Виталий Полищук - Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы! Страница 33

А прямо передо мной на сложной подвесной системе торчала вперед и вверх моя загипсованная правая нога.

Дверь палаты открылась, и в нее на костылях вошел молодой парень, который плюхнулся на одну из свободных коек.

Он бросил взгляд в мою сторону, увидел, что я смотрю на него, и сказал:

– О-о, да ты пришел в себя? Щас, погоди!

Взял в руки костыли и снова уковылял куда-то.

Вскоре палату заполнили люди в белых халатах. Меня осматривали, выслушивали, впрочем, слабость у меня была такая, что я вскоре впал в состояние прострации – нет, я был в сознании, но ничего не соображал.

Вот так и начался процесс моего выздоровления…

Когда я смог стоять у открытого окна в коридоре районной больницы, была уже почти середина июня.

Под окном доцветала сирень – весна в этом году была поздней. Впрочем, сирень у нас на Алтае – кустарник особенный. Разнообразие сортов приводит к тому, что, во-первых, когда зацветает в мае сирень, то создается впечатление какого-то многоцветья – кроме обычного, сиреневого, цвета цветут соцветия коричневатого, фиолетового оттенков, снежно-белого и желтоватого цвета…

А во-вторых, первые цветки распускаются примерно в середине мая. А последние цветут в июне. Сортов сирени – множество!

Так что я стоял, свесившись за окно и жадно вдыхал пряный запах цветущих в больничном дворе кустов.

Доставили меня в Тальменскую районную больницу, что на Алтае, недалеко от моего родного города Барнаула, в ночь на 30-е апреля. Подобрали на федеральной трассе Новосибирск – Барнаул прямо на повороте к райцентру Тальменке.

Приехавшие поутру на место происшествия работники милиции сделали вывод, что я – жертва автодорожного происшествия. Возможно, был сбит несущейся на громадной скорости автомашиной дальнобойщика – по ночам на этой трассе огромные грузовики ездили с большой скоростью.

При мне не было вещей – в больнице в кармане нашли лишь полный комплект документов: паспорт заграничного образца, пенсионное удостоверение, записную книжку с телефонами, и деньги – порядка тридцати тысяч рублей.

Почему именно такая сумма денег?

Много позже я пойму, что Кудрявцев, обставляя этот спектакль, не забыл положить мне в карман примерно ту сумму, имея которую при себе много лет назад, я познакомился в Москве с Женей и Ванечкой… Ну, а переместить меня на собственном самолете из Москвы на Алтай – для таких, как Кудрявцев, это не проблема. Такие вопросы им решались за несколько часов…

Но сейчас важно не это. Важно то, что меня смогли определить в платную палату и провести лечение на самом высоком уровне.

А согласие на платное лечение я подписал лишь теперь, то есть – задним числом.

Врачам-хирургам пришлось сделать мне несколько операций, затем я очень долго находился без сознания.

Зато теперь…

Теперь я вновь мог ходить, опираясь на трость – ногу мне спасли, но кости пришлось сращивать в трех местах, кроме того, у меня было сильно повреждено голеностопное сухожилие – стопа, когда меня привезли в больницу, была буквально вывернута.

Так что без трости теперь у меня нога подворачивалась.

Ребра и челюсть срослись без особых вредных для меня последствий, а вот лицо…

Последний удар Юрия Павловича сделал меня уродом – глубокий широкий шрам рассекал надвое лоб, бровь, проходил через левый глаз и щеку.

В результате глаз мог открываться лишь наполовину, кожа всей левой половины лица после заживления раны оказалась немного стянутой – в общем, зрелище еще то!

Хирург Яков Христофорович Берхов – сурового вида (из обрусевших немцев), но на самом деле – душа человек, как-то, в очередной раз осматривая мне лицо, сказал, что хороший пластический хирург может все это устранить (ну, или почти все!), но операция эта – очень дорогая, при ударе были повреждены кости лица, так что…

И я мысленно махнул рукой – мне было почти шестьдесят, поэтому «что мне в уродстве том?..»

Пока я еще лежал в постели, тот самый парень, сосед на костылях – Валентин, рассказал мне, что я так долго был без сознания, что все уже думали – кома. Но они все время удивлялись – я был без сознания, но в кому не впадал.

– Слышь, Петрович, – говорил мне Валя. – Они все время говорили про тебя: «Он в каком-то промежуточном состоянии»… Это чего значит?

Я мог бы ему сказать, что это значит.

Это значит, что все мои клеточки лечили себя сами. Шел постоянный процесс самовосстановления моего организма. Но на это нужно было время. Поэтому я и в сознание не приходил, но и в кому не впадал.

– Еще Яков Христофорович как-то сказал, что такой крови, как у тебя, никогда не встречал. «Я, говорит, – не могу понять – чем его клетки отличаются. Они другие, а вот в чем другие – непонятно».

Зато я после этого разговора понял, что нужно поскорее выписываться. А то ученые-медики, которые давно добирались до нас – исследовать им, видите ли, хочется благоприятные мутации, так вот, как бы они не получили такую возможность…

Раз уж я все равно попал в руки «людей в белых халатах».

Но до того, как я смог убедить врачей выписать меня, в больницу приехал из Новосибирска один из нашей пятерки – Паша Гуриянов.

Паша был немного старше меня, именно он один из нас пятерых мог угадывать будущее. Поскольку остальные трое жили далеко от нас – в Восточной Сибири и Забайкалье, то все вместе мы собирались лишь один раз в году – 27 апреля, а вот с Пашей мы до того, как я на долгие годы заделался москвичом, и перезванивались постоянно, и встречались частенько.

В Тальменке он оказался потому, что во сне увидел, что я весь забинтованный, нахожусь в больнице, а потом вдруг перед ним ясно нарисовалась вывеска – Тальменская районная больница. Тальменка – на полпути по трассе от Барнаула – до Новосибирска, и любой житель Новосибирска знает, где находится этот алтайский поселок городского типа.

Наутро Павел уже сидел за рулем своей машины, а перед обедом мы с ним, обнявшись, сидели на лавочке и беседовали.

– Ты знаешь, Вить, а ты в моих видениях постоянно появляешься… Вообще видения стали гораздо чаще, раньше месяцами спал без снов, а теперь… Правда, непонятно, какой сон – вещий, а какой – обычный, ты ведь знаешь, у меня предвидение – процесс нестабильный…

Но я уверен в одном: Витя, у тебя все круто изменится, и ты наши общие проблемы сможешь как-то решать. Я имею в виду – с деньгами для лечения наших ребят, для помощи родным…

Я криво усмехнулся – одной половиной лица. Я теперь только так и мог улыбаться – правой половиной, а левая была почти неподвижна.

– Так ведь уже все у меня круто и поменялось, не видишь, что ли…

Паша схватил меня за руку и горячо принялся убеждать:

– Не это я видел… Да, ты в какой-то комнате – и это не Москва, я по твоим рассказам представляю ту квартиру. Не могу я разобрать – вроде ты и не богач никакой – а лекарства для ребят покупаешь, какие-то бумаги все время перебираешь… Вить, вот в том, что я тебе сказал – я убежден, а вот к а к именно, да п о ч е м у – не могу понять…

– Да ладно, Паш, ну, поживем – увидим… Семья-то как?

– Да все хорошо. Внуки учатся, все вроде здоровы – грех обижаться.

– А как остальные из нашей пятерки?

– Звонил всем на майские праздники, все вроде без изменений. Да мы же виделись полтора месяца назад – забыл, что ли?

Действительно, ведь 27 апреля виделись… Тут нахлынули вовсе другие воспоминания апреля, и прервало их видение летящего мне в лицо лакированного ботинка.

– Ладно, Паша, – сказал я. – Я днями выпишусь и начну обживаться в Барнауле. Тогда и созвонимся, а может быть – и увидимся.

Я смотрел вслед медленно выезжавших из ворот больничного двора «Жигулей» Паши и размышлял о том, что он мне только что говорил…

Глава 23-я

Я стоял перед дверью, сбоку нее на стене был не один, а два звонка, и думал – на какой из них мне нужно нажать, чтобы услышал сосед и открыл мне дверь?

Дверь моей новой квартиры, ключей от которой у меня пока еще не было…

Точнее, не моей собственной, а всего лишь квартиры, где находилась моя комната – как когда-то мы договорились с Аней, после развода она купила мне – комнату, а себе – благоустроенную квартиру.

Тогда я считал это справедливым – сам-то я жил в огромной шикарной двухярусной квартире в Москве – что же, она не заслужила нормальной жизни в нормальных условиях?

Вы спросите – почему, в таком случае, я просто не оставил все бывшей жене?

Потому, что нас когда-то очень хорошо учили. И не только решительности, смелости и сообразительности, но и осторожности и расчетливости.

Многим из нас эти качества спасли жизнь в дни далекой молодости во время работы в подземных цехах-лабораториях, многим – помогли в обычной жизни уже после выхода на пенсию.