Пьер Леметр - Жертвоприношения Страница 20

Статуэтка стоит у самой стенки, в углу возле дисков, которые Анна хранит на этой этажерке, и кажется, что древнеегипетскую девушку наказали. Камиль обводит взглядом комнату. Он очень наблюдательный человек и прекрасный рисовальщик, так что быстро понимает, в чем дело.

В квартире кто-то был.

Он возвращается к правому ящику. Там пусто, потому что оттуда все просто выгребли. Камиль идет к двери, склоняется к дверному замку. Следов взлома нет. Значит, это они — они нашли Аннин адрес, а ключ от квартиры был у нее в сумке, которую налетчик унес с собой из пассажа Монье.

Тот же ли это самый человек, кто приходил в больницу, или же он не один и каждый занимается своим делом?

В том, какие размеры принимает эта охота на Анну, есть что-то абсурдное. Подобное остервенение несоизмеримо с обстоятельствами. Что-то мы упускаем, думает Камиль. Что-то мы не увидели, не поняли.

Забрав отсюда все личные документы, они, похоже, все о ней знают: где ее найти, где она бывает — Лион, Париж, — место работы, откуда она родом, где может спрятаться… Им все известно.

Выследить ее и найти становится просто детской игрой. А убить — упражнением в стиле.

Сделай Анна шаг из больницы, и она мертва.

Камиль не может сообщить дивизионному комиссару Мишар о том, что был в этой квартире. Иначе придется признаваться, что он близко знает Анну и лгал с самого начала. Вчера были лишь сомнения. Сегодня они обернутся недоверием. Оправдаться перед вышестоящими инстанциями не удастся. Можно вызвать сюда экспертов из научно-технического отдела, но, учитывая, какие ребята здесь поработали, можно поспорить, что полицейские ничего не найдут, никакого следа, ничего.

Как бы то ни было, Камиль вошел в квартиру, не имея на руках судебного поручения, разрешения. Он вошел, потому что сумел раздобыть ключ, потому что Анна попросила его принести ей страховой полис. Соседка может дать показания, что он регулярно посещал квартиру в течение длительного времени…

Сумма лжи начинает угрожающе разрастаться. Но не это самое страшное.

Камиль хочет, чтобы Анна выжила. А помочь ей в этом никак не может.

— Меня невозможно побеспокоить.

Если кто-то, с кем вы работаете, в семь утра отвечает вам таким образом, будьте уверены: этот человек социально опасен. Особенно если это дивизионный комиссар.

Камиль докладывает.

— Где ваш отчет? — обрывает его Мишар.

— Пишу…

— Ну и?..

Камиль начинает все сначала, подыскивает слова, старается показать себя профессионалом. Свидетель госпитализирован, и есть вероятность, что налетчик приходил в больницу, поднимался в палату и пытался уничтожить свидетеля.

— Подождите-ка, майор, я не понимаю. — Она переигрывает, тормозя на каждом слове, будто ее мозг столкнулся с непреодолимым препятствием. — Этот свидетель, мадам Форести, она…

— Форестье.

— Как вам будет угодно. Она говорит, что не видела, чтобы кто-то входил к ней в палату, так? — Времени на ответ она Камилю не оставляет, это не вопрос. — Зато медицинская сестра кого-то видела, но она не уверена. И что? Прежде всего «кто-то» — это кто? И если даже это налетчик, то приходил он или не приходил?

Здесь можно даже не выражать сожалений. Ле Ган на ее месте отреагировал бы точно так же. С тех пор как Камиль попросил отдать ему это дело, все пошло по неверному пути.

— Я вам говорю, — настаивает Камиль, — что он приходил! Медсестра видела ружье.

— О! — восхищенно произносит комиссар. — Потрясающе! Она «видела»… Тогда скажите-ка мне, больница подавала исковое заявление?

Камиль с самого начала разговора знает, к чему он приведет. Он предпринимает какие-то попытки, но ему не хочется входить в конфронтацию с начальством. Мишар возражает не случайно. Хотя Камилю почти пришлось применять силу, все же ему удалось получить дело благодаря дружбе с Ле Ганом. Однако это обстоятельство может сослужить ему и дурную службу. У Камиля начинает покалывать в висках, ему становится жарко.

— Нет, не подавала. — Не волноваться, нужно быть терпеливым и уравновешенным, уметь объяснять, убеждать. — Но я утверждаю, что этот тип был там. Он не побоялся появиться в больнице с ружьем. Медсестра описывает оружие, похожее на винтовку, которая использовалась во время налета и…

— Которая могла использоваться…

— Почему вы не хотите мне верить?

— Потому что без искового заявления, без чего-то осязаемого, без свидетельских показаний, без доказательств, без реальных фактов у меня не хватает воображения представить себе, что простой налетчик приходит в больницу убивать свидетеля, вот почему!

— «Простой» налетчик? — сдавленно восклицает Камиль.

— Да, признаю, он кажется достаточно агрессивным, но…

— «Достаточно» агрессивным?

— Все, майор! Не нужно повторять то, что я говорю, и ставить мои слова в кавычки! Вы просите у меня полицейской защиты для свидетеля, как будто речь идет о раскаявшемся преступнике, отправляющемся в суд!

Камиль открывает было рот. Слишком поздно.

— Даю вам одного сотрудника. На два дня.

Редкая низость! Не дай она никого, если что-то случится, — это могло бы быть ей поставлено в вину. Но один сотрудник против вооруженного убийцы — все равно что ширма против цунами. С той лишь разницей, что со своей стороны дивизионный комиссар Мишар чертовски права.

— Какую опасность может представлять собой мадам Форестье для таких людей, майор Верховен? Она присутствовала при налете — налете, повторяю, а не покушении! Они должны знать, что она ранена, но не убита. По-моему, они должны радоваться.

Это было очевидно с самого начала.

Что же не складывается?

— А как там ваш осведомитель?

Бесконечная тайна: как мы принимаем решения? В какой момент мы понимаем, что решение принято? Что от бессознательного есть в ответе? Разве только, что отвечаешь незамедлительно:

— Это Мулуд Фарауи.

Имя срывается с губ Камиля совершенно неожиданно.

Как на ярмарочной карусели, он физически ощущает путь, на который его выносит. Одно произнесение этого имени — шаг в пропасть.

— Он что, на свободе?

И прежде чем Камиль успевает отбить удар, Мишар спрашивает:

— И при чем тут вообще он?

Хороший вопрос. У всех гангстеров своя специализация. Налетчики, дилеры, мошенники, фальшивомонетчики, кидалы, рэкетиры — каждый существует в своем секторе. Мулуд Фарауи — сводник и сутенер, и странно, что его имя всплывает в деле о вооруженном налете.

Камиль его едва знает, к тому же для осведомителя Фарауи — фигура слишком заметная. Пути их несколько раз пересекались. Мулуд — человек редкой жестокости, территорию себе он отвоевал с помощью террора, его считают виновником многих убийств. Он ловок, хитер, и долгое время полиция не могла до него добраться. По крайней мере, до тех пор, пока он не попался на одной истории, к которой и причастен-то не был, — подлая ловушка: у него в машине была обнаружена сумка с тридцатью килограммами экстези. Да еще и с его отпечатками пальцев. Такой удар в спину не прощается. Фарауи мог сколько угодно утверждать, что именно с этой сумкой ходил в спортивный зал. Он оказался за решеткой и готов был уничтожить все и вся.

— Что вы спросили? — переспрашивает Камиль.

— Этот Фарауи, он тут при чем? И вообще, он что, ваш информатор? Я не знала…

— Нет, он не мой информатор… Все сложнее, здесь многоходовая история, видите ли…

— Нет, не вижу.

— Я занимаюсь этим и сообщу вам.

— Вы? Вы этим «занимаетесь»?

— Не нужно повторять то, что я говорю, и ставить мои слова в кавычки!

— Да вы издеваетесь надо мной! — проорала в трубку Мишар и тут же прикрыла ее рукой.

Камиль различает еле слышный лепет: «Прости, моя дорогая!» — и эти слова вызывают у него глубочайшее изумление. Неужели у этой женщины есть дети? Какого возраста? Девочка? По тому, как Мишар говорила, можно ли не подумать, что она обращается к ребенку? Дивизионный комиссар возвращается к разговору на более сдержанных тонах, но раздражение никуда не делось, оно чувствуется еще больше. По шорохам в телефонной трубке Камиль понимает, что Мишар выходит в другую комнату. Если до сих пор Верховен ее просто раздражал, то теперь в разговоре прорывается что-то накипевшее, слишком долго сдерживаемое, и только обстоятельства заставляют ее не повышать голос.

— Так в чем же, собственно, состоит ваша история, комиссар?

— Прежде всего, история не «моя». Но у меня тоже семь часов утра. И я прошу вас только дать мне время, чтобы я смог объяснить вам…

— Майор… — Пауза. — Я не знаю, что вы делаете. Я не понимаю, что вы делаете. — Нет и намека на раздражение, комиссар говорит таким тоном, будто собирается сменить тему разговора. И в принципе, так оно и есть. — Мне нужен ваш отчет сегодня вечером. Я ясно выражаюсь?