Владимир Ераносян - Бойня Страница 30

– Ты уже убил… – прозвучал ответ, и в трубке послышались слезы. – Вернее, это я убила своего собственного дедушку…

– Что ты там мелешь?! Айда на Поклонку! – требовал Пыж, ничего не понимая. – Мы наступаем. Но их тоже до хрена! Тем интереснее! Ты где?! Предстоит кровавая работенка! А тебя нет…

– Я татарка, – дрожал в трубке девичий голос, – и мой дед, который вчера умер, тоже был правоверным мусульманином.

– Прекращай, ты где?! – уже орал Пыж, замедляя шаг.

– На самом деле я не русская, а татарка! – повторила она.

Пыж остановился, позабыв о том, что его верный отряд, увлеченный стадным инстинктом и жаждой крови, отдалялся от него. Он отстал, потеряв их из виду. Надо было закончить разговор.

– Нерусская… Ты что, давай приезжай! – орал Пыж. – Ты русская! И хватит молоть чушь! – Она должна была видеть его в этой стихии. В апогее народного гнева, на гребне волны, где он был виртуозным серфингистом, потому что не боялся ветра, а опирался на него. Она должна все увидеть. Увидеть его силу! Ощутить его правоту!

– Ты меня что, не слышишь? Я по другую сторону. Мой отец сейчас был бы там, среди защитников мечети, если бы мы с тобой, придурок, не убили его отца, моего дедушку…

Все шло не так! Нерусская… Татарка… Она бросила трубку, не договорив. Не закончив разговор. Здесь такое, а она трындит про какого-то дедушку! Вот дура! Где пацаны? Они уже далеко. А он из-за этой курицы в аутсайдерах. Все уже там, а он все еще здесь…

«Объект отдельный. По инструкции отставших можно срезать…» – подумал снайпер, когда на груди мишени сверкнул едва заметным бликом от лунного отражения какой-то отличительный знак. Он взял мелькнувшую блестяшку в перекрестье прицела и плавно нажал на курок. Есть попадание. Навык не пропьешь! Профессиональная работа. Четко в цель.

Звезда от ордена Славы упала на брусчатку раньше Пыжа. Он успел заметить, как она катится. А потом упал. С телефоном в одной руке, с ножом в другой. Но уже без медали. Без славы.

Когда по приказу Сталина в 43-м учреждали эту знаменитую награду, чтобы отмечать доблесть солдатского и сержантского состава, цвет лент повторил расцветку Георгиевского креста. Иосиф Виссарионович возражать не стал. Ибо носили тот крест с не меньшей гордостью и почетом. Сталин тогда добавил в разговоре с геральдмейстерами и военачальниками: «Без славы нет победы!»

Дед Викочки получил награду за подвиг рядового. Солдат, презирая опасность, принял командование после того, как пал в бою командир. И пошел в атаку на превосходящего врага, увлекая в рукопашный бой своих товарищей. А потом он поднял боевое знамя из рук убитого бойца. И не выронил его, будучи раненным. Чужую славу присваивать не надо. Тот, кто возьмет на себя такой грех, гарантированно умрет бесславно! И не вспомнит о нем никто. Не забудут лишь настоящих героев.

Чую нутром, как вынырнул из небытия мой дотошный критик, читающий меня бегло, лишь для того, чтоб присвоить ярлык излишнего морализаторства. Или обвинить в эклектике, отступлении от жанра экшена. И вновь останется глух к неконструктивной критике бескомпромиссный автор, потому что пишет он именно для того, чтобы хотя бы в конце главы под номером 23 выразить свое собственное мнение. Я имею на это право, потому что это мой роман! Хочу сказать громко, коротко и ясно, что смерти в этой «Бойне» не случайны, а гибель подонков справедлива. Если б их не поразила сама жизнь, я бы проткнул их своим пером. Мои чернила живее их крови…

А дед, на похоронах которого горькими слезами плакала Викочка, удивился с небес одной вещи. На бархатной бордовой подушечке, лежащей у гроба на церемонии прощания в траурном зале, висел орден Славы третьей степени. Такой же, какой сорвали с его груди юные негодяи. Его прицепила Викочка. Она купила знак высшего солдатского отличия на барахолке у какого-то немытого картавого нумизмата, искренне раскаявшись и взирая с надеждой, с мольбой на устланное черными тучами зимнее небо, желая лишь одного – прощения дедушки. Дед простил. И улыбнулся. Истинные герои добры и незлопамятны.

Глава 24. Вот так встреча!

Оторвусь еще разок на пару-тройку абзацев от избранного жанра и позволю себе немного публицистики. Чтоб четко расставить все по полочкам и еще более осознанно нырнуть в захватывающий экшен…

Что есть стихия масс? Что есть народный бунт? Это когда власть, оппозиция, силы извне не могут влиять на ситуацию, а пытаются в нее вписаться! Только безумец может считать, что манипулирует вихрем и управляет бедствием. Купаться в горячей лаве вулкана и не расплавиться самому – невозможно.

В последнее время в мире творилось что-то неладное! Или закономерное? Рушились в одночасье диктатуры, доселе незыблемые. Бежали из стран одиозные вожди. Карикатурные и лубочные, комичные и трагичные, алчные и кровожадные, примерившие на себя лавры пророков и туники оракулов. После событий в Тунисе, Египте и Ливии волна протестов прокатилась по всей планете, но никто не ждал такого в России. В странах Магриба для того была почва. Арабы пассионарны, особенно кочевые ливийские бедуины, проникнутые духом бескрайней пустыни и до сих пор разделенные на племена. И социальный взрыв произошел…

Но кто мог сравнить крохотный Бахрейн с огромной Россией? Да и вряд ли аналогии уместны. Или люди везде одинаковые? Вне зависимости от цвета кожи и религии? Уже и в благополучном Бахрейне шииты, которых количественно на порядок больше, пытались смести суннитов, в руках которых была сосредоточена вся полнота власти. И режим не мог с ними договориться, как это сделала династия Саудитов со своими подданными. В России нефти не меньше, чем в Ливии, но если здесь даже захотят кого-то подкупить, то коррупция на местах, в силу своей природной инертности и жадности, быстро нивелирует инициативу верхов помириться с низами. Чиновников не касается, что в воздухе витает дух восстания, этнической и религиозной войны. Они живут даже не на Рублевке, мысленно они уже давно в Марбелье, Майами и Сен-Тропе. Потому что боятся они даже больше, чем боится народ. А страх одних мотивирует на бегство, а других, кому бежать некуда, заставляет либо нападать, либо защищаться. И превратится имперская Россия в пустынную Ливию. Не дай бог! Ничто не вечно под луной, даже династия Саудитов с ее двумястами принцами и смертной казнью за устное порицание короля. Верю, что хватит у наших правителей мудрости и не обернется Манежка Поклонкой…

Иса оказался на Поклонке не случайно. Он пришел отомстить за то, что случилось в его доме. С его женой. За то, что эти трафаретные персонажи, похожие друг на друга, как мультяшные Лелик и Болик, могли так запросто и бесцеремонно нарушить покой его семьи и посягнуть на жизнь еще не родившегося ребенка. Он пришел драться за свою веру, отстоять свое право защищаться. Ведь ни бизнес, ни связи, ни полиция вместе с милицией не гарантировали безопасность. Обезопасить себя, свою семью и свое будущее ты можешь только сам.

До последнего момента он повторял чужую рифму: «Я ее люблю. Оба мы счастья достойны. Я не верю, что в России начинается бойня!» Но как можно не верить очевидному? Вышло так, что он превратился в мещанина, увязшего в своей собственности, довольного жизнью и сторонящегося чужих проблем. Словно они его не касались. Благоустроенный быт, размеренный уклад, финансовая стабильность – все доселе незыблемое разбилось о спонтанную угрозу, формировавшуюся у него на глазах все эти годы.

Глаза его были закрыты, а уста молчали. Он не замечал ничего, не видел, как льются реки крови. Чем больше крови на экране, тем меньше она волнует зрителя. Он превратился в поглотителя попкорна. Настала пора возвращаться в реальность, чтобы исправить ее огрехи. Чтобы никто не смел вторгнуться в его жилище без приглашения. В его дом, который он построил в России. Он такой же гражданин страны, как любой из тех, кто шел громить мемориальную мечеть.

И вот он был здесь и бежал в разгоряченной толпе на другую толпу. Стенка на стенку. Как в незапамятные времена. Когда никто не застрахован ни от чего. Когда все решала сила, а не закон.

– Есть «калашников»! В машине… Брать? – спросил Ису один из его друзей.

– Нет! Это уже статья! – ответил Иса.

– Там, где закона нет, нет и статей! – не послушался друг и открыл багажник.

В отдельных местах уже раздавались автоматные очереди. Менты не вмешивались, их, во-первых, было намного меньше бесчинствующих, а во-вторых, они не стреляли. Только подбирали раненых и скручивали зевак. Оцепление с щитами больше походило на периметр римского амфитеатра, выстроенного для зрелищного поединка гладиаторов. Разрозненные действия спецназа были эффективными только на окраинах бойни. У стелы шло побоище, в котором не было ни одного стража порядка. Здесь дрались тысячи людей и одна «крыса».