Клэр Сэмбрук - Игра в прятки Страница 26

Я открыл рот, но не мог произнести ни слова. Сердце бешено колотилось.

Он попятился.

— Сласти или страсти?

Какой это Дэниэл? Ни капельки не похож.

Я захлопнул дверь.

Ну и дурак же я. Да у половины малышей такие маски.

Из груди сам собой вырвался вой дикого зверя, угодившего лапой в капкан.

В дверь застучали.

Приятный звук. Я и сам добавил, со своей стороны двери. Так быстрее уйдет эта боль. Боль, от которой я не могу больше дышать, ходить в туалет, думать. Боль, которая проела в моем сердце огромную дыру. И эту дыру может заполнить только Дэниэл, если вернется.

Мы не отмечали Хэллоуин в этом году. Не гуляли по улицам. Не любовались фейерверком.

— Все будет по-другому, — бесконечно твердила мама.

Только вот все оставалось как прежде. Мы были все так же несчастны.

Я старел, будто вместо месяцев проходили годы.

Оказалось, что раньше все было не так уж плохо. Зато теперь… хуже не бывает.

Все лето изображал из себя суперагента.

Идиот. Беззаботный идиот.

Теперь-то я знал. Я ни на что не гожусь. Я ничего не могу.

В декабре умерла папина мама.

Вот тогда все действительно изменилось.

Последний раз я видел ее тем жарким летом, когда Дэн был еще совсем малышом, а дедушка уже умер. Мы целый день туда добирались. Вечность торчали в пробке. Мы с Дэном корчили рожи злющим водителям, которые повыскакивали из машин и изнывали от жары.

— А, Сидней, крошка! — Стоило мне войти, как бабушка набросилась на меня и засюсюкала, брызгая слюнями. — Ты всегда был таким красавчиком.

Она стиснула мое лицо холодными костлявыми пальцами. Я еле увернулся от ее поцелуев.

— Я Гарри!

Сиднеем звали дедушку.

Бабушка притянула меня назад.

— Ты тоже красавчик, Гарри.

Она опять принялась меня обцеловывать. А я все никак не мог понять, что за коричневые пятна у нее на коже.

Неужели грязь?

Как только мне удалось вырваться, я побежал в ванную, чтобы умыться. В кувшинчике на полочке возле раковины тоскливо поникли маргаритки. Шесть штук. Воняло хлоркой, вроде тут недавно чистили, но все равно было жутко грязно. Я вытерся туалетной бумагой — от полотенец несло черт знает чем.

В гостиной стояло пекло, как в Марокко. Дэниэл ерзал и плакал за столом. Под спину ему подсунули целую гору подушек. Мама оттянула ворот его свитера и дула ему на грудь.

— Ему слишком жарко.

Бабушка притащила еще подушек. Дэн закашлялся.

— Ну, Дедра, так лучше?

— Пэт, — поправила мама.

— Нет? На тебя не угодишь, милочка, как я погляжу.

— Нет, нет, спасибо. Вы меня не поняли, я просто сказала, что меня зовут Пет.

— Я еще не вышла из ума, Дедра, что бы вы там ни думали. Смотрите!

Бабушка отступила назад, подняла руки вверх, резко их опустила и коснулась пола. Лицо у нее побагровело. Так, с опущенной головой, она проговорила:

— Между прочим, у меня все зубы свои.

«Да помоги же ты мне!» — прокричали мамины глаза молчаливому беспомощному папе, грустно стоящему в другом углу комнаты.

Папа стер пот с лица.

— Мам, давай выключим камин.

Огонь в газовом камине разошелся вовсю. А на улице бегали мальчишки в плавках и поливали друг друга из пластмассовых ведер.

Бабушка выпрямилась, одернула жакетик, сказала:

— Ну, знаешь, Доминик, меня, конечно, по-разному обзывали, но так…

— Камин, мам! Я говорю, давай выключим камин! — крикнул папа.

— Ах, камин? Так бы сразу и сказал. Нет, милый, я не позволю вам экономить. Что Дедра обо мне подумает?

— Пэт, — прокричал папа.

— Что нет, милый? — крикнула бабушка в ответ.

— Пэт, мама, Пэт! Ничего плохого Пэт не подумает. Ты путаешь ее с Дедрой, женой Кевина.

— Какого Кевина, сынок?

— Кузена Кевина.

— Ах, вот как. Жена этого Кевина постоянно называет меня лгуньей.

— Мама, никто не говорит, что ты лгунья.

— Кевин мог бы выбрать жену и получше.

— О-о, мама! Какой роскошный стол! — сказал отец.

Бабушка расцвела, глядя на свои грязные побитые тарелки с листьями салата и еще чем-то грязно-розовым с такой гордостью, вроде и вправду закатила для нас целый пир.

— Знаю, вы не очень-то любите мясо, поэтому я приготовила для вас кое-что особенное. Садитесь. Угощайтесь. Не ждите меня.

И она прошаркала к двери.

— Налегайте на язычки, в Гринэме только они нас и спасали, — крикнула она из кухни.

Как только она ушла, папа выключил камин и подергал по очереди за ручки всех окон, как будто собрался дать отсюда деру.

— Закрашены намертво.

— Язык — это что?

Ответила мама:

— Попробуй, сам поймешь.

Дэн попробовал, ему понравилось.

Папа вытащил из кармана пакет и стал запихивать туда языки.

— Никуда не годится, верно, дорогая?

Мама в ответ только растянула губы в улыбке.

Ясно, они не об этих языках говорили. Бабушка чем-то громыхнула на кухне.

Я приподнял листок салата, чтобы посмотреть, нет ли внизу улиток.

— Ты не обязан это есть, Гарри. Я тебя выручу, — сказал папа.

Он был такой грустный, что я откусил кусочек. Оказалось, не так уж и плохо. Бабушка свернула листья салата в такие маленькие конвертики, с сахарным песком внутри.

— Дэн-Дэн, отдай это папе.

Дэн сжал язык обеими руками, подумал немного, протянул отцу, но только тот хотел забрать, Дэн отдернул руку. Папа треснулся рукой об стол.

— Черт! Дэниэл, прошу тебя, отдай.

Дэн рассмеялся и разжал пальцы. Папа выхватил язык, выронил его, и он оставил на его рубашке масляный след. Папа выругался. Дэн заколотил по столу кулаками и завыл:

— Дай, дай.

Папа успел засунуть пакет с языками маме в сумку как раз в тот момент, когда из кухни появилась гордая бабушка с эмалированным подносом в руках. На подносе была целая гора… о нет… фу-у-у.

— Твое любимое, Доминик!

После этого ее отправили в дом для престарелых.

— Ты помнишь бабушку, Гарри?

Я сидел на кровати рядом с разложенным черным костюмом папы, специальным костюмом для похорон, и пытался придумать что-нибудь утешительное. Даже папина одежда и та выглядела усталой и издерганной.

Помолчав немного, я наконец сказал:

— Она была совсем старенькая и сгорбленная.

Папа взъерошил рукой свои волосы. Они сильно поредели за последнее время и поседели на висках. Теперь даже можно было разглядеть, какой формы у него череп.

— Видел бы ты ее в молодости. Это ужасно, что дедушка умер первым. Он был ее опорой всегда и во всем.

Папа пересчитал носки. Он выглядел больным и похудевшим. Казалось, он на свои похороны собирается. Он насчитал пять пар носков и добавил еще одну.

— Ты ведь вернешься домой к Рождеству? Да, пап?

Он отложил три темных галстука, потом опять взял один, обмотал вокруг руки и затянул так, что вены надулись. Вроде проверял, есть ли в его венах кровь или нет.

— Гарри, я должен был раньше сказать. Видишь ли… Возможно, я там задержусь.

— У нее что, так много вещей, которые надо продать?

— Нет, дело не в этом. — Он затянул галстук еще туже. Больно ведь! — Понимаешь ли, я думаю, нам с твоей мамой нужно немного отдохнуть друг от друга.

— Можно я тогда поживу у Отиса и Джоан?

— Нам надо пожить отдельно, подумать.

— А-а-а…

Знаю я, что такое это их «пожить отдельно». Со Свинкой случилось то же самое. Сначала они решают отдохнуть немного друг от друга, пожить отдельно, подумать, потом подают заявление о разводе. Ты и опомниться не успеешь, а твой отец живет в Белгаме, а какой-нибудь чужой дядька, с бородой и очками, тискает твою мать и заставляет тебя давиться манной кашей по утрам.

Папа сложил трусы, носки, галстуки, три костюма и много рубашек в огромный чемодан на колесах, Дэниэл однажды катался на нем в аэропорте. Ехал, как король, всем махал и гордо улыбался.

— Но как же Рождество, пап? Ты ж его не пропустишь? Вернешься?

Отец пихнул в чемодан пару джинсов, заглянул мне в глаза и сказал:

— Что бы ни случилось, Гарри, помни одно: я тебя никогда не брошу.

Ясно. Значит, решил бросить.

19

Я вытащил рождественскую открытку с заснеженными горами. Одни горы — ни людей тебе, ни животных. На обороте что-то такое про опухоли.

А внутри надпись:

«Мысленно мы с вами в это трудное время. Семья Дадли».

Ни слова о Панси, Стиве или малыше Грэге. Неужели так положено — держать в секрете, что в других семьях все дети живы-здоровы и каждую ночь спят в своих кроватях?

— Мам, а где конфеты?

Дуглас Дадли был какой-то шишкой на кондитерской фабрике, мог таскать домой сколько захочет. Поэтому от Дадли мы всегда получали гору конфет.

Мама перегнулась через стол, почти дотянулась до моей руки.