Роберт Кормер - После Шоколадной Войны Страница 15

— Ты можешь идти, — сказал Лайн, развалившись в кресле. Его лицо расплылось в самодовольной улыбке, после наслаждения письмом, пришедшим из епархии.

Арчи больше не тратил времени, он без колебаний встал со стула и направился к двери: «Ни до свидания, Брат Лайн, и ни премного благодарности — не за что».

Уже выйдя, Арчи остановился в коридоре, словно ему было нужно перевести дыхание, но это было не дыхание, чтобы его перевести, а что-то еще, и кто-то еще. Его сознание зигзагом заметалось по всем и вся.

Кто же написал эту записку?

Кто же предатель?

Их любимое место около Пропасти было занято другой машиной. Оби заехал куда-то на совершенно другой пятачок и, наконец, припарковался возле большого старого клена, под ветвями, свисающими так низко, что они с шелестом заелозили по крыше машины. Он заглушил мотор и повернулся к Лауре.

Сложив руки на груди, она съежилась на переднем сидении. Прижавшись спиною к двери, время от времени она начинала дрожать. Ее нос был таким же красным, как и глаза — простуда, вызванная холодом, внезапно ворвавшимся в эти погожие весенние дни.

— Мне жаль, — сказал он.

— О чем? — фыркнула она простуженным носовым голосом.

— О том, что этим вечером вытащил тебя сюда, — но он ее не видел уже три вечера: она была на репетиции пьесы, делала домашнее задание, ездила с матерью за покупками, или по какой-нибудь еще причине — избегала его, как могла.

Она вытерла нос салфеткой и посмотрела на него водянистыми глазами.

— Я не обманываю тебя, Оби. Кроме того, мне не хотелось бы тебя заразить.

«Я бы не возразил», — подумал он, и его лицо налилось жаром вины. Несмотря на то, что она выглядела несчастно, он все еще продолжал чувствовать прилив любви и желания поцеловать, коснуться ее лица, даже если ее лихорадило, и она полыхала от жара. «Боже, что я за извращенец», — подумал он. Но можно ли считать извращением любовь?

Он протянул руку, чтобы коснуться ее ладони, но она отдернулась.

— Теперь, Оби…

«Эй, да как же я заражусь, взяв тебя за руку?» — подумал он, но ничего при этом не сказал. Он подумал о тяжком грузе любви: обо всех сомнениях, о ревности, о вопросах, которые не задать, как например: «Не уже ли и в правду ты меня любишь?»

Но вместо этого он задал другой вопрос:

— Что-то не так?

— Я простужена, — ответила она с оттенком нетерпимости.

Его охватило предчувствие того, что он так ненавидел.

— Ты уверенна, что только это?

— И еще многое. Простуда. Я потеряла главную роль из-за одной паршивой «C+»…

— Я не знал. Ты никогда не рассказываешь о школе.

— И «Тринити», — она произнесла это так, слово швырнула бомбу, прямо в лицо Оби. — То, что я продолжаю слышать о «Тринити». Все мои друзья говорят…

— И что же говорят твои друзья? — спросил он, пытаясь внести в свои слова хоть каплю сарказма, но это ему не удалось, его голос внезапно охрип.

— Да так, лишь одно, — начала она. — Говорят, что в «Тринити» есть монстр — Арчи… как его там? Он возглавляет тайное общество, и окружен кучкой… шестерок. Хуже чем шестерок: они исполняют все его поручения и держат все в своих руках… — слова кувыркались, словно она долго копила их и не могла так просто от них избавиться.

Оби остался без текста.

Она обратилась к нему:

— Ты его знаешь? Что это за тип. Этот Арчи… как его там…

Ему показалось, что Лаура знала фамилию Арчи, как и все остальное.

— Костелло, — сказал он. Его зовут Арчи Костелло, и я его знаю. Черт, «Тринити» не так велика.

— Говорят, что он управляет «Тринити», словно какой-нибудь гангстер или мафиози. Оби, это правда? — она вытирала глаза так, будто плакала. Но это был не плач. Ее слова звучали, словно на суде из уст обвинителя — твердо и уверено.

— Нет в «Тринити» никакой мафии, — сказал он.

— Тогда, что же там за тайное общество?

Будь все оно проклято. С ней всегда нужна была осторожность, и, будучи в сладкой агонии, он никогда не мог быть уверенным в ее чувствах. Почему именно этим вечером она должна была вспомнить «Тринити»? Лишь потому, что ее мучила простуда? И была ли она из тех, кто портит другим настроение лишь потому, что у нее самой оно ни к черту?

— …и оно существует? — спросила Лаура, бешено вытирая нос бумажной салфеткой.

— Ладно, — сказал он вздохнув. — Да, в «Тринити» есть такая секретная организация.

— И ты ее член? Один из… ты знаешь…

Ему нужно было все отрицать. Общаясь к ней, обо всем этом было больно говорить. Ему хотелось сказать ей, что он уже дезертировал, что уже не член «Виджилса», в душе, по крайней мере, и что у него многое изменилось за эти дни, и что они с Арчи больше не друзья, и что, на самом деле, они никогда ими и не были. Но он знал, что не мог ничего об этом рассказать. А что тогда вообще он смог бы ей рассказать?

Он взял ее за руку. Рука была холодной, словно ничьей, словно деталью манекена из магазина одежды.

— Смотри, Лаура, в каждой школе есть свои традиции: какие-то из них обычные, а какие-то что ни наесть сумасбродные. Все время что-то происходит. И школа «Верхний Монумент» тому не исключение. Держу пари, что там тоже есть какие-нибудь сверхъестественные традиции. А в «Тринити» есть «Виджилс». Но не все так плохо, — он сжимал ее руку, подчеркивая нужные слова, но не следовало никакого ответа — она могла бы быть в хирургических перчатках. — Самое важное, что есть для меня в этом мире, так это ты. Ты — самое большое событие, когда-либо произошедшее в моей жизни, — он слышал, как его голос ломался, также как и когда-то в восьмом классе. — Я тебя люблю, Лаура. Ты важнее всего на свете. Не «Виджилс», не «Тринити», ничего…

И вдруг яркий свет фонаря, осветив переднее сидение, застал их обоих врасплох. В резком освещении ее лицо показалось бледным как у привидения.

— Закрой свою дверь! — крикнул он ей, пытаясь утопить кнопку под ее локтем. Но уже было слишком поздно. Передняя дверь с ее стороны раскрылась. Наглый и непристойный смех раздался из темноты из-за света фонаря. Оби сощурился, пытаясь разглядеть лица, и почувствовал, что там был кто-то не один, и что их окружили. Он надеялся, что это всего лишь шалость. Злая, но все-таки шутка.

— Обоих наружу! — скомандовал приглушенный шарфом голос, который он не смог узнать.

— Сочная девчонка. А она хороша, — сказал другой голос. — Я могу быть первым?

Оби тут же понял, что это не шутка. Дверь позади него раскрылась, и в тот же самый момент Лаура начала кричать, словно в нее вонзился нож аж в самое сердце. Чьи-то руки схватили его и вытащили из машины. Крик Лауры прекратился так резко, словно кто-то нажал кнопку выключателя на приемнике.

И внезапная тишина оказалась даже хуже, чем крик.

2

«На самом деле… насилия почти не было… фактически… не было вообще».

Арчи, не скрывал скуку, когда Бантинг снова выкладывал ему все подробности. Для него не было секретом, что Бантинг, заявляя что-нибудь, из раза в раз повторялся, будто бы его собеседник слишком глуп, чтобы все понять с первого раза.

Все же, услышав пламенный рассказ Бантинга о тех событиях, Арчи тайно был восхищен, еще и потому, что нашел в нем то, что как раз подходило для будущего управляющего: смелость, например, насилие и затем отказ от него. Замечательно.

Арчи наслаждался тем, как некомфортно чувствовал себя Бантинг, выкладывая подробности, но, конечно же, не уточнял все детали. Было что-то, что он скрывал, чем не собирался делиться с Арчи Костелло. Он рассказывал о Харлее и Корначио, о том, как Корначио красиво добрался до Оби, вытащил из машины, крепко схватив, уложил его на землю и запихал его голову под машину так, чтобы тот не смог ничего разглядеть. Это было важно. Корначио хорошо поработал. И Харлей — он также не подвел, открыв правую дверь машины, схватил девушку, а затем, словно действуя инстинктивно или хорошо зная свое дело, натянул ей на голову ее же свитер, лишив возможности что-либо увидеть, и затем сложил руки у нее за затылком.

То, о чем он не рассказывал Арчи, так это то, какие под свитером были сиськи: белые, плотные и упругие, прямо как из кино или из журнала — предел мечтаний Бантинга. Он не предполагал, что у Лауры Гандерсон они могли быть настолько большими, потому что их всегда скрывал свитер или блузка. Бантинг метнулся к ней, желая вкусить сладость ее плоти, потрогать, вылечить боль своего желания и страсти, потребности стиснуть в своих объятиях и поцеловать, нежно приласкать все ее красоты. Он прижал ее тело к земле. Она продолжала бороться и визжать, хотя из-под свитера ее приглушенный визг звучал, как мяуканье котенка. В какой-то приятный и трепетный момент его рука оказалась на ее груди, плотно наполнившей нейлоновый лифчик, и, в то же самое время, ее грудь была достаточно мягка и нежна. Никогда прежде он еще не касался девичьей груди, и его пробрало волнение, и от экстаза у него окончательно сперло дыхание. Замечательно. Но Лаура Гандерсон без предупреждения изо всех сил пнула его ногой по самому «мужскому достоинству», и в то же самое время сама завопила громко и проникновенно. Бантинг скорчился от боли в паху. Все его желания оставили его, и он ослаб. Ему стало тошно. Внезапно, в ослепительной ясности он осознал то, что они… что он вот-вот бы сделал. Он бы ее изнасиловал.