Евгений Сухов - Таежная месть Страница 21

Грохоча каблуками по дощатому крыльцу, с винтовкой наперевес выбежал во двор Аркадий. Похоже, что он не пришел еще в себя от пережитого: взволнованный, с широко распахнутыми, даже какими-то безумными глазами, метнулся в сторону сарая.

– Я сейчас замочу эту пьяную скотину!

– Аркадий, не торопись! – позвал я приятеля. – Медведя там нет.

– Что значит нет? – опешил Аркаша. – Куда он подевался?

– А вот так: нет, и все тут! Ушел он.

Аркадий заглянул в сарай и обескураженно покачал головой.

– Как же это он?

– А вот такой он невоспитанный, протрезвел и ушел, даже до свидания не сказал.

– А ты чего смотрел? – не удержался от укора Аркадий. – Не нужно было его отпускать.

– Ну, ты даешь! А что я, по-твоему, должен был делать? За хвост, что ли его удержать? Или рассол ему предложить? Нет уж, уволь! Он мог бы не понять меня. Взял бы, да и сожрал!

– Эх, теперь нам долго придется за ним бегать! Чую я, добром это не закончится. Этот людоед у нас ведь в руках был, а мы его упустили! Ведь нужно было только в лоб ему пальнуть, и все было бы кончено! – сокрушался Аркаша. – А теперь наша расхлябанность боком выйдет. А ведь он недалеко ушел, как ты думаешь? Может его того. Достать! Пьяный-то, что он нам сделает? Завалился, наверное, сейчас куда-нибудь под куст и дрыхнет себе!

– Ты себя вспомни, каким ты пьяным бываешь! – Аркаша сдержанно промолчал. – То-то же! А что тогда говорить о медведе!

Вечерело. Сумерки наступали стремительно, как если бы лесной бог подгонял их кнутом. Пихтовый лес выглядел кровавым, сумрачным маревом охвачены дворы и околицы. Через каких-нибудь минут сорок на тайгу опустится вязкая плотная ночь. Идти за медведем по его следам в такой час было бы полнейшим безумием. Перехитрить медведя ночью в тайге – совершенно невозможная задача. Он появляется всегда неожиданно, чаще всего сзади. И всегда смертельно для охотника.

Видно, в моем лице Аркадий прочитал еще какие-то перемены, потому что в следующую секунду произнес:

– Ладно, пошутил я… Пойдем в дом. Да хрен с этой брагой! Знаешь что, я ведь беленькую с собой прихватил, ну как чувствовал! Так что не заскучаем.

– Сегодня мы, конечно, ничего не сделаем. Чего на ночь идти… Но вот завтра… Соберем охотников и достанем его!

– И где ты собираешься его доставать?

– Помнишь, я тебе про Лешего рассказывал?

– Ну? – удивленно протянул Аркадий. – Это медведь что ли? Хозяин этой территории?

– Он самый. Так Антошка его сожрал!

– Силен, бродяга! Мое почтение… Это чтобы завалить такую громадину, одной силы маловато. Видно в этом Антошке дерзости да ярости немерено.

– Думаю, что больше хитрости. Не зря же он столько с людьми прожил. Чему-то научился… От Лешего только кусок шерсти да груда костей остались. К чему я это говорю? Я знаю, где у Лешего была берлога. В ней он последние пять лет зимовал. Думаю, что Антошка именно туда направился. Лучшего места, чтобы пережить похмелье, и не отыщешь. Вот только давай пойдем туда после обеда.

– Отчего так? – удивился Аркадий. – Путь не близкий, лучше с утречка…

– Надежда подъедет утренним поездом. Ты не помнишь, когда пятидесятый с Загорска прибывает, кажется часов в восемь?

– Кажется, где-то так, – неопределенно протянул Аркадий, – я даже не помню, как он называется, а уж когда прибывает, тем более не знаю. Знаешь, когда я последний раз был в городе?

– Когда?

– Лет семь назад!

– Давненько. Город без тебя скучает.

– Знаешь что, за приезд твоей Надежды не грех и выпить! Все-таки завидую я тебе, Тимоха! Всегда на тебя девки западали. Спрятался от них в самую глушь, так они и сюда приехали! – И уже серьезно, вкладывая в каждое слово какой-то свой смысл, продолжил: – Ты только не сглупи, не наговори жене лишнего. Бабы, они народ очень обидчивый, могут чего-то недопонять. – Махнув рукой, добавил: – Хотя чего это я тебе все рассказываю? Ты и так все это знаешь не хуже меня.

Аркаша был прав, это я знал.

Утром мы расстались. Аркадия я довез до самого поселка, благо, что вода после ливня уже значительно спала и можно было перебраться на машине вброд, а сам заколесил на станцию. Подъехал точно к прибытию поезда, однако Надежды среди пассажиров не оказалось. На душе сделалось пакостно. «Неужели раздумала?.. А может, Надя просто опоздала на поезд? Такое бывает, – успокаивал я себя. – Например, вышла из вагона за какими-нибудь там пирожками или фруктами, немного замешкалась, и поезд укатил». Я мог припомнить с пяток подобных случаев, произошедших с пассажирами, которых знал лично, а однажды сам чуть не отстал от поезда. Но облегчения не наступало. Дурные мысли давили меня каменной плитой, не оставляя возможности как следует поразмыслить. «Может, все гораздо прозаичнее, – никуда она не опаздывала, а просто, все взвесив, выбрала комфорт и любимую работу. Чего ей тащиться в какой-то медвежий угол!»

Если она все-таки раздумала, то с ее стороны подобный поступок выглядел очень жестоко: дать надежду, а потом отобрать ее. Тогда зачем все эти трогательные письма, скорые депеши, короткие встречи?

Я показывал фотографию Надежды проводникам, но никто из них ее не видел.

– Вы случайно не встречали эту девушку? – в очередной раз подходил я к провожатым. – Она должна была ехать в вашем поезде.

Проводники, вняв моим настойчивым мольбам, рассматривали хорошенькое девичье лицо, после чего отвечали практически одинаково:

– Красивая… Такую не видел, иначе бы сразу запомнил.

И, когда был опрошен последний проводник, я запрятал фотографию поглубже во внутренний карман и, запрыгнув в свою «Ниву», поехал в поселок, где уже собирались охотоведы на отстрел медведя-людоеда.

Нас собралась компания около десяти человек. Все люди бывалые, местные, за плечами у каждого немало охотничьих подвигов, так что разговаривали на одном языке. Решено было отправляться тотчас на двух машинах, чтобы успеть разбить до темноты лагерь. А уже следующим днем отправиться поутру к берлоге, где предположительно мог залечь Антошка.

Проехав километров тридцать по заросшим просекам и убедившись, что дальше уже не пробраться, оставили вездеходы на зеленой поляне, поросшей полевым хвощом и папоротником. В лесу было свежо от недавно прошедшего дождя. С земли поднимался пряный душный воздух, оседая в низинах в виде неустойчивого тумана и росы. Ступив в высокую траву, ощутил, как холод проникал через сапоги, понемногу обжигая кожу. По всем приметам скоро осень, а в тайге она наступает раньше обычного.

– Идем на Гремучий, – сказал я. – До него километра четыре, а уже по ручью еще километров десять пройти нужно будет. Там разобьем лагерь и поутру двинемся дальше.

– А берлога его где? – спросил Степан Денисович.

– От лагеря, который мы разобьем, она будет километрах в шести. Медведи – звери привычек, у них обостренное чувство угла. Так что он там, больше ему негде быть.

Скоро воздух сгустился до черноты. Дальше решили не идти. Опасно. Самое время заночевать, а уже поутру отправиться на поиски людоеда. Подходящее место для стоянки отыскали на каменистом бугре, под которым, расстелившись в равнину, лежала топь. Обагренная заходящим солнцем, она напоминала тлеющее кострище. Медведь с этой стороны не подойдет. Место глухое и опасное, заросшее сочной зеленой травой и цветами, оно выглядело весьма привлекательным для отдыха. Но безмятежность выглядела обманчивой.

Дорога проходила именно через эту цветастую топь, один неверный шаг – и зыбкая трясина жадно всосет свою добычу в бездонную, бесчувственную и холодную утробу.

Каким-то образом трясина продолжала жить по своим законам, внутри ее что-то чавкало, шевелилось и даже посвистывало, а потом вдруг на самой ее окраине отчаянно, потревожив ночную тишь, от ощущения близкой и неминуемой смерти запищал какой-то зверек. Икнув на самой высокой ноте, он затих.

Поставили палатки и, уложив в них спальные мешки, запалили небольшой костерок. Сухие ветки весело и дружелюбно потрескивали, разбрасывая по сторонам жалящие искры, а густой темно-серый дым задумчиво уходил в безмолвное черневшее небо. Разговор отчего-то не клеился, быстро затухал. Но спать тоже не хотелось, а потому лишь перебрасывались иной раз словами, неспешно прихлебывая крепко заваренный чаек.

– Знаешь, – нарушил затянувшееся молчание Васильич, охотник в возрасте, немногим за шестьдесят, обратившись ко мне, – на медведя я раз двадцать выходил. Среди них были и такие, что в страхе держали поселки. Люди нос боялись на улицу показать! Но никогда я не волновался так, как сейчас. Я этого даже не скрываю… В этого медведя как будто бы какой-то дьявол вселился! Как будто бы ему какая-то темная сила все время помогает. Что мы ни делаем, а он все время невредимым уходит. Как будто бы предвидит все наши действия. Так просто не бывает! У меня такое впечатление, что он не только людоед, а как будто бы мстит за что-то людям… Вот только я никак не могу понять, за что именно.