Евгений Сухов - Таежная месть Страница 20

– Что за дела? – невольно вырвалось удивление.

Распахнув дверь, я едва не воскликнул от неожиданности: на дощатом, грубо струганном полу, растянувшись во весь свой немалый рост, лежал медведь Антошка, которого я тотчас узнал по белесому загривку. Причем он не просто возлежал, а дрыхнул глубоким сном праведника, крепко обпившись ядреной и невероятно хмельной браги. Бидоны и посуда, в которой хранилась брага, были хаотично разбросаны по полу, а флягу, изрядно помятую, он во сне прижимал к себе, как это делает алкоголик с бутылкой водки, опасаясь лишиться самого сокровенного.

Медведь не отреагировал ни на стук открываемой двери, ни на мое внезапное появление, а лишь счастливо похрапывал, пуская на темный пол липкую длинную слюну.

Пришло осознание, что если медведь вдруг проснется, то у меня не останется ни одного шанса выбраться из сарая живым. По спине пробежали неприятные мурашки.

Антошка был огромным медведем, а, раскинувшись на полу во весь свой немалый рост, выглядел еще более внушительным. Неожиданно пошевелившись, топтыгин зацепил лапой мою ногу и вновь погрузился в глубокий хмельной сон. Завтра с похмелья у него будет трещать голова, вот только опохмелиться ему будет нечем – вся брага была выпита, а то, что не вошло в желудок, щедро залило пол.

Стараясь не разбудить медведя нечаянным скрипом половицы, я продолжал отступать к двери, поглядывая на его огромную голову и черную вытянутую морду. Антошка всецело находился в стране грез: продолжал пускать длинную и липкую слюну, буквально заливавшую весь пол, слегка причмокивая. Протяжно и предательски проскрипела половица, всецело выдавая мое присутствие. Однако медведю подобная музыка пришлась по душе, он что-то одобрительно протянул во сне, чуток повернулся, показав мне свою широкую мохнатую спину, на какое-то мгновение приоткрыл рот, обнажив свои длинные, чуток желтоватые клыки, и, негромко хрюкнув, вновь погрузился в глубокие и приятные грезы.

Неожиданно дверь в сарай с громким стуком распахнулась.

– Чего ты там пропал? Я уже ждать устал, – негодующе заговорил Аркадий. – А может, тебе для меня браги жалко? А духан-то какой знатный! На весь двор тянет! Ты здесь сам, что ли, решил распробовать?

– Тише, – произнес я, прикладывая палец к губам. – Здесь медведь.

Увидев лежащего на полу медведя, он мгновенно умолк. Расширенные глаза выражали полнейший ужас. Все слова, что он знал, были прочно забыты, но еще оставался широкий спектр междометий, и Аркадий беспомощно протянул:

– Эээ… Ууу… Ааа… Так это же медведь, – наконец, вздохнул Аркадий. – Так что же он здесь делает?

– Решил немного передохнуть, – ответил я, поглядывая на Антошку, продолжавшего похрапывать. По тому, как он крепко спал, слегка причмокивая, несложно было догадаться, что ему снилась широкая бражья река с медовыми берегами.

– Так ты его того… уделал, что ли? – недоверчиво спросил Аркадий, поглядывая на медведя. От увиденного приятель малость ошалел, лицо покрылось румянцем, но в глазах оставалась живость.

– Как ты догадался? Вот видишь, чугунная сковородка в углу лежит?

– Ну?

– Вот я этой сковородкой его по башке треснул. Он до сих пор очухаться не может.

– Ты силен, бродяга, – уважительно протянул Аркадий. – Если бы мне про такое кто-нибудь сказал, так я бы ни за что не поверил. Как это тебе удалось?

– Сам не знаю. Возможно, рука у меня тяжелая.

– У меня бы точно не получилось, дрогнула бы рука. Так может его того?..

– Чего того?

– Пришибить, пока он в чувство не пришел.

На какое-то мгновение Антошка открыл глаза, заставив невольно замереть нас от животного страха. Но плотная хмельная пелена, застилавшая его глаза, не давала увидеть даже на расстоянии вытянутой лапы. Пробурчав что-то невразумительное, медведь вольготно распластался, оттеснив меня задними ногами подальше к двери.

– Знаешь, Тимоха, а мне почему-то кажется, что он на пьяного медведя очень смахивает.

– Как ты догадался?

– Ну-у… Я веду себя точно так же, когда перепью.

– Все так. Браги он обпился, вот и лежит здесь.

– А чего же он в лес-то не ушел?

– Видно, ему здесь больше нравится.

– Теперь понятно, почему брагой весь пол залит. Духан-то знатный, чую, – подтвердил Аркадий. – Вот медвежья рожа, не столько пил, сколько пролил! – не на шутку осерчал мой приятель. – Что за натура у него такая, даже здесь умудрился нашкодить. Теперь на сухую придется перетирать!

– Ничего, чаем как-нибудь разбавим.

Аркадий лишь отмахнулся. Остаток дня без браги представлялся ему безнадежно потерянным.

– Ну, я пошел, – выскользнул он за дверь.

Я невольно подивился:

– Куда?

– Как куда? За ружьишком, конечно! – уверенно сказал Аркаша. – Или ты предлагаешь задушить этого людоеда голыми руками, пока он спит?

– Задушить, конечно, не получится…

– Ну, чего стоишь? Потопали!

Аркадий скорым шагом заторопился к избушке, стараясь не шуметь, ступил на порог и открыл дверь. Трудно сказать, что именно не позволило мне зашагать следом за Аркашей. Может, чувство вины перед медведем? Обпившийся, хмельной, распластанный, изнеженный, он выглядел весьма доступной добычей – достаточно было только приладить ствол винтовки к его виску и выстрелить. Для этого не нужно было ни отваги, ни смелости, ни крепкой руки, ни мастеровитости, что так отличает опытного промысловика от прочих охотников. Зато медведь, спящий в берлоге, совершенно иной, он не похож на того, которого я видел сейчас: тот чуткий, реагирует на каждый шорох и крайне опасен, потому что берлога – его дом. Никогда не знаешь, с какой стороны зверь может выскочить и напасть. Очень часто медведь набрасывается сзади, и пощады уже не жди! Медведь вообще не знает, что такое жалость. А этот, что сейчас лежал на полу, совершенно не реагировал на внешние раздражители, пребывал во хмелю, видел какие-то свои медвежьи сны, совершенно не подозревая о том, что костлявая крепко держит его за мохнатую шкирку. Да что там говорить – ему можно было просто перерезать глотку безо всякого риска! А если это так, то это уже не охота, а откровенное убийство. Даже такой страшный зверь, как Антошка, достоин честного поединка.

– Антошка, вставай, – негромко произнес я. – Иди прочь! Пока тебя здесь не бабахнули…

Глаза у медведя оставались закрытыми, вот только уши чуток дрогнули, среагировав на звук.

– Вставай, если не хочешь, чтобы тебя здесь зарезали, как пьяную скотину! – произнес я уже громче. – Ты меня пощадил, и я возвращаю тебе должок. Так что мы теперь в расчете!

Медведь плотно прижал уши к голове, а потом разлепил глаза. Можно было только догадываться, что сейчас творится в его звериной башке: перед глазами расплывались все предметы, и требовалось время, чтобы сфокусироваться на чем-то одном. Кажется, он пытался угадать источник звука, чего ему никак не удавалось.

Наконец, медведь пошевелился, тряхнул крупной мохнатой головой и не без труда поднялся на короткие толстые лапы. Неожиданно его повело, животное качнулось, но устояло на месте (окажись у него меньшее количество лап, так он вновь растянулся бы на полу, залитом душистой брагой).

Пятясь, я выбрался во двор. Медведь, слегка покачивая крупной мохнатой головой, шагал следом. Приподняв длинную черную морду, шумно вдохнул в себя сладковатый бражный дух и слегка оскалил пасть. Один прыжок – и у меня не будет ни одного шанса на спасение. Под пристальным медвежьим взором хотелось сжаться до размеров мыши, сделаться совершенно невидимым. Самое главное – не поддаться панике, не пуститься наутек, подставив зверю незащищенную спину. Вот тогда в нем сработает инстинкт охотника, и он бросится следом. Ему достаточно будет ударить раз тяжелой когтистой лапой, чтобы мне уже никогда не подняться.

Но Антошка вдруг потерял ко мне всякий интерес. Энергично закачал головой, как если бы хотел избавиться от щемящей черепной боли, и потопал в распахнутую дверь. Выбравшись из сарая, приостановился, смерил меня долгим выразительным взглядом, как если бы хотел сказать: «Не до тебя сейчас! Потом поговорим, мы еще с тобой встретимся». И потопал в сторону поваленной изгороди.

Мягко, несмотря на свои внушительные размеры, перепрыгнул через полозья, лежавшие в углу двора, уверенно прошелся по лежавшему бревну. Постоял у самой кромки леса в какой-то неопределенной задумчивости. Мне даже подумалось, что медведь может обернуться. Но ничего такого не произошло – зверь легко оттолкнулся могучими лапами и исчез в густом кустарнике.

Грохоча каблуками по дощатому крыльцу, с винтовкой наперевес выбежал во двор Аркадий. Похоже, что он не пришел еще в себя от пережитого: взволнованный, с широко распахнутыми, даже какими-то безумными глазами, метнулся в сторону сарая.

– Я сейчас замочу эту пьяную скотину!

– Аркадий, не торопись! – позвал я приятеля. – Медведя там нет.