Виталий Полищук - Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы! Страница 32

После этого я положил в дорожную сумку вещи на первое время – я собрался перебраться к Василию, и все остальное думал забрать позже. Ведь предстояло как-то решать вторично вопрос с документами…

Я собирался назад в Барнаул, и не мог приехать туда Крамаровым… Мне нужно было мое настоящее пенсионное удостоверение.

Я как-то не подумал тогда, что внутригосударственный паспорт у меня в Барнауле сохранился, так что восстановить пенсионное удостоверение я мог легко.

Но это все я пойму позже. Тогда же, выходя из подъезда, думал совсем не том, о чем следовало бы.

Я утратил осторожность.

Прямо возле подъезда меня и взяли. Оглушив ударом по голове…

Я же не мог знать, что сразу же после разговора с Женей, которая, естественно, причину моего ухода не сказала, разъяренный Кудрявцев вызвал к себе нескольких охранников и поручил именно Николаю, с которым я когда-то первым из окружения Кудрявцева близко познакомился в квартире Жени, «взять» меня…

– И смотри, он мне нужен живой, – сказал Николаю Юрий Борисович.

Тем самым «давая добро» этому злому на меня волчаре на любое физическое воздействие в отношении меня, кроме такого, от которого я мог умереть на месте…

Глава 22-я

Я пришел в себя внезапно, от дикой боли.

Вспомнив занятия на курсах КИП и в Академии МВД, я попытался собраться и максимально спокойно изучить и проанализировать ситуацию.

Сделать это было трудно. Дико болела правая нога, было трудно дышать от боли в грудной клетке – наверняка сломали несколько ребер…

Пульсирующими толчками болела голова, вдобавок кровь заливала глаза. Кровью и крошевом зубов был наполнен рот.

Для начала я попытался выплюнуть содержимое рта, но сил хватило лишь на то, чтобы выбросить кровяные сгустки изо рта, и густая кровавая масса поползла по подбородку вниз.

– Живой, гаденыш? – услышал я.

Я движением головы попытался стряхнуть кровь с глаз – мне это почти удалось, но толчками дико заболела голова. Пошевелил руками – они были крепко связаны.

Я поднял взгляд и в свете ярко светившей прямо над моей головой лапмочки увидел перед собой Николая с бейсбольной битой в руках. Опустил взгляд – и чуть не застонал от обиды: так вот почему так сильно болит правая нога! Она лежала на бетонном полу, как-то неестественно вывернутая и изломанная в нескольких местах.

По крайней мере, мне так показалось.

Слегка повернув голову, я попытался посмотреть назад – мне стало ясно, почему я не мог шевельнуть руками. Они были крепко связаны позади бетонной круглой тумбы. Справа была еще одна такая же тумба, и я понял, что скорее всего нахожусь в каком-то гараже или авторемонтной мастерской. Мои ягодицы неприятно холодил бетонный пол, а носом я улавливал сильный запах масел и мазута.

Итак, что мы имеем?

Я, как последний лопух, попал в руки Кудрявцева сразу же, как только вышел из дома. Задумался и отвлекся…

Черта с два они бы меня взяли среди бела дня прямо у дома на улице…

– Повезло тебе! – прохрипел я Николаю, вторично пытаясь выплюнуть сгустки изо рта. – Расслабился я.

Николай улыбнулся.

– Ну, тогда, во время нашей первой встречи, повезло тебе – я не сконцентрировался, расслабился… В этот раз – расслабился ты.

Он все-таки был настоящий профи – утолив давнюю обиду, он не злобствовал. Наоборот, отложив в сторону биту, он платком вытер мне подбородок и рот и, прижав, положил его мне на голову.

– Сейчас придет Юрий Борисыч и решит, что с тобой делать. Он велел при захвате тебя не убивать.

Не смотря на головную боль, до меня тут же дошло, почему меня так сильно изувечили. Скорее всего, приказ был сформулирован четко – только не убивать! А в остальном…

И во мне закипела злость…

Тем временем кто-то принес и поставил табурет в паре метров от меня, платок с головы убрали и чьи-то руки ловко перебинтовали мне голову – кровь никак не останавливалась и заливала мне лицо.

Потом раздались четкие мерные шаги по бетонному полу, и вскоре передо мной стоял сам председатель правления АО РЭС Ю. Б. Кудрявцев. Как всегда – одет с иголочки, начищенная обувь слепит глаза, галстук подобран в тон дорогой рубашке. Ну, и запах соответствующего мужского парфюма – правда, запах мазута перебить он не смог.

– Ну, вот… – сказал он, усаживаясь передо мной на табурет и закуривая. – Встретились не ласково. Но я тебе говорил – если посмеешь обидеть сестру…

– Я все помню, – прошепелявил я. Моя поза была унизительной – голова на уровне его ног – словно я стоял перед ним на коленях… – Вопрос только в том, кто кого обидел…

– Нет такого вопроса! – оборвал он меня. – Ты – нанятый за деньги человек, и пока ты выполнял обязанности, тебе хорошо платили и тебя терпели.

Ты думаешь, ты какую пенсию получал? Моя бухгалтерия просто рассчитала, какая тебе полагалась бы пенсия в Москве, буде ты был бы настоящим москвичом и заработал бы ее, учли все льготы… И затем ежемесячно перечисляла тебе деньги на счет в нашем же банке…

Но это – ладно. Тебе ведь жить на что-то нужно было… А где деньги, которые тебе давала Женя? И еженедельно, и разово по полмиллиона – где они?

Боль в моей голове усилилась, жутко заныла сломанная и вывернутая нога. Было тяжело дышать, да и говорить – тоже.

И еще – было противно за мелочность человека, который имел сотни миллиардов рублей. И так красиво философствовал, недавно сидя напротив меня за столом кухни.

Впрочем, разве я не предвидел возможность подобного? Не поэтому когда-то сделал первым, получив деньги от Евгении – это купил блокнот для записи расходов и завел сберкнижку в РЭСбанке на Ванино имя?

У меня затекли руки, но стоило пошевелиться – и боль пронзила все тело так, словно не было у меня тела, а был просто некий сгусток боли, раздирающей на части каждую клеточку тела…

– Поедешь к Евгении, в моей комнате в тумбочке найдешь блокноты, где все расходы указаны. Там найдете все свои деньги. И сберкнижку из своего банка найдешь – это депозитный вклад на Ваню, до его совершеннолетия. Пусть твои бухгалтеры подсчитают и сведут дебет и кредит.

Рот вновь наполнился слюной и кровью и я снова попытался сплюнуть, И у меня опять не получилось. Стоявший рядом Николай достал платок и хотел вытереть мне подбородок, но Кудрявцев не дал.

– Обойдется, – коротко сказал он, – недолго осталось…

Я попытался улыбнуться – кажется, получилась гримаса.

– Ты давай, давай – возьми пистолет и стреляй… я уже мог лишь, шепелявя, шептать. – Или ты садист – любишь, когда другие мучаются? Так ведь, господин философ, помнишь классика марксизма: «Нет человека – нет проблем?»

И я опять улыбнулся – на этот раз болью свело лицо. «Они мне что – и челюсть сломали?» – подумал я.

– Только классики марксизма и тут ошибались, – тем не менее не унимался я. – Чаще всего с убийством человека проблемы только начинаются. Вот пристрелишь меня, а завтра придет тебе в голову новая великая идея, вот только осуществить ее мог бы, к примеру, только я, а меня больше нет. Так что мне тебя жалко… Ой, как мне тебя сейчас жалко…

Я сознательно доводил до белого каления Юрия Борисовича – боль были столь сильной, что буквально переполняла меня, и хотелось только одного – уже какого-то конца.

И я своего добился.

Сказать, что Кудрявцев был разъярен – значит, не сказать ничего. Он сжал кулаки, и у него не просто изменилось лицо – оно от бешенства словно бы помертвело.

– Тебе? – прошипел он, вставая и делая шаг в мою сторону. – Тебе жалко м е н я?

Последнее, что я увидел и запомнил – несущийся мне в лицо квадратный носок его модной туфли.

Боли я не почувствовал – я просто вновь совершенно отключился.

И не приходил в сознание несколько недель. Правда, узнал я об этом значительно позднее…

Когда я пришел в себя, то увидел над собой не высокий бетонный потолок гаража со свисающей с него ярко горящей лампой, а белую гладкую поверхность, которая, после того, как мне удалось сфокусировать взгляд, оказалась потолком больничной палаты.

Об этом свидетельствовало все – беленые стены, скромные светлые шторы на окнах, медицинские аппараты рядом со мной.

Я максимально скосил взгляд – двигать шеей я не мог, так как у меня не только была очень плотно перебинтована левая половина лица, но снизу также подпирал подбородок «ошейник» – специальное приспособление, которым фиксировалась нижняя часть головы.

Точно, палата! Правда, небольшая – я увидел еще лишь две койки, но они были пустыми. Причем одна из них – аккуратно заправлена, так что по всей видимости – пустовала.

Я увидел также на тумбочках справа и слева от себя аппараты жизнеобеспечения – одни из них жужжали, другие издавали пикающие сигналы, на экранах двигались синусоиды и ломаные линии, мелькали цифры.