Елена Костюкович - Цвингер Страница 124

А сам Вика, как компьютер, проворачивает в голове собственные объяснения.

Это не могут быть мстители за карикатуры, зловещие фундаменталисты. Откуда и что бы знать им про секретаршу «Омнибуса»?

Зачем им именно ее преследовать вместо Бэра? Они же за Бэром гонятся.

А вот зато, если припомнить слова ведущего на передаче, кагэбэшной каверзой… это вполне может быть… Прессингуют из-за Ватрухина?

— Вполне не исключено, Бэр, что это Контора гадит.

При их хитрости немереной, быстро прокручивает факты в голове Вика, они, а почему и нет, решили воспользоваться старыми бумагами Жалусского. На семинаре в бывшей Штази, помнится, рассказывалось, как агенты залезали в квартиры неблагонадежных граждан, меняли местами полотенца, переставляли книги на стеллажах. Психические такие атаки на гемютную немецкую психику. Доводили бедняг до больницы. И в Милане не поймешь кто в квартиру к Вике залез.

А что? Разве не четкая гипотеза? Все же сходится. Одна дурацкая выходка в Мальпенсе, другая с письмом мертвеца. Болгар каких-то, вероятно, подставных, на Вику натравили. Теперь зачем-то изображают отрезанную голову Мирей… И все это в ярмарочную неделю, с явной целью затерроризировать нас, отбить охоту насолившего им Ватрухина продвигать.

— Слушайте, Бэр. На передаче сегодня меня спрашивал ведущий, не было ли устрашающих маневров со стороны ГБ.

— Может, вы и правы. Скоро узнаем. Я завтра в Москве буду. Свяжусь с Павлогородским, он имеет прямой выход на безопасность.

Так. Теперь еще о болгарах необходимо рассказать. Бэр в Москву летит через несколько часов, не сейчас, так когда же? Ночь протрындели невесть о чем, а главное не сказал еще. Вика зажмурился и выпалил о нестандартных способах субмиссии. О мелодраматических подсовываниях на ресепшне псевдописьма с того света. О подбрасывании кагэбэшной расшифровки в аэропорту. О запросе болгарского агента. Теперь эта фотография. Нами заняты какие-то неуравновешенные личности.

Нужно показать Бэру бумаги. Вика нашарил и зажег торшер. Что такое? Не шевелясь и даже не шевеля карандашом, Бэр сидит застыв и выпучившись, со ртом разинутым.

И это он-то! Зверь травленый, битый и стреляный на своем веку!

Вика понял, что Бэр видит его, Вику, законченным дегенератом.

— Неужели я так нелеп? — тихо спросил себя упавшим голосом Виктор.

Бэр сглотнул и наконец закрыл рот.

— И вы молчите. Так вот же она! Вот мощная интрига! Молчите, а с этого начинать! Дело даже не в деньгах, которых с вас запросили в десять раз больше. Дело в том, что они юродствуют, изгаляются. Конечно, в сговоре работают с Конторой. Откуда они, по-вашему, прослушку достали? Подумать только. Головы резаные! Я им самим головы пооткушу.

— Бэр, я заранее приготовил все документы. Вот план, как сделать том из материалов, которые уже есть, и из болгарских бумаг, которые мы в конце концов выкупим. Вот проспект, вот наброски предисловия. Это на будущее. Вы пока что, если нет времени, не читайте. Это карта саксонских тайников и рапорты деда.

Самый прекрасный способ Бэра укротить! Подсунуть нечто невиданное для чтения. Особенно его заинтересовали рапорты.

— Да, я согласен, Зиман. Эти докладные записки, хотя и писались для ЦК, больше похожи не на военные реляции, а на художественные очерки.

— Особенно второй вариант.

— Он, может быть, уже имел на руках подписанный договор о книжной публикации?

— Если даже эту книгу, «Семь ночей», ему еще тогда официально не заказали, все равно уже приохочивали его к работе…

— Ух ты, Зиман, смотрите, появляется леди!

Она вскоре успокоилась, поняв цель нашего посещения. Я объяснил ей, что наша армия заинтересована в сохранении памятников культуры и искусства, и убедительно просил ее рассказать все, что она знает о судьбе Дрезденской галереи. Оказалось, что ей известно следующее.

В январе, вскоре после большого наступления советских войск и перехода ими германской границы (20 января 1945 г.) Геббельс отдал распоряжение об изъятии и вывозе музейных ценностей. Руководил этой операцией гауляйтер Саксонии Мучман. Осуществлялась она в строжайшей тайне, силами охранных отрядов СС, по ночам. Никто из сотрудников музеев не допускался. Места, куда вывозились предметы искусства, никому из них не были известны. […]

Я попросил ее помочь отыскать хоть какой-нибудь след местонахождения коллекций, заверив ее, что наши солдаты и офицеры сделают все возможное, чтобы не допустить гибели или повреждения культурных ценностей.

Здесь надо сказать, что в те дни трудно было ожидать какого бы то ни было содействия и понимания от людей, отравленных, запуганных, надломленных геббельсовской пропагандой. Д-р Георга Ранкинг колебалась. Она знала, что вокруг оставлены диверсанты, агенты Геббельса, и что она может поплатиться. И тем не менее она поделилась с нами своей догадкой. По имевшимся у нее сведениям, под зданием Академии художеств, находящимся неподалеку, был вырыт туннель неизвестного назначения. […]

У нас не было никаких подручных средств для вскрытия, и я немедля отправил Захарова с рапортом в батальон. Сообщив комбату в общих чертах ситуацию, я просил его немедленно выслать группу бойцов с оружием и саперным инструментом (ломики, киркомотыги), фонарями и проч.

Через час Захаров привел полуторку. Прибыли бойцы (отделение ст. сержанта Бурцева). С помощью инструмента был сделан пролом, и перед нами открылась темная дыра туннеля. Взяв фонарик, я влез в пролом. Луч сразу вырвал из темноты запрокинутую голову мраморной статуи.

Бойцы один за другим входили в туннель, светя фонариками.

Даже в служебной записке в ЦК, думал Вика, дед обращает внимание на лучи света, на театральность, освещение. Диву даешься, до чего отточен этот текст. Не протокол, а повесть, пьеса, сценарий. Покадровая роспись для будущего фильма.

…Все впереди было сплошь забито скульптурами. Статуи, бюсты, мраморные головы Эллады, бронзы Ренессанса… Это был «Альбертинум». Д-р Георга Ранкинг плакала слезами радости, глядя на все это.

Но, кроме скульптур, было в туннеле и другое. Шесть ящиков взрывчатки, прикрепленные к опорам туннеля, — вот что мы увидели. Шашки тола со снаряженными капсюлями-детонаторами и шнур, выведенный по стенам вверх. Обезопасив взрывчатку, мы вынесли ящики с толом наружу. Видимо, только стремительное развитие событий помешало геббельсовской агентуре осуществить свой план. […]

В конце туннеля мы натолкнулись на шкаф-секретер с закрытой пластинчатой шторкой. Это была картотека с выдвижными ящичками. Просмотрев все ящики, я выдвинул нижний — плоский и широкий. Там лежал сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Развернув его, я увидел карту — абрис Саксонии с нанесенным на нее множеством условных значков, сделанных зеленоватой и красной тушью.

— Что это? — спросил я у Георги Ранкинг.

— Не знаю, — ответила она. И прибавила: — Быть может, вы нашли то, что искали.

У входа в туннель была выставлена охрана, здание оцеплено. Пришлось просить д-ра Георгу Ранкинг ни с кем не общаться, никуда не выходить за пределы «Альбертинума».

На ст. сержанта Бурцева была возложена ответственность за точное соблюдение этой просьбы.

Я вернулся в батальон и доложил обо всем происшедшем комбату…

Вика подумал: только Георга помогла Жалусскому найти карту — он тут же велел старшему сержанту Бурцеву эту Георгу арестовать! Но одновременно (Вика помнил, что скоро будет сказано и об этом) снабдил ее хлебом и консервами. В общем, дед действовал и обаянием, и запугиванием, и подкупом. И кстати, был обаятельным, красивым. Нет, Георга равнодушной к нему остаться не могла.

Эх, если бы повезло отыскать Георгин текст.

… Немедленно было отправлено в подкрепление отделению Бурцева еще несколько человек и продовольствие сухим пайком (были посланы продукты питания и для Георги Ранкинг, судя по всему, уже долгое время недоедавшей). Мы же принялись за расшифровку карты.

Буквами К. G. обозначены места, где укрыта живопись (Königliche Gemäldegalerie — таково было официальное название Дрезденской картинной галереи). Ku — могло означать Kupferstichkabinett (собрание графики и эстампов). Bi — библиотеку. Ясно было, что значок Grün.G. означал Grimes Gewölbe — всемирно известную коллекцию высокохудожественных ювелирных изделий. Подавляющее большинство нанесенных на карту точек совпадали с теми или иными населенными пунктами. И только два пункта остались нерасшифрованными.

Один из них, обозначенный буквами P. L., лежал в 84 километрах к юго-юго-западу от Дрездена, близ города Мариенберг. Второй же, обозначенный буквой T., лежал примерно в 32 километрах к юго-востоку от Дрездена.