А. Квиннел - Ночи «красных фонарей» Страница 17

– Что имелось в виду под «обычным местом»? – спросил он.

– Это большой старый дом на побережье, километрах в пяти от города. Там рядом маленький причал, где Бутэн держит два мощных катера.

– Расскажи мне о доме подробнее.

– Он стоит на отшибе и окружен высокой каменной стеной.

– Его охраняют?

– Всегда.

– Сколько человек?

– Не меньше четырех, иногда больше.

– Они вооружены?

– Да… автоматами.

– Для чего этот дом?

Полицейский вздохнул, взгляд его помрачнел.

– Он хранит там наркотики и обрабатывает их.

– Еще для чего?

После очередного вздоха полицейский ответил:

– Иногда там бывают девушки.

– Какого рода девушки?

Полицейский молчал, уставившись в стол, но, когда Кризи сделал движение, чтобы подняться со стула, он быстро поднял голову и пробормотал:

– Пропавшие.

– Объясни-ка мне толком, что это значит.

Полицейский объяснил. Он рассказал, как девушек – в основном из стран Северной Европы – обманом или насилием похищают, потом насильно сажают на иглу, приучают к героину и продают как проституток в другие районы Средиземноморья, главным образом на Ближний Восток и в Северную Африку.

Несмотря на то что голос Кризи прозвучал очень тихо, он дошел до самых глубин сознания полицейского.

– Ты хочешь сказать, что там он «обрабатывает» девушек так же, как обрабатывает наркотики?

После паузы Корелли кивнул головой. Глаза его снова смотрели в стол.

– Да… ты, конечно, в своем роде уникальный представитель рода человеческого, – проговорил Кризи. – Начальник Бюро по розыску пропавших без вести, дававший присягу защищать эти невинные создания… Уж не знаю, есть ли там ад или рай, но уверен, что для такой мрази, как ты, уготовлено место в специальном аду для самых отъявленных негодяев.

Глава 17

Йен ошибся. Представление оказалось и в самом деле эротическим.

Дениз провела их в роскошно обставленную комнату в конце длинного коридора. Посредине ее был расположен покрытый белым ковром подиум, на который вели две ступеньки. На нем стояло белое плетеное кресло. На кресле – пара черных туфель на высоком каблуке. Через его спинку был перекинут ярко-красного цвета шелковый халат, поверх которого висели черные шелковые чулки, пояс с резинками и сильно открытые шелковые трусики цвета слоновой кости. Позади кресла находился такой же белый небольшой плетеный столик. На нем лежала открытая коробка из белой кожи, а рядом – зеркало на подставке.

Подиум был окружен дюжиной банкеток черной кожи, какие можно иногда увидеть в элитарных лондонских клубах, куда допускаются исключительно мужчины. Половина банкеток была занята мужчинами среднего возраста, производившими впечатление преуспевающих дельцов. Майкл отметил среди них двух арабов, в числе остальных были европейцы и азиаты, скорее всего, японцы. Рядом с каждым посетителем сидела девушка, работавшая в заведении. Перед каждой банкеткой стоял низкий столик, на котором в ведерке со льдом покоилась бутылка марочного шампанского. Один из арабов, забравшись под платье соседки, ласкал ей грудь, а она покусывала ему мочку уха.

Дениз проводила их к стоявшей немного в стороне от других банкетке и с улыбкой негромко сказала:

– Отсюда будет лучше всего видно.

Йена удивила музыка, доносившаяся из четырех динамиков мощной квадрофонической системы. Это были «Четыре времени года» Вивальди, одно из его самых любимых произведений. С чувством некоторой доли вины он поймал себя на мысли о том, что сам часто ставил эту музыку, занимаясь любовью с Бриджит. Особенно «Лето».

Дениз села между ними. Оба мужчины ощущали тепло ее бедер и вдыхали тонкий аромат ее духов. Когда она наклонилась к низенькому столику, чтобы наполнить три бокала шампанским, слева от них открылась дверь и в нее вошла женщина.

Она была высокой – чуть не шесть футов ростом, лет ей было тридцать с небольшим. Темные, слегка вьющиеся волосы спадали на плечи. Она была настолько изящной, что казалась чуть ли не худой. На ее лице не было никакого грима. Ноги и шея женщины были очень длинные, и на первый взгляд создавалось впечатление, что пропорции ее тела нарушены, хотя на самом деле это было не так. Несмотря на свой рост, она поднялась на подиум, как балерина. Женщина была абсолютно голой.

Когда она появилась и взошла на подиум, шелестевшая в комнате беседа мгновенно стихла. Она сделала медленный пируэт, ее зеленые глаза по очереди жадно всматривались в сидевших в комнате мужчин, причем каждый из них мог бы сказать, что именно на нем ее взгляд задержался дольше, чем на остальных. Араб вынул руку из-под платья соседки. Густым контральто, без какой бы то ни было вычурности, женщина произнесла лишь одну фразу:

– Я готовлю себя для мужчины.

Женщина обернулась, сделала шаг в направлении плетеного столика и заглянула в белую кожаную коробку. В комнате звучала лишь музыка Вивальди, начиналось «Лето». Йен попытался немного отодвинуться от Дениз, чувствуя некоторое смущение от прикосновения к ее бедру. В нем нарастало возбуждение. Он взглянул на Майкла, глаза которого были прикованы к обнаженной женщине. Йен обратил внимание на то, что правая рука Дениз лежала на левом бедре Майкла, и перевел взгляд на подиум.

Обнаженная женщина вынула из кожаной коробки какие-то предметы – это была косметика. В течение следующих пятнадцати минут она наносила на лицо легкий макияж, наклоняясь близко к зеркалу, чтобы лучше оценить результаты своих стараний. Ее длинные ноги были широко расставлены.

Йен и Майкл действительно сидели там, откуда ее было лучше всего видно. С самой свадьбы Йен хранил верность Бриджит, но не мог не признать, что в десяти футах от него была самая привлекательная задница, которую ему когда-либо доводилось видеть.

В конце концов, удовлетворившись нанесенным гримом, женщина повернулась к креслу, сняла пояс с подвязками и надела его на тонкую талию. Потом села и стала медленно надевать черные чулки-паутинку, сначала первый, потом второй, аккуратно наворачивая их на бедра и пристегивая к поясу резинками. Делала она все совершенно естественно, без какого бы то ни было эротического наигрыша. Потом она поднялась, взяла трусики, просунула в них ноги и подтянула их до самого верха, надела туфли, накинула тонкий халатик и запахнула его так, что он прикрыл небольшие груди.

Впервые после выхода на сцену она вновь подняла голову, пристально всматриваясь в лица мужчин, потом спокойно сказала:

– Я только зря потратила время. – Улыбнувшись уголками губ, она поднесла к лицу руки и проговорила: Нет, зря я времени не тратила… Я приготовила себя для себя самой. – Ее зазывная улыбка стала шире. – Если здесь не нашлось мужчины, который захотел бы меня взять, я возьму себя сама. – Она снова медленно обернулась кругом, похотливо заглядывая в глаза каждого мужчины, и спросила: – Вы когда-нибудь видели, как женщина берет себя сама? Все мы делаем это по-разному. Я, например, люблю себя брать большими пальцами.

Она опустила руки и задрала подол халатика, выставив напоказ трусики, потом опустилась на колени на толстый ковер, и упала вниз, на живот. Зрители в полном молчании смотрели, как она подобрала под себя руки и скользнула ими себе между ног. Видны были лишь ее слабо подрагивавшие локти. Подиум стал медленно вращаться. Подбородок женщины был уперт в ковер, ее шея и спина выгибались каждый раз, когда взгляд ее ловил глаза одного из мужчин, находящихся в комнате. Она смотрела в них прямо и пристально, с легкой улыбкой на губах. И каждый мужчина, на которого она смотрела в этот миг, отчетливо представлял себе, где именно находились длинные, изящные большие пальцы ее рук с ярко накрашенными ногтями и что она ими там делала. О своих спутницах в эти мгновения они забывали напрочь и напряженно вытягивались вперед, как будто хотели взглядом съесть женщину на подиуме.

Она снова заговорила. Ее густое контральто звучало теперь немного хрипло.

– Мне хорошо… как мне хорошо… но все же совсем не так, как когда я чувствую в себе мужчину. – Через какое-то время она медленно проговорила еще более хриплым голосом: – Неужели здесь нет ни одного настоящего мужчины, который мог бы меня взять?

Она продолжала повторять эту фразу в такт оборотам подиума, делая особый упор на слове «взять» и глядя при этом распалявшимся мужчинам прямо в глаза. Бедра ее стали вращаться быстрее, причем было очевидно, что чувства, вызывавшие эти движения, были неподдельными. Внезапно араб, ласкавший раньше грудь своей соседки, вскочил с места и стал расстегивать брюки. Он прыгнул на подиум, вынул налившийся кровью пенис, задрал на ней сзади халатик, встал на колени между ее ног, раздвинул их еще шире, сорвал с нее трусики и, взвыв, погрузился в нее до отказа. Рук она из-под себя при этом не вынула, продолжая работать над собой большими пальцами, но, повернув голову, произнесла: