Марек Краевский - Призраки Бреслау Страница 21

Бреслау, четверг, 4 сентября 1919 года, четверть десятого вечера

Киндер-бал по случаю восьмого дня рождения единственной дочери Рюдигера II, барона фон Бокенхайм-унд-Билау, подходил к концу. Родители приглашенных детей с бокалами шампанского «Филиппи» в руках восседали под балдахинами с гербом барона. Дамы обсуждали успех новой венской постановки «Ткачей» Гауптмана,[29] господа – Клемансо[30] с его угрозами и попытками навязать Германии изменения в конституции. Слуги с подносами (пустые бокалы у одного, полные – у другого) перемещались неторопливо и с достоинством, словно часть новодворянской гордости хозяев передалась и им. Дети в матросских костюмчиках либо в нарядах из твида и картузах а-ля лорд Норфолк играли в саду под пристальным наблюдением бонн. Несколько девочек у рояля пели под аккомпанемент длинноволосого музыканта «Оду к радости» Бетховена. Иллюминация потускнела, беседы увядали. Мужчины уже закурили по последней на сегодня сигаре, женщины сделали по последнему на сегодня глотку шампанского. Сей напиток – как метко подметила одна из дам – «своими пузырьками придает занятный горьковатый оттенок сладким венским штруделям».

Хозяйка дома, баронесса Матильда фон Бокенхайм-унд-Билау, поставила бокал на поднос, поданный камердинером Фридрихом. Ее дочь Луиза радостно бегала по саду за воздушным змеем, мелькавшим среди огней. Баронесса с любовью посмотрела на дочь, незаметно перевела взгляд на камердинера, тот продолжал стоять столбом. «Неужели старик не видит, что надо подойти к гостям? – с неудовольствием подумала баронесса. – Может, ему нехорошо? Он ведь такой старый…» Хозяйка пристально взглянула на Фридриха. «Жизнь отдам за госпожу», – всем своим видом показывал старый слуга.

– Ты чего-то хотел от меня, Фредерик? – очень мягко спросила баронесса.

– Да, госпожа. – Фридрих глянул на маленькую Луизу фон Бокенхайм-унд-Билау, за которой, раскинув руки, гналась гувернантка, крича с сильным английским акцентом: «Не бегай так быстро, маленькая баронесса, а то вспотеешь!» – Я не хотел вам мешать, госпожа, когда вы любовались малышкой. Ну чисто живое серебро…

– Ты не слышал моего вопроса, Фредерик? – осведомилась баронесса еще мягче.

– Вас зовут к телефону, – сообщил Фридрих. – Тот самый человек, который несколько минут назад велел передать вам эту странную визитную карточку.

– Никогда не употребляй слов вроде «странная», – зашипела баронесса. – Комментарии в твои обязанности не входят.

– Слушаюсь, госпожа. – Фридрих поклонился. Уже как-то меньше верилось в его готовность жертвовать жизнью за хозяйку. – Что мне сказать тому господину?

– Я сама поговорю с ним. – Матильда извинилась перед собеседницами и поплыла по саду, щедро раздавая улыбки. Самая сердечная досталась мужу, барону Рюдигеру II фон Бокенхайм-унд-Билау.

Поднимаясь по лестнице, баронесса еще раз посмотрела на визитку с надписью «Verte!».[31] На обороте было нацарапано: «Насчет извозчиков и кучеров». Улыбка исчезла с лица Матильды.

Баронесса прошла в свой будуар и взяла трубку.

– Не представляюсь, – прохрипел мужской голос. – Я буду задавать вам вопросы, а вы отвечать как на духу. Иначе господину барону станет известна тайная жизнь супруги… Что молчите?

– Ты мне еще не задал ни одного вопроса. – Баронесса взяла из хрустальной папиросницы сигарету и закурила.

– Сообщите адреса мужчин, которые сопровождают вас после вечеров в гостинице «Венгерский король». Этих ряженых – один кучером, другой извозчиком. Меня интересуют только те, кто одет матросом…

– Любитель матросиков, да? – засверкал переливами негромкий смех баронессы. – Хочешь, чтобы тебя поимели, а? – Матильду возбуждала вульгарность. Ей хотелось, чтобы хриплый голос начал произносить неприличные слова. Мат, мат и запах дешевого табака…

– Ну-ка, ну-ка, старая шлюха, выкладывай, что тебе известно? Или мне поговорить с господином бароном? – В голосе мужчины зазвучала новая нота.

– Ты с ним уже говоришь, – ответила баронесса. – Милый, скажи несколько слов грязному шантажисту!

– Говорит барон Рюдигер Второй фон Бокенхайм-унд-Билау, – произнес в трубке низкий голос. – Не смейте шантажировать мою жену, подлец. Вы за это поплатитесь. – После чего барон положил трубку, покинул свой кабинет и направился в сад. У выхода из дома он наткнулся на жену, поцеловал ее в лоб. – Пора прощаться с гостями, мое солнышко, – произнес Рюдигер П.

Бреслау, четверг, 4 сентября 1919 года, одиннадцать вечера

Баронесса Матильда фон Бокенхайм-унд-Билау сидела в будуаре за небольшим бюро и писала предупреждение приятельнице, Лауре фон Шайтлер, с которой они часто бывали в «Венгерском короле». Дворянский герб Лауры, как и Матильды, был самой первой свежести. Написав несколько фраз, баронесса надушила письмо, вложила в конверт, дернула за звонок и в ожидании камердинера уселась перед зеркалом, втирая в алебастровую кожу крем, купленный вчера у Хоппе в «Доме красоты» за астрономическую сумму в триста марок. Раздался стук в дверь.

– Антрэ! – громко сказала баронесса, втирая крем в пышную грудь.

В зеркале появились две руки. Одна – шершавая и мозолистая – зажала ей рот, другая рванула за волосы. Голову пронзила невыносимая боль. Еще рывок – и Матильда оказалась на спине на софе, а рыжеволосый мужчина – на ней, упираясь коленями в плечи. Не отрывая ладони ото рта дамы, рыжеволосый с размаху влепил баронессе пощечину.

– Тихо! А то еще получишь!

Баронесса фон Бокенхайм-унд-Билау попыталась кивнуть. Рыжеволосый понял ее правильно.

– Адрес матросов, – услышала Матильда. По телефону с ней говорил явно другой человек. – Мужских шлюх, переодетых матросами. Ну!

– Альфред Зорг, – прошептала Матильда. – Так зовут моего матроса, я тебе дам его номер телефона. Он приводит и других мужчин.

Рыжеволосый издал короткое сопение и с явным сожалением слез с баронессы. Встав с софы, та написала номер телефона и побрызгала листок бумаги духами. Громила вырвал листок у нее из рук, открыл окно, спрыгнул на газон и перескочил через забор. Раздался шум отъезжающего автомобиля. Баронесса еще раз дернула за пунцовый шнурок звонка, села перед зеркалом и покрыла ладони толстым слоем крема.

– Это ведь ты его впустил, Фредерик, – мягко сказала она, когда камердинер явился. – С завтрашнего дня не хочу тебя видеть в моем доме.

– Не понимаю, о чем вы изволите говорить, госпожа. – В звучном голосе Фридриха слышалась тревога.

Повернувшись к слуге, баронесса глубоко заглянула ему в глаза.

– Ты можешь сохранить место, Фредерик. Даю тебе последний шанс.

Матильда принялась расчесывать волосы. Фридрих стоял рядом в напряженной позе.

– Я весь внимание, госпожа. – Тревоги в голосе камердинера прибавилось.

– Ты потеряешь место… – госпожа, улыбнувшись своему отражению в зеркале, порвала на кусочки письмо к баронессе фон Шайтлер, – если до утра не приведешь ко мне этого рыжего монстра.

Бреслау, четверг, 4 сентября 1919 года, полночь

В пивной «Под тремя коронами» на Купфершмидештрассе, 5/6, стоял тяжелый дух – смесь табачного дыма, шкварок, горелого лука и пота. Столбы дыма подпирали сводчатый потолок, псевдороманские окна, выходящие в глухой двор, помутнели от дождя. Дверь то и дело хлопала, но свежее от этого не становилось. Новые клиенты валили валом, а вот уходить никто не торопился. Попробуй уйди – сразу сочтут предателем. В пивной «Под тремя коронами» проходило собрание бреславльского подразделения Добровольческого корпуса.

У входа в зал, в удушливых потемках, стояли Мок и Смолор. Публика за массивными столами наливалась пивом, стучала кружками, щелкала пальцами, подзывая официанта, и, как ни странно, старалась поменьше шуметь. Головные уборы у мужчин были разные – и опытный полицейский взгляд сразу мог определить общественное положение или воинские заслуги. В полотняных фуражках с лакированным козырьком или в клеенчатых жокейках сидели рабочие. Нередко на них были еще и рубахи без воротничков с закатанными рукавами. Мелкие купцы, рестораторы и чиновники держались несколько особняком. Их отличительным знаком были котелки и жесткие воротнички, часто не первой свежести. Эти пили меньше, зато дымили как паровозы. Третью, самую многочисленную группу составляли молодые люди в касках и круглых полевых бескозырках (очень хорошо знакомых Моку). Такие бескозырки называли еще Einheits feldmützen.[32]

Бескозырочникам полицейский уделял особое внимание. Сквозь дымовую завесу его зоркие глаза умудрялись хорошенько рассмотреть серые мундиры с пришпиленными медалями. Именно такой мундир красовался на привлекательном молодом человеке, стоявшем на помосте. Не будь здесь членов Добровольческого корпуса, на помосте обретались бы музыканты, которые скрашивали клиентам банальное поедание рубленых котлет (специализация заведения). На груди у молодого человека блестела медаль, очень похожая на так называемый Балтийский крест. Мок тоже получил такой. За бои в Курляндии.