Том Мартин - Обитель ночи Страница 30

— Я видел ее, — говорил он. — Я видел города и сказочные оазисы. Я видел Шангри-Ла.

Отец рассказывал сыну, как он со спутниками путешествовал по Тибету в тулупе из овечьей шерсти с банкнотами Рейхсбанка за подкладкой, а спины мулов отягощали торбы с клейменными свастикой слитками золота. В воспоминаниях Кенига Мюнхен и Сталинград смешивались с Бомбеем и Тибетом. Прошлое изливалось, угрожая затопить все ощущения реальности. Херцог цеплялся за намеки и подсказки: то слово, то целая фраза (так потерпевший кораблекрушение моряк хватается за дрейфующий деревянный обломок, надеясь, что, если продержится на плаву благодаря этому обломку, то в скором будущем его непременно выбросит на сушу), чтобы прикоснуться к тому, что стало его манией, его страстью.

В конце концов отец заговорил о месте, дарующем необычайное спокойствие и душевное равновесие. О долине, где пагоды, как редкой красоты дикие орхидеи, лепятся к обрывистым горным склонам. Такое можно увидеть лишь во сне. Отец сказал, что они пришли туда через горы и крутые ущелья. Путь отнял у них восемь месяцев и жизни трех проводников. Они были готовы повернуть обратно, когда однажды ранним утром проснулись и увидели посланца из царства, который дожидался их впереди на тропе. Это был старый китаец; к их удивлению, он говорил на старомодном английском и обещал путникам гостеприимство и отдых. Они приняли приглашение и последовали за ним по опаснейшему маршруту, отыскать который самостоятельно им было бы не по силам. На исходе еще второго дня тяжелейшего подъема среди укрытых облаками вершин они прибыли в то самое место. Горы, пагоды и царственная тишина. С помощью сосредоточенной медитации братство избранных Учителей правило миром. Это были владыки подсознания, их веления проникали в самые темные глубины человеческой души.

Херцог неожиданно понял, что очнулся, что больше не спит. Это был ясный призыв к возвращению: усилием воли он вырвался из опиумного тумана, чтобы все вспомнить. Братство избранных, вспоминал он. С помощью разработанных в древние времена практик они настолько отточили свой ум, что могли, отрешившись от эго, спуститься на общечеловеческую ступень бытия и манипулировать страхами и помыслами человеческой расы. Они как боги. Все, чему мы были свидетелями за свою ничтожно краткую жизнь, — будь то война и разруха или мир и достаток — это лишь краткие фрагменты их колоссальных проектов. По желанию их духовной структуры происходит рождение и упадок империй. Не мы творим свои судьбы. Мы — невежественные смертные, беспорядочно мечущиеся от любви к ненависти и обратно, в своих иллюзиях верящие, будто управляем событиями, будто мы созидаем свои судьбы. Все наоборот: мы зависимы, нами владеют, нас «возделывают», выращивают, лелеют и развивают, в то время как эти правители живут в сиянии блаженства и славы во дворцах, прильнувших к небесной тверди. И там, в сердце дворца, в святая святых, его отец держал в руках величайшую и самую желаемую арийскую реликвию всех времен.

«И что же это было?» — мысленно спросил Херцог, и пересохший рот Херцога из джунглей облек вопрос в слова. Беззвучно. Никто к нему не обернулся. Ответа не было. Как она выглядит, эта реликвия? Нет ответа. Видел ли Феликс Кениг Учителей? Да. А почему он ушел? Что случилось с его соотечественниками? Как ему удалось добраться до сказочной страны? Молчание. Забвение. Никаких следов в памяти. Произошло нечто, изгнавшее его из рая. Либо он изгнал себя из рая сам.

Всплеск изумрудных искр. Херцог видел его и счел, что это было в прошлом или же в истории, рассказанной отцом. А может, это солнце сквозь лиственный полог леса? Сон вновь окутал его, и ему снилось, что он спит и видит сон: прямые широкие дороги, золотистые шоссе, поля изумительных цветов, камень, статуя, кристалл, Учитель, царь, царица, дворец, любимая на каком-то острове где-то в облаках…

— В облаках… — пробормотал Херцог, пока монахи несли его через лес, и вдруг остро почувствовал, насколько он потерян и одинок.

27

Они припарковались у отдаленных ворот в стене, ограждавшей аэропорт по периметру. Всюду царила тьма, лишь огни взлетавших и приземлявшихся самолетов оживляли ночное небо. Нэнси быстро пошла за Джеком Адамсом к маленькой будке охранника, развалившегося на стуле перед телевизором. Она не знала, чего ожидать: то ли не обращать на охранника внимания, то ли лезть в сумку за паспортом.

Нэнси замешкалась. Джек обернулся и сказал:

— Я обо всем позаботился. Идите спокойно, и все.

Ну да, подумала она, без ведома властей не так-то просто выехать из страны. Но когда она обернулась через плечо, охранник также сидел, уткнувшись в телевизор, будто ее здесь не было.

— Как это вам удалось? — шепнула она Джеку, вернее, его спине: он прибавил шагу, и Нэнси едва поспевала.

— Ну как, довольны, что приняли мое предложение? — спросил он, не оборачиваясь.

— По идее должна бы…

— Ну и хорошо. Атеперь поторопимся. Самолет взлетит с минуту на минуту.

Мог бы поднапрячься чуть-чуть и быть любезнее, подумала Нэнси, шагая рядом с Джеком. Хотя, продолжала размышлять она, не исключено, что он просто нервничает или сосредоточился на своих заботах. Она посмотрела вперед. Контуры летного поля терялись в темноте, оно напоминало огромное черное озеро. Где-то в отдалении горели огни — редкие самолеты поджидали разрешения на взлет. За ними жутковато-призрачным неоном светились башни контрольно-диспетчерского пункта и низкая крыша пассажирского терминала.

— А чей самолет?

— Друга. Его зовут Халид Хуссейн.

Она выжидающе взглянула на Джека — не добавит ли он к этим словам что-то еще о Халиде Хуссейне, но продолжения не последовало. Подмигивая желтым проблесковым маячком, мимо пропыхтел маленький аэропортовский тягач с полудюжиной груженых багажных тележек. Джек чуть приостановился, когда тот проехал прямо перед его носом. Еще через минуту ходьбы стало ясно, куда они направлялись: Нэнси разглядела дозаправляющийся, готовый к отлету самолет и мужчину в шальвар камиз[36] на верхних ступенях трапа. Джек помахал ему.

Двигатели издавали страшный шум, расслышать что-то было невозможно, так что, когда они подошли к трапу, мужчина жестом пригласил их на борт.

Оказавшись внутри, Нэнси сделала, что ей велели: заняла место рядом с Джеком Адамсом и пристегнулась ремнем безопасности. В открытую дверь салона врывался грохот двигателей. Нэнси коротко кивнула, когда Джек спросил, готова ли она к полету. Она чувствовала, что напряжение спадает, а мысли постепенно возвращаются к тому, что поведал ей Джеймс и что она узнала из Интернета и от Майи. Нэнси с трудом держала в себе этот груз. Так много вопросов крутилось в голове, и казалось недостижимым хоть на шаг приблизиться к разгадке. Самый интересный сюжет в истории человечества? Что хотел этим сказать Херцог? Может, просто хорохорился перед невестой? Существует ли на самом деле «Книга Дзян»? Есть ли крупицы истины в древних мифах? И что это за странный символ на ордене — клеймо Общества Туле?

В отчаянии она покачала головой. А Антон? Каково ему носить бремя знания о том, что его отец был членом странной эзотерической секты, якобы вовлеченной в самые таинственные сферы деятельности нацистов? Ни одна живая душа в «Трибьюн» даже не подозревала о чем-то подобном — да и с чего бы? Херцог имел полное право на тайну личной жизни, и какая разница, кто его отец — вдохновитель тайного общества или серийный убийца. Антон сам себе хозяин. Каждый заслуживает того, чтобы его судили по делам. Нэнси не верила в генетическое предопределение, в то, что зло и порок переходят от отца к сыну, и никогда не стала бы порицать кого-то за грехи родителей. В то же время ее отношение к Антону изменилось. Случай с Херцогом мог стать исключением из правила.

Возможно, причиной тому — его поведение. Вместо того чтобы предать забвению сомнительную активность отца, Антон черпал вдохновение в прошлом Феликса Кенига, пытаясь вытянуть его на свет божий. Родственники тысяч — десятков тысяч, сотен тысяч — немцев имели прямое отношение к преступлениям нацистского режима. Но воскрешать их стремления и мечты, к тому же делать это воскрешенное своей движущей силой и смыслом жизни, — подобное, мягко говоря, не совсем нормально, да к тому же опасно. Или Антон испытывал исторический интерес? Такая версия казалась самой удобной. С другой стороны, в погоне за призрачной мечтой он решился оставить свою беременную подругу…

Доводы о том, что древние арийцы, праотцы немцев, имели отношение к этой части планеты, казались Нэнси притянутыми за уши. Но она понимала, что не является экспертом в этой области, однако все время возвращалась к главному вопросу: зачем такому здравомыслящему — вряд ли кто-то это оспорит — человеку, как Херцог, гоняться за мифами нацистов? О нацистской мифологии она знала немного: мешанина из старых скандинавских богов, эпоса Вагнера «Кольцо нибелунга» и небольших вкраплений сатанизма для ровного счета. В прочитанных ею исторических книгах нацистское увлечение германской мифологией трактовалось как чистая пропаганда, прикрытие партийной жажды власти. Однако Общество Туле не было прикрытием. Если верить статье в «Гардиан», оно явилось источником зловещей идеологии. Одурманенных ею нацистов, помимо фетишизма и ритуальной деятельности, неодолимо притягивал Тибет. Возможно, их верования отчасти были близки к истине? Судя по всему, так считал Антон Херцог.