Осколки - Том Пиккирилли Страница 14

— Не сильно-то ситуация и поменялась, выходит, — резонно заметил я.

— Значит, решил докопаться-таки… развернуться и поплыть против течения. — Он вздохнул, как чрезмерно снисходительный родитель — как будто у него за плечами имелся весь опыт этого мира, но он все равно дозволял мне наступать на грабли. — И с кого решил начать раскопки? С того загадочного улыбчивого парня, важной шишки?

— Я пока не решил.

— Есть какие-нибудь наметки, как его на самом деле зовут?

— Нет.

— Почему бы тебе не спросить у Джордан?

— Я не хочу идти по этому пути. Во всяком случае, пока. Есть и другие соображения. Она только что потеряла свою сестру. Я, по крайней мере, часть причины, и еще я случайно наставил ей синяк. Родители — далеко… в общем, девчонка сейчас через ад проходит, и я не хочу усугублять ее бремя.

— А что такого? — парировал Харрисон. — Оправдание, честно говоря, слабенькое. Ты мог бы сэкономить себе много времени и хлопот, найти ответы на все вопросы с первого же захода. Джордан почти наверняка знает все, что тебе нужно выяснить. То, что ты хочешь услышать.

Он был прав, но я пока не хотел встречаться с Джордан лицом к лицу. Хотя бы пока не удостоверюсь, что она снова накрашена и не так сильно похожа на свою сестру.

Писательские шестеренки в мозгу Харрисона крутились так, что их почти слышно было. Я так и видел, как сюжет его книги о По обрастает новыми деталями и претерпевает очередные изменения, предложение за предложением. Он спросил:

— Ты рассказывал Джеку о чем-нибудь? Возможно, стоит заручиться поддержкой реального копа — на случай, если этот лейтенант Смитфилд решит навешать на тебя всех собак.

Поморщившись от «собачьего» фразеологизма, я ответил:

— У Джека своих забот полон рот, да и копы из Нью-Йорка своих коллег из Саффолка не то чтобы жалуют. Нет между ними особой любви, понимаешь?

Харрисон ухмыльнулся, но без особой веселости.

— «Нет между ними особой любви», — повторил он. — Дружище, да ты поэт. У меня мурашки бегут по коже, когда ты вот так вот нанизываешь слова, как на нитку. — Он встал и повернулся, глядя на родителей, играющих в футбол со своими детьми на поле. — Значит, она попрощалась одними губами, прежде чем сигануть из окна. С тобой или с кем-то еще?

— Со мной, — уверенно сказал я.

— Интересно, знала ли она, что делала, или просто случайно встретила идеального парня, преодолевшего ее боль. Может, она ночи напролет сидела на том пляже — отвергая других, ожидая тебя. — Да, она вполне могла ждать. У нее хватило бы веры и устремленья. — У тебя есть догадки насчет того, что тебя ждет дальше, или хочешь услышать мои?

— Кое-какие есть.

— Хорошо. — Он медленно покачал головой, пряча лишенную веселья улыбку где-то за бородой. — Возможно, ты ничего не вызнаешь. Или случайно узнаешь что-то такое, что тебе совсем не понравится. Ты в любом случае останешься в проигрыше, Натаниэль. Весь вопрос в том, много ли с тебя сдерут.

Я кивнул.

— Так каков твой дальнейший план? — спросил он.

— Надавить на пупок кому-нибудь, а там — будь что будет.

— Этот «кто-нибудь» вполне может надавить на тебя в ответ.

Боже, пускай так оно и будет.

— На это я и рассчитываю.

— Позволь-ка озвучить банальную истину: отчаявшиеся совершают самоубийство, ибо не видят другого выхода. Ее загнали в угол. — Он никогда бы не сказал очевидного, если бы не думал, что я слишком туп и кой-чего в упор не вижу.

— Да. Я хочу выяснить, кто на нее так повлиял.

— Считай, это было убийство.

— Само собой. — Мой брат рассматривал бы дело именно в таком свете; так ставки в нем зримо повышались.

— На самом деле я использовал похожую тему в романе об Эдгаре По. — Под этим Харрисон подразумевал, что узнал еще кое-что обо мне, изучая историю моей семьи. Мне не нравилось, что он роется в микрофильмах, читает старые вырезки. Он вздохнул и сказал: — Теперь мне придется кое-что переписать.

Само собой. Постоянные улучшения, ревизии, беспокойство — в этом были все мы.

Кошки Северного побережья плакали в ночи, словно голодные младенцы, прыгали с мусорных баков в переулке, прокрадывались мимо дверных проемов и отбирали друг у друга рыбьи кости на задворках клуба. Бирюзовый неоновый нимб полыхал над тротуаром, растворяясь в темноте и высвечивая украшения дам, выстроившихся у перил в ожидании своей очереди.

На дверях «Моста» красовался плакат: суровая черно-белая фотография Зенит Брайт с печальными глазами. На ней она была в тени — голова запрокинута, локон светлых волос ниспадает на щеку, вниз до уголка рта, тонкие струйки сигаретного дыма вьются вокруг, как благовония перед алтарем. Хороший, заманивающий образ — с такой девушкой хотелось бы свидеться поближе. Хотелось услышать, как она поет.

Очередь теперь была длиннее, чем когда я встал в нее в девять часов. Было 10:20, и я знал, что Зенит Брайт будет выступать во втором отделении. Я был пятым от двери, и мое терпение, как ни странно, еще не начало иссякать.

Зенит Брайт и ее группа были приглашены на весь октябрь в «Мост». В последний раз, когда я видел ее выступление, за ней еще даже не закрепился образ исполнительницы сентиментальных песенок о несчастной любви. Ну и особой звездой она тоже не была, в общем-то. Я никогда не был в клубе «Мост», но слышал, что это подходящее местечко, если вам нравятся заунывные певички, атмосфера нуарного фильма, лобстеры и шампанское по двести долларов за бутылку.

Снаружи «Мост» выглядел как большинство клубов — большой и привлекательный, с неоновой подсветкой. При дневном свете можно было видеть катера, отплывающие через пролив Лонг-Айленд в Коннектикут; мигая бортовыми огнями, они растворялись в ночи.

Суета официанток и барменов порождала единственный звук, доносившийся из-за входной двери, заглушая любую музыку, которую могла играть группа Зенит. Последние полтора часа я наблюдал, как вышибалы на входе то шугают прочь пятерых недорослей, то ведут четверку пьяных мужиков и их не менее поддатых спутниц через парковку, то просто флиртуют напропалую с гостьями, сравнивая их с кинозвездами. И, конечно же, эти ребята не уставали поигрывать мышцами. Они все были одеты одинаково — галстук-бабочка алого цвета, широкий пояс, черный жилет и рубашка без рукавов; их бицепсы