому, что сейчас ее ожидает. Но к такому быть готовым полностью невозможно. Неожиданный толчок-удар швырнул ее в комнату; ноги путались, она споткнулась и в конце концов неуклюже растянулась на полу.

Когда она медленно приподнялась, он запер дверь, занавесил шторы и исчез в ванной комнате, через секунду вынырнув оттуда с банным полотенцем. Из вазы на столике он взял несколько апельсинов, положил в полотенце, стянув его концы, чтобы апельсины не выпали. Потом он направился к ней, небрежно поигрывая импровизированным мешком. Лилли снова попыталась расслабиться.

Она знала, что такое «апельсины», хотя на деле с этим не сталкивалась. «Апельсины» были трюком из багажа профессиональных нищих, тех, которые притворялись, что попали в аварию.

Если человека избивают фруктами, он покрывается синяками, которые выглядят гораздо страшнее реальных повреждений. Создается впечатление, что человек серьезно ранен, хотя на самом деле почти не пострадал.

Но бывает и по-другому. Если сильно ударить апельсинами по определенным участкам тела, можно получить серьезные увечья. Будет не так уж больно, но зато можно серьезно повредить внутренние органы. При умелом (или неумелом) обращении эффект от апельсинов сродни эффекту от клизмы, шприца или гипса.

Бобо подошел ближе и остановился прямо перед ней. Потом шагнул вбок и чуть отступил.

Он взялся за полотенце обеими руками и замахнулся.

И… апельсины упали и раскатились по ковру.

Он указал на них рукой.

Она наклонилась, чтобы их подобрать. И снова растянулась на полу. Его колени уперлись ей в спину, а руки сдавили голову. Он пригвоздил ее к полу, словно лягушку.

По коридору прошла пара, слышался их разговор и смех. Люди с другой планеты. Из ресторана – из другого мира – доносились звуки музыки.

Она услышала щелчок зажигалки и почувствовала сигаретный дым. А потом – запах паленой кожи: он прижал горящую сигарету к ее правой руке. Он держал ее так, чтобы сигарета не ломалась, но прожигала кожу.

Его колени с привычной жестокостью вдавливали ее в пол.

Сигарета жгла кожу, а его колени давили ей на позвоночник.

Настало безвременье, вечный ад. Из него невозможно было вырваться. Неоткуда ждать помощи. Она не могла даже крикнуть. Даже дернуться. Это нужно было выдержать, хотя было невыносимо больно. И ее беспомощное тело среагировало на ситуацию единственно возможным образом.

Обжигающая моча потоком хлынула из нее.

Бобо отпустил ее, встал; она поднялась и пошла в ванную.

Она подержала руку под ледяной водой, потом промокнула ожог полотенцем и внимательно его осмотрела. Выглядит страшновато, но, кажется, серьезных повреждений нет. Крупные вены не повреждены. Она спустила брюки и обтерлась влажным полотенцем. Больше тут ничего сделать нельзя. Плащ скроет мокрую одежду.

Она вышла из ванной, приблизилась к кушетке, где сидел Бобо, и приняла из его рук стакан. Он вытащил кошелек и вынул оттуда новенькую пачку денег.

– Чуть не забыл, Лилли. Твои пять штук.

– Спасибо.

– Как ты вообще живешь? Много у меня наворовала?

– Немного. У моих родителей не было глупых детей, – сказала Лилли. – Доллар здесь, доллар там. Коплю потихоньку, но никто не в убытке.

– Правильно, – одобрительно кивнул Джастес. – Меньше берешь – меньше теряешь.

– Это верно, – сказала Лилли, ловко излагая его собственную философию. – Человек, который не может позаботиться о себе, слишком глуп, чтобы позаботиться о ком-нибудь другом. А такие люди – обуза. Верно, Бо?

– Абсолютно! Ты тысячу раз права, Лил!

– Или у него только свой интерес. Если он не ворует мало, он ворует много.

– Точно!

– Знаешь, Бо, мне нравится твой костюм. Не знаю, что в нем такого, но ты в нем выглядишь гораздо выше.

– Правда? – расплылся он в улыбке. – Ты правда так думаешь? Знаешь, а ведь многие говорили мне то же самое.

Их задушевный разговор продолжался до сумерек. Рука у Лилли болела, мокрая одежда жгла и раздражала кожу. Но ей было необходимо оставить о себе хорошее впечатление. Важно было знать наверняка, что счет оплачен и что он и вправду вот так легко ее отпустит.

Они обсудили несколько дел, которыми она занималась для него в Детройте и Твин-Сити, через которые она кружным путем добиралась до побережья. Бобо разоткровенничался и сказал, что в городе всего на день. Завтра он возвращается на восток через Вегас, Галвестон и Майами.

– Еще выпьешь, Лилли?

– Еще немного, Бо. Мне надо скоро бежать.

– Не спеши. А может, пообедаем вместе?

– Я бы с удовольствием, но…

Лучше всего ей уйти, пока у нее была небольшая фора. Сейчас ей невероятно везло, но в любой момент удача могла отвернуться.

– У меня здесь сын, Бо. Торговец. Я его очень редко вижу, и…

– Да, да, понятно, – кивнул он. – И что он поделывает?

– Он в больнице. Что-то с желудком. Я стараюсь каждый вечер бывать у него.

– Да, конечно, – нахмурился Бобо. – Ему ничего не нужно? Может, я могу помочь?

Лилли поблагодарила его, покачав головой.

– У него все хорошо. Думаю, через пару дней его выпишут.

– Тогда давай – ноги в руки, – сказал Бобо. – Парень болен, он хочет видеть мать.

Она взяла из шкафа плащ и запахнулась в него. Они попрощались, и Лилли ушла.

Жгучие капельки мочи все еще стекали по ногам, кожа чесалась, а в ботинках было сыро. Трусики, врезаясь, натирали кожу, а брюки, кажется, промокли насквозь. Боль в правой руке усиливалась, медленно распространяясь вверх по плечу и к кисти.

Она надеялась, что не испачкала гостиную Бобо. Она легко отделалась, судя по тому, сколько ему стоила ее ошибка, а такая незначительная вещь могла все испортить.

Она села в машину и поехала прочь.

Когда она вошла к себе в номер, то сразу же сбросила обувь и, на ходу срывая одежду, беспорядочно усеявшую пол, поспешила в ванную. Закрыла дверь и, опустившись на колени, застыла, склонившись над унитазом, словно над алтарем. Ее тело сотрясали рыдания.

Потом с ней случилась истерика, и ее начало рвать.

Какая удача…

Так легко отделаться…

Надо же, как повезло!..

10

Около полудня Мойра Лангтри вышла из сводчатых дверей больницы и направилась к автостоянке на противоположной стороне улицы. В этот день она встала непривычно рано, чтобы с особенной тщательностью подготовиться к сегодняшнему визиту, и в результате получилось именно то, к чему она и стремилась. Темноволосое, благоухающее существо с призывными глазами. Идя по коридору больницы, она ловила на себе завистливые взгляды медсестер. Доктора и интерны пускали слюнки, глядя на ее пышную грудь, слегка подпрыгивающую в такт походке, и на чувственное покачивание округлых маленьких ягодиц.

Женщины, как правило, на дух не переваривали Мойру. Она не огорчалась, воспринимая такое отношение к себе как комплимент, и платила им той же монетой. Мужчин же к ней неизменно тянуло, и именно этого она ожидала и даже поощряла их, но эмоционально была холодна. Они редко ей нравились. Рой Диллон был тем самым редким исключением. В определенном смысле она оставалась верна ему в течение всех трех лет их взаимоотношений.

С Роем было весело. С Роем она ощущала вкус жизни. Такого мужчины стоило держаться; такое случалось с ней всего-то пять-шесть раз за всю жизнь. Всего шесть мужчин из сотен, обладавших ее телом.

Если удастся его использовать – прекрасно. Она надеялась и верила, что способна на это. Если нет, он был ей не менее желанен и делить его с кем бы то ни было она не собиралась. Разумеется, это не значит, что Мойра совершенно не может без него обойтись; женщины, которые попадали в такую зависимость от мужчин, существуют только в кино. Но потерять Роя – значит поставить на кон собственную безопасность, а этого она просто не может себе позволить.