Жан-Мишель Тибо - Последнее пророчество Страница 29

Потоки, состоящие из тысяч людей, перемешивались на Центральном проспекте и прилежащих улочках. Настоящее сердце Панамы билось здесь, в Каско Вьехо, где были сконцентрированы дешевые магазины, выставлявшие на продажу излишки товаров, украденных в зонах беспошлинной торговли. Здесь можно было купить что угодно — от винтика до кокаина, от пуговицы до нескольких килограммов травки. Девушки продавали свое тело за десять долларов, крестьянки предлагали бананы, манго и ананасы по цене «decimo de balboa» — десятая часть бальбоа, или десять сентаво. В окружении этих пеонов, этих индейцев, этой черни, съехавшейся в столицу со всех уголков страны, Инесс было комфортно. Одетая в джинсы и футболку, без фотоаппарата и сумки, с распущенными черными волосами, она почти сливалась с местным населением. Не последнюю роль играл и испанский тип ее внешности. И все же она была чуть выше, чуть стройнее женщин, одетых точно так же, как и она.

Людской поток иссяк у последнего магазина, там, где начинались туристические маршруты. Горлицы, голуби и чайки никак не могли поделить небо. За ними наблюдали ленивые коты. Все вокруг дышало умиротворением. И все же Инесс не теряла бдительности. Она проследовала за группой итальянских туристов до самой площади Независимости, где красовался прекрасный кафедральный собор, построенный с использованием камня, который остался от церкви, разрушенной пиратом Морганом.

Итальянцы вошли в Муниципальный дворец, служивший по совместительству историческим музеем. Инесс какое-то время гуляла по площади, делая вид, что разглядывает богатые дома. Какие-то мужчины, сидя на корточках, дремали в тени этих домов, безучастные к передвижениям одетой в джинсы монахини. Они поджидали кавалерию туч, надвигавшуюся с Кордильер, зная, что проливной дождь скоро прогонит их, равно как котов и птиц. Инесс осмотрелась перед тем, как войти в церковь. Все было спокойно. Ничто не внушало ей подозрений. Господь ожидал ее в своем прохладном доме.

Страстный шепот поднимался к статуям святых и ангелов с позолоченными крыльями. Солнечные лучи, проходя через витражные окна, расцвечивали переливающимися разноцветными бликами барочные алтари. Инесс опустилась перед скорбной Пресвятой Девой и присоединила свои молитвы к молитвам десятка коленопреклоненных женщин. На душе стало легче. Она очень нуждалась в любви Девы Марии.

— Попросите у нее защиты…

Инесс показалось, что с ней заговорил ангел. Но собеседник вовсе не был посланцем небес. Ему было около шестидесяти — седые волосы, жесткий взгляд, сильное тело, способное спасти своего владельца в опасном путешествии.

Поймав ее взгляд, он отошел в тень. Инесс перекрестилась и последовала за ним.

— Меня зовут Мишель Пеш.

— Каролин Полен, — представилась она.

Он изучал ее взглядом.

— Вы не очень похожи на француженку.

— Моя мать — испанка.

Она окинула его внимательным взглядом, но конкретных выводов сделать не смогла. Она бы удивилась, узнав, что он когда-то работал дубильщиком кож и покинул Францию тридцать лет назад, отправившись в кругосветное путешествие, приведшее его в джунгли этого перешейка, где он совместно с генералом Норьего купил крокодилью ферму. Это опасное сотрудничество продолжалось недолго: Мишель встал на сторону индейцев, которых самоотверженно защищал.[33]

— У нас мало времени. Это не слишком безопасное место. Отцы думают, что вы можете стать мишенью. Здесь, как и в Колумбии, голову могут оценить в пятьдесят долларов.

— Куда мы отправимся?

— В Дариен. Во что переодеться вы найдете в моем внедорожнике.

Глава 24

Когда-то он жил среди избранных в Ватикане. А сегодня спит в окружении рептилий и пауков в сердце джунглей. Михаэль скрывался в Дариене вот уже двадцать пять лет. Он ничем не напоминал неприметного священника, работавшего в отделе рукописей папской библиотеки. Теперь у него был обритый наголо череп, загорелое лицо с выразительными чертами, развитые мышцы и инстинкты пантеры. Он ушел из племени незаметно среди ночи, выйдя из своей бамбуковой хижины два дня назад, и направился к Явизе — последней деревне, расположенной на обочине панамериканского шоссе.

Он методично прорубал себе дорогу с помощью мачете. Рюкзак, наполненный вещицами, сработанными индейцами племен чоко и ваунана, оттягивал ему плечи. Еще у него было немного золота, которое он добыл с помощью кирки в заброшенной шахте в Чоко, по ту сторону границы, в Колумбии, и несколько чудесных растений и корешков, которые он обычно продавал китайскому специалисту из Колона. Его мускулы вздулись от напряжения, он обильно потел, пристально вглядываясь в небо сквозь густую листву.

Он двигался, словно дикое животное, в которое, в сущности, уже превратился. Очень давно он существовал обособленно, утратив связь с реальностью. Ощущение реальности происходящего возникало редко, когда он попадал на какой-нибудь островок цивилизации, образовавшийся на краю леса или на побережье. Его пребывания в таких местах было непродолжительным. Он плохо переносил такие контакты. Иногда он пересекал разъезженные улицы деревень — с высоко поднятой головой и сердцем, сжавшимся от страха. Он боялся, что прошлое настигнет его, и этот страх не оставлял его ни на минуту. Он чувствовал прикосновение к плечу карающего копья Церкви, свою принадлежность к которой давно перестал ощущать. Со времени его побега из Ватикана столько воды утекло…

Побывав в Провансе, он направился в Париж, где братья-иезуиты недвусмысленно дали ему понять, что присутствие его в стране нежелательно. Так он оказался в Панама-Сити. Через четыре года деньги закончились, и он отправился в Колон, где в течение нескольких месяцев работал дежурным администратором в отеле «Вашингтон», жил среди проституток и бандитов. На его глазах в городе обосновались «Opus Dei» и «Легион Христа», миссионеры и евангелисты бродили в поисках добычи; те, кто контролировал торговлю в храме, грабили суда, идущие через канал транзитом; спокойно жили наркоторговцы, занимая в городе видное положение. Испытывая отвращение к жизни в этом разоренном городе, он понемногу стал удаляться от оживленных заселенных мест Центральной Америки, идя по следам искателей приключений. Его встреча с индейцами была судьбоносной. Они, как и он сам, любили природу, и ему случалось переплетать имя Божье с именами их богов, молиться у подножия большого дерева, присутствие души в котором он явственно ощущал, растворяться в теле пумы или ягуара…

Он был большим белым охотником. Индейцы называли его Хосе, а еще — «Тот, Кто Говорит с Богиней».

Он остановился, чтобы перевести дух. Что-то было не так. Он насторожился. Не было слышно шелеста птичьих крыльев. Ни кудахтанья, ни рычания, ни криков… Джунгли умолкли. Их внезапно будто накрыла ночь.

— Спаси и помилуй! — вскричал он, ощутив на теле первые капли.

До Явизы оставалось около четырех километров. Ад разверзся. В дерево ударила молния. Потоки воды хлынули с неба, затопляя лес, превращая землю в зеленоватую жижу, загоняя на возвышенности миллионы ядовитых насекомых. Михаэль ускорил шаг, выскочил на дорогу, которой пользовались пеоны, и оказался перед группой людей в полевой форме, предводителем которой была женщина.

Повстанцы ФАРК!

Он тихо выругался. Бог свидетель, эти люди не заслуживали снисхождения. Они похищали людей, держали их взаперти, истязали во имя свободы. Обмена приветствиями не последовало. Ни он, ни повстанцы не показали, что встречались раньше. Женщина смерила его презрительным взглядом. Это была их третья встреча. Михаэль знал, что ничем не рискует. Повстанцы были безоружны. Их оружие осталось по ту сторону границы во исполнение неписаного соглашения между ними и панамским правительством, которое терпимо относилось к их визитам в Явизу для пополнения запасов продовольствия. Соглашение подразумевало, что ФАРК, со своей стороны, не станет экспортировать революцию на территорию Панамы. Ливень лишил их враждебности. Все искали спасения, втянув головы в плечи.

Спасение это — Явиза — располагалось вдоль красноватой дороги, превратившейся в поток грязи. Тысяча шестьсот душ ютились в этом местечке, жилища которого были построены из древесины и оцинкованного железа, но ни одна живая душа не вышла встретить Михаэля и его товарищей по несчастью.

Повстанцы исчезли. Им было куда податься. Михаэль направился к церкви — единственному зданию, способному сопротивляться стихии. Он испытывал настоятельную потребность быть ближе к Богу. Он устремился под прикрытие портика, смешал святую воду с водой неба на своем лбу, груди и плечах, и тотчас же обрел спокойствие невзирая на грохот громовых ударов, сотрясавших здание.

Христос ожидал его, крестообразно раскинув руки. Вспышки временами освещали его изможденное лицо. Благодаря стробоскопическому эффекту он казался живым. Михаэль был этим поражен. Он адресовал ему первую из своих двадцати молитв, перебирая четки с эбеновыми бусинами. Это была единственная вещь, которая связывала его с прошлым.