Эрик Гарсия - Грязное мамбо, или Потрошители Страница 36

Бумаги о разводе валялись у меня уже несколько месяцев, но я еще ничего не подписал: в душе поднималось мучительное волнение всякий раз, когда я подносил ручку к красной линии, и даже после сотни попыток я не смог доделать дело. Рука дрожала, тряслась и отказывалась ставить подпись.

Но у меня была задумка. Я привез бумаги с собой в США и сейчас, выйдя из такси в центре Сан-Диего, прокручивал замысел в голове, как генерал — план будущей битвы. Я ворвусь в офис к Бет — в те дни я предпочитал называть место ее работы именно офисом, — вышвырну того, с кем она будет встречаться в ту минуту, сгребу ее в охапку и поцелую со всей силой, на которую способны мои губы, мы рассмеемся и вместе порвем эти бумажки — она возьмется слева, а я справа. Затем закат, дети и хеппи-энд.

Как говорят военные, миссия завершилась с пятипроцентным успехом. Я отлично ворвался в ее офис, в этом нет сомнения.

Но там я увидел Дебби, прелестную восемнадцатилетнюю уроженку Техаса, делавшую первые шаги на новом поприще, а рядом двух здоровенных парней, которых Дебби одновременно обслуживала за триста баксов с каждого. И от этого зрелища я второй раз в жизни потерял сознание.

Больше я ее не видел — я имею в виду Бет. И Дебби тоже. Надеюсь, что безобразная сцена в массажном салоне навсегда отпугнула малышку от проституции. Квартиру Бет, как я вскоре выяснил, уже сдали другим жильцам, и в своих излюбленных кабаках она перестала появляться. Никто не хотел помочь мне отыскать ее; им явно много чего напели в уши. Похоже, моя женушка все предусмотрела.

Я бродил по городу два дня и две ночи, траля улицы и показывая фотографии Бет всем встречным и поперечным. Большая часть снимков была будуарного характера, но я рассудил, что если кто-то ее и узнает, то именно в таком виде. Городские легенды о ненормальном психе, который шляется по Сан-Диего, приставая к прохожим с непристойными фотографиями, возникли благодаря вашему покорному слуге. Однажды я вроде бы заметил знакомый силуэт — Бет сворачивала за угол, виляя задом, но когда добежал туда, в переулке никого не оказалось, за исключением сморщенной приземистой бродяжки, предложившей подрочить мне за порцию моцареллы.

Я подписал бумаги о разводе на борту самолета, летевшего в Африку.

За столько лет я позабыл, как она выглядела. Вспоминается какой-то стереотип — длинноногая, фигуристая, грудастая блондинка. Типичная шлюха, только без чулок в сеточку: сетчатые чулки Бет на дух не переносила.

Зато я помню Мэри-Эллен. По крайней мере ее длинные ноги и руки и то, как живот под ребрами проваливался маленькой ложбинкой, а к бедрам выпукло округлялся — восхитительная пригоршня плоти, которую я тысячи раз целовал в те шесть месяцев, которые мы прожили вместе. И я помню упрямый подбородок Мэри-Эллен, ее вздернутый нос и ярко-голубые глаза, и даже если все подробности не складываются в единый облик, разве это хуже, чем помнить саму Мэри-Эллен?

Конечно, я помню Мелинду. В конце концов, я видел ее сравнительно недавно.

Я помню Кэрол и то, как она заставляла меня чувствовать, что мне нельзя всего этого забывать. Я помню, как она притягивала меня к себе посреди ночи и отпихивала, едва я начинал ощущать себя комфортно в такой близости. Я помню Кэрол, поскольку она ни за что не хотела менять эту привычку.

А Венди, которую по идее должен помнить особенно четко, ведь такую я искал полжизни и потерял всего через несколько лет, вспоминается реже и реже. Я могу вызвать ее в памяти и рассматривать как вздумается, но лишь по частям. Если пробую вспомнить Венди целиком, образ расплывается и приходится начинать все заново. Я могу представить себе ее панорамной съемкой — камера медленно поднимается от ступней до волос, как снимали инженю в старых фильмах, или плотоядно поводить объективом от грудей к лицу и обратно, но ничего целого, все неуловимо-мимолетное.

А теперь Бонни, ходячая загадка. Сейчас она в соседней комнате, но хотя до нее всего шестьдесят футов, мне трудно отделить ее облик от моих бывших жен. Как видеосъемка со спецэффектами — нос от одной, губы от другой, и выходит не женщина, а новый Франкенштейн.

Однако что-то в ней постоянно заставляет меня вспоминать прежнюю жизнь, пытается помочь мне соединить ее с теми, кого я знал, и тем, что я делал. Я еще не понял природу этого явления. Часто кажется — вот-вот вспомню, но стоит погнаться за мелькнувшей мыслью, как она ловко уворачивается, словно дети от водящего в «салках». Ничего, пойму рано или поздно.

Конечно, я мог бы сходить в другую комнату и посмотреть, как выглядит Бонни. Спросить ее, почему, черт побери, она кажется мне такой знакомой. Вряд ли она станет возражать. Я бы не стал.

Но уже поздно. Я устал. А завтра переезд.

XIII

Характеристика современного Человека-биокредиты-возвращающего выглядела бы примерно так:

По природе всеяден, почти обязательно мужского пола, чаще всего одинок. Питается готовой пищей и напитками или остатками съестных припасов в доме клиента, когда ограничен временем. По привычке то и дело поглядывает через плечо, опасаясь нападения. Осторожен, умен, хитер. Носит часы, иногда двое, всегда синхронизированные по местному времени. Со стандартным комплектом оборудования Человек-биокредиты-возвращающий способен видеть в темноте, сканировать незнакомые объекты на большом расстоянии и обгонять клиентов почти в любом забеге на длинные дистанции. Нередко слишком много пьет и курит, растрачивая и прожигая здоровье любыми способами, которые приходят в голову, а когда фантазия истощается, спрашивает у других, чем бы еще позлоупотребить.

Идя по следу, Человек-биокредиты-возвращающий сливается с тенью, приглашая ночь в партнеры. Мало кто его видит. Еще меньше людей могут от него спастись. Единственный звук, который он издает, — шипение эфира, исходящего из переносных канистр, и к тому времени, когда клиент догадается о природе тихого свиста, обычно бывает уже поздно. Визитная карточка Человека-биокредиты-возвращающего — желтая квитанция, оставленная на поверженном теле, подписанная в трех экземплярах.

Человек-биокредиты-возвращающий — ночная птица.

Это, кстати, следовало бы положить на музыку, лучше торжественно-минорную: Человеку-биокредиты-возвращающему необходим ореол таинственности.

Прожив, таким образом, большую часть жизни, я накопил достаточно опыта, чтобы покинуть прачечную днем, когда все порядочные биокредитчики отсыпаются дома без задних ног. Когда часов в шесть выглянуло солнце, мы с Бонни крадучись выбрались из полуразрушенного здания и попытались смешаться с остальными обитателями городского дна, начинавшими свой длинный рабочий день попрошаек. Бонни, чье лицо с каждым часом, проведенным вместе, становилось все более знакомым — наваждение какое-то, честное слово, — одолжила мне большую спортивную сумку, в которой я нес свой арсенал, за исключением скальпелей и «маузера», рассованных по карманам. Бонни тоже шла не с пустыми руками, хотя я затруднялся определить, что у нее есть и где; оружие бесследно исчезало под облегающим пальто.

Через двадцать минут пути нам попалась захудалая, плохо освещенная забегаловка. Сев за стол у дальней стены, мы заказали тосты и яичницу — платила Бонни — и стали соображать, куда, черт побери, идем.

— Надежный приятель, у которого можно отсидеться, — предложил я.

Бонни пожала плечами:

— Я растеряла почти всех друзей.

— А у меня никогда не было много приятелей. Только в союзе, но к ним мы не пойдем.

Она кивнула, поджав губы.

— Насколько ты просрочил?..

— Достаточно, — ответил я. — Спустя три месяца уже не важно, сколько именно.

Она отпила глоток теплой воды из-под крана, которую нам принесли.

— А ты пробовал поговорить с менеджером по кредиту?

Неожиданно для себя я засмеялся:

— Кредитный менеджер — мой прежний босс. Раз я у него больше не работаю, с чего бы ему идти со мной на сделку… А ты?

— Разумеется, — сказала она. — У меня было три кредитных менеджера…

— Впервые о таком слышу.

Бонни улыбнулась, и обшарпанная забегаловка исчезла. Осталась только эта улыбка, остальное потеряло всякое значение.

— А я полна сюрпризов. Они очень хотят тебя поймать?

— Я в сотне наиболее разыскиваемых, — ответил я, чувствуя себя как-то странно, словно хвастаюсь этим.

— Ах ты проказник!

— А то!.. Под номером двенадцать.

Если на Бонни это и произвело впечатление, то виду она не подала, продолжая потягивать воду и разглядывать обстановку, — осталась спокойной.

— А в тебе что новенького? — спросил я. — Я знаю про «Воком», про уши — а еще?

— Есть кое-что, — проговорила она. Дразнит меня, что ли?

— Например?

Ее глаза сузились в маленькие щелочки. У меня возникло ощущение, будто она снова меня изучает, пытаясь отгадать, что я за человек. Готов поклясться, долю секунды я слышал едва уловимое жужжание сфокусировавшихся механических линз, тут же уехавших в обратном направлении.