Джорджо Фалетти - Я — Господь Бог Страница 12

От того же, что иногда речь шла не о бархатной перчатке, а о рабочей рукавице, суть не менялась.

Рональд Фримен, его заместитель, поднялся в бытовку, отчего пол слегка вздрогнул. Это был темнокожий человек, высокий и тучный, любивший пиво и острые приправы. Оба пристрастия явно отражались на его лице и фигуре. Фримен был женат на женщине индийского происхождения. Нашел, как он выражался, карри по зубам.

Как-то раз Джереми ужинал у них дома и, когда попробовал блюдо под названием масала, так обжегся, что пришлось тотчас глотнуть пива. Потом, смеясь, поинтересовался у хозяина, не требуется ли для подачи такого яства разрешение на ношение оружия.

Сняв пластиковый шлем, Рон взял пластиковый контейнер, который каждый день давала ему с собой жена, и уселся на скамью, положив его себе на колени. Посмотрев на Джереми, он понял, что сегодняшний день следовало бы вычеркнуть из календаря.

— Неприятности?

Джереми пожал плечами:

— Обычные. Когда архитектор и инженер, проспорив о чем-то несколько часов, наконец договариваются, то, как выясняется, лишь о том, что нужно искать третьего зануду. Чтобы создать нечто вроде Бермудского треугольника.

— И нашли?

— Естественно. Дураков кругом хватает.

— Брокенс?

— Ну да.

— Даже если бы эта женщина вдвое лучше разбиралась хоть в чем-то, все равно ни черта не понимала бы. В постели она, должно быть, нечто, если муж предоставляет ей полную свободу.

— Или же он деревянный и посылает ее всюду, лишь бы она уставала и вечером ничего не требовала от него. Представь только, каково это, когда такая женщина лежит рядом и ее рука тянется к твоему…

Рон поморщился от отвращения и заметил:

— Лично мне, я думаю, нужно было бы в таком случае сунуть в трусы упряжку собак, чтобы извлечь его оттуда.

В это время двое мужчин поднялись в бытовку, а Рон как раз открыл контейнер с едой. Сильнейший запах чеснока заполнил помещение.

Джеймс Риттер, славный молодой парень, даже отпрянул:

— Господи, Рон! А ЦРУ известно, что ты носишь с собой оружие массового уничтожения? Съешь все это, так уж точно сможешь варить железо одним дыханием.

Вместо ответа Рон с удовольствием отправил вилку с едой в рот:

— Ты ничего не понимаешь. И заслуживаешь тех отбросов, что ешь обычно, которые гробят тебе желудок и даже сводят на нет эффект виагры, а без нее, я уверен, тебе уже не обойтись.

Джереми улыбнулся.

Ему нравилась их шутливая перебранка. Его собственный опыт показывал, что людям, занятым тяжелым трудом, легче работается в дружеской обстановке. Именно поэтому он тоже приносил еду из дома и обедал в бытовке вместе со своими рабочими.

Но если, случалось, вставал не с той ноги, то предпочитал уединиться. Чтобы обдумать свои проблемы и оценить чужие.

Он направился к двери и остановился на пороге, глядя наружу.

— Не будешь есть, шеф?

Он ответил не оборачиваясь:

— Загляну в закусочную, здесь рядом. Вернусь, чтобы сосчитать жертвы после обеда Рона.

Джереми спустился по ступенькам и превратился в обычного горожанина. Перешел по «зебре» на другую сторону и направился по Двадцать третьей улице, оставив за спиной Третью авеню.

Движение в этой части города в этот час было не слишком оживленное. Нью-Йорк жил в очень четком ритме, ну разве только время от времени сходил с ума, когда огромная масса машин и людей появлялась на улицах неожиданно, без всякого предупреждения и причины.

В этом городе все постоянно появлялось и исчезало, словно в каком-то вечном фокусе, — машины, люди, дома.

Жизни.

Он направился в закусочную, не задерживаясь у витрин. Отчасти потому, что его не интересовало их содержимое, но прежде всего потому, что не хотел видеть своего отражения в них. Из страха обнаружить, что он тоже исчез в небытии.

Вошел в заполненное народом заведение, и запах пищи защекотал ноздри. Девушка-азиатка за кассой почему-то улыбнулась ему, прежде чем обратилась к очереди, которая взвешивала и оплачивала еду.

Неторопливо продвинулся вдоль стойки с блюдами, выбирая что-нибудь подходящее. Служащие, тоже азиаты, меняли лотки по мере того, как они опустошались. Он взял пластиковый контейнер и положил в него несколько кусочков приемлемого вида курицы под соусом и салат.

Тем временем очередь у кассы разошлась, и вскоре он оказался перед девушкой, которая улыбнулась ему, когда он вошел. Издали она показалась совсем молодой. Теперь же понял, что в дочери не годится.

Кассирша улыбнулась, словно давая понять, что готова предложить нечто большее. Джереми подумал, что так она, наверное, поступает с каждым посетителем, взвесил свои контейнеры, заплатил названную сумму и предоставил девушке улыбаться следующему клиенту.

Он прошел в глубину зала и сел за двухместный столик. Курица его не устроила. Он почти тотчас отставил ее и принялся за салат, вспомнив, что Дженни, когда они жили вместе, всегда уговаривала его есть зелень.

Все происходит слишком поздно. Всегда слишком поздно…

Он удалил языком застрявшие в зубах остатки салата и запил их пивом, взятым из холодильника.

Мысли вернулись к утреннему совещанию с Вэлом Курье, архитектором бесспорной известности и сомнительной сексуальной ориентации, и Фредом Уайрингом, инженером, чьи расчеты внушали подозрения. К этим двоим присоединилась жена владельца компании.

Миссис Элизабет Брокенс, чье лицо вполне заменяло рекламный проспект ботокса, устав менять психоаналитиков, решила, что лучшее средство от неврозов — это работа. Ни в чем не разбираясь, не имея никакого образования, ничего не понимая, она решила свою проблему, положившись на мужа. Возможно, она избавилась от неврозов, но лишь потому, что щедро раздавала их всем, кому приходилось иметь с ней дело.

Джереми Кортезе не имел документа об образовании, но свой диплом он приобрел на практике, день за днем усердно трудясь и учась у тех, кто знал больше него. Он считал, что споры с некомпетентными людьми — пустая трата времени и что рано или поздно об этом следует доложить кому следует, и прежде всего — самому мистеру Брокенсу, который хорошо знал его как работника, но, очевидно, не столь же хорошо знал собственную жену, если позволял ей вмешиваться во все.

Каждый раз, когда она появлялась на стройке, ему хотелось включить хронометр, чтобы зафиксировать и показать шефу, сколько времени отнимает визит миссис. Может, ему стоило бы по-прежнему оплачивать услуги ее психоаналитика. А также молодого тренера по теннису или гольфу, готового работать сверхурочно.

Он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как вошел Рональд Фримен, и только когда тот остановился перед ним, оторвал взгляд от салата.

— У нас проблема.

Рон опирался руками о стол. И пристально смотрел на него. Джереми не припомнит, чтобы у него было когда-нибудь такое лицо. Не будь Рон темнокожим, сказал бы, что он бледен.

— Большая проблема.

Такое уточнение включило сигнал тревоги в сознании Джереми.

— Что происходит?

Рон кивнул в сторону двери:

— Лучше, если сам посмотришь.

И, не дожидаясь ответа, направился к выходу. Джереми последовал за ним, удивленный и обеспокоенный. Нечасто он видел своего помощника столь растерянным в случае какой-то нештатной ситуации.

По дороге они шли рядом. Когда приблизились к стройке, он увидел рабочих, вышедших за ограждение, — большая группа людей в одинаковых спецовках и разноцветных касках.

Сам того не замечая, он ускорил шаг.

Толпа у входа молча расступилась, пропуская их. Это напоминало сцену из какого-нибудь старого фильма, когда панорама показывает молчаливых мрачных людей возле шахты, где засыпало шахтеров.

Да что же, черт побери, тут происходит?

Они не стали надевать каски, как того требовали правила. Джереми следовал за Рональдом. Они миновали дощатый забор вдоль развалин еще не до конца разрушенной стены и стали спускаться по лестнице в подвал, теперь уже открытый свету. Там Рон повел его в дальний конец, где еще оставалась часть другой стены, общей для обоих зданий, которую теперь и сносили.

Они свернули налево и прошли в самый дальний угол. Тут Рональд остановился и, шагнув в сторону, словно отодвинул занавес.

Джереми содрогнулся. Рвотный позыв свел желудок, и он порадовался, что ел только салат.

При разборке этой стены обнаружилась полость. В проеме, выбитом пневматическим молотком, виднелась покрытая грязью и пылью рука трупа. Лицо, вернее, череп склонялся к тому, что осталось от плеча, и, казалось, смотрел наружу с горькой скорбью человека, которому удалось после долгих лет выбраться наконец на свет и воздух.

Глава 8

Вивьен Лайт припарковала свою «вольво», заглушила мотор и подождала немного, пока окружающий мир вернется к ней. Всю дорогу, пока ехала из Кресскилла, у нее оставалось ощущение, будто она куда-то сместилась, движется в каком-то странном параллельном измерении, быстрее обычного, оставляя позади, подобно комете, след, сотканный из обрывков прошлого, фрагментов чьих-то лиц и машин.