Отступники Старого мира - Георгий Воробьёв Страница 36

понимать, что сейчас что-то произойдёт. Что-то, чего я не хочу и о чём не имею ни малейшего понятия. Было лишь желание остановить время, удержать весь мир. Лишь бы только сейчас не произошло то единственное, что должно было. Недавняя жажда мести вылетела, пока я бежал сюда. Снаружи шум медленно приближался, а внутри всё, наоборот, будто остановилось. Казалось, что все застыли так же, как и я. Чтобы взять себя в руки, я начал отсчитывать секунды, но моментально сбился из-за нараставшего волнения и испугавшей меня мысли: «Что если это не они?!» Она выбила всё остальное из моей головы. Тут я заметил Вайшу у соседнего окна. На его лице была яростная гримаса. Он перебирал пальцами по винтовке, словно не мог дождаться сигнала.

И сигнал прозвучал.

Снаружи раздался грохот, который моментально заглушил звук двигателя. Это были стрекочущие разрывы от пулемёта Лассона. В первый момент мне показалось, что оружие стреляет не так уж и громко, как я запомнил. Тем не менее я весь трясся от этого грозного звука, который разлетался над портом с короткими перерывами, а потом возвращался новой очередью. Вайша разбил окно с такой быстротой, что мне показалось, будто он даже опередил стрельбу Лассона. Другие рабочие тоже выбили стёкла прикладами и выставили винтовки в окна. Вот теперь здание наполнилось настоящим громом. Когда стоявший напротив меня Ижу сделал первый выстрел, у меня снова заложило уши. Несколько мгновений я стоял, застыв, лишь вздрагивая от пальбы, но потом разбил свою половину окна и вскинул винтовку.

Я не мог разобрать, стоит вездеход или движется. Он был метрах в пятидесяти от нас. Я прижался щекой к холодному прикладу, на котором ещё таял снег, и попытался прицелиться. Но, к моему удивлению, прицел водило из стороны в сторону, ни о какой точности и говорить не приходилось. Я пытался наставить ружьё на центр машины, но ствол сразу же уводило то вправо, то влево. Наконец, мне по плечу хлопнул Ижу и крикнул прямо в ухо, чтобы я стрелял.

Я резко дёрнул спуск и почувствовал сильный толчок в плечо. Отдача у этих винтовок была слабее, чем у отцовского ружья, но всё равно ощутимая. Ствол вскинуло вверх и влево. Я попытался разглядеть, куда я попал, но ничего было не различить. Вокруг машины кое-где вихрем взлетал снег. Я ожидал, что от попаданий будут разлетаться искры, но их не было. Казалось, что все пули мажут и оказываются в снегу.

Зато наконец стало понятно, что вездеход остановился. Я снова вскинул винтовку и выстрелил, уже не целясь. Точнее, я хотел выстрелить, но ничего от нажатия на спуск не произошло. До меня дошло, что я не перезарядил ружьё. Под продолжающийся грохот, который сейчас больше походил на бульканье в моих ничего не слышащих ушах, я потянул ручку затвора на себя и обнаружил, что она не поддаётся. Меня охватила паника несмотря на то, что вокруг было полно людей, продолжавших вести огонь. Да и пулемёт Лассона не прекращал совсем уж еле различимо стрекотать. Я снова с силой дёрнул за ручку, но затвор так и не открылся. Я посмотрел в окно, как будто опасаясь, что, пока я не могу выстрелить, на меня кто-то нападёт снаружи.

Вездеход стоял всё там же. Вдруг из его кузова выпрыгнул человек и бросился бежать в сторону. Я, как заворожённый, следил за ним, держа своё оружие стволом вверх. Человек был в зелёной куртке и в одной руке держал ружьё. Он не пытался отстреливаться, просто бежал. Но тут снег вокруг него начал разлетаться в стороны, а в моей голове глухо отдалась барабанная дробь пулемёта. Человек свалился наземь. И в этом заключался какой-то неведомый мне до того ужас.

Я никогда не видел, как умирают люди. В кино, конечно, крутили фильмы про войну и про то, как полицейские борются с преступниками. Но там герои, сражённые пулей, всегда замирали на несколько секунд, хватались за рану и, взглянув в последний раз на небо, живописно падали. Я вроде бы понимал, что всё это театр и в жизни как-то по-другому, но никогда не думал, что происходит вот так. Он просто бежал и упал, как могла бы упасть кукла. Он лежал и не пытался подняться. Он был мёртв до того, как его тело коснулось снега.

Я смотрел на эту картину, позабыв о том, что должен продолжать стрелять. Я смотрел, когда пулемётные очереди прекратились. Лишь когда огонь рабочих поредел и заглох, последний выстрел, прозвучавший уже в полной тишине, вырвал меня из оцепенения. Я перевёл взгляд на вездеход, который всё так же стоял на одном месте и казался невредимым. Всё, что произошло с первых выстрелов Лассона, заняло не больше пары минут. Я посмотрел на остальных — они продолжали стоять у окон, держа машину на прицеле.

Вдруг дверь к нам распахнулась, а на пороге оказался Лассон с винтовкой в руке. Он что-то крикнул нам, но я не мог ничего понять. Он ткнул пальцем в Меката и Галаша. Они поднялись и вместе с ним выбежали за дверь. Ижу что-то прокричал, но я снова ничего не понял. Когда мой взгляд остановился на нём, он показал мне на свои глаза и ткнул в сторону вездехода. Я вскинул винтовку и посмотрел на машину через прицел. С точностью всё было ещё хуже, чем вначале. Я опёр ствол ружья на остатки стекла в раме, и это помогло. Прицел всё ещё прыгал, но заметно меньше. Я непроизвольно глубоко вдохнул и обратил внимание, что у меня в голове отдаётся собственное дикое сердцебиение.

Снаружи появился Лассон вместе с парнями. Они двигались к вездеходу быстрым шагом, держа машину на прицеле. Лассон махнул Галашу рукой, и тот перевёл ружьё в сторону кузова. Вместе с Мекатом, Виктор, пригнувшись, подошёл к кабине. Они встали по разные стороны от двери водителя. Лассон закинул винтовку на плечо и вытащил из кармана револьвер Катана. Виктор что-то показывал Мекату руками. Галаш оставался поодаль, держа кузов под прицелом. Мекат распахнул дверь кабины, а Лассон отскочил от корпуса, встав по линии с сиденьями и целясь внутрь. У меня сердце подпрыгивало от каждого их резкого движения. Мне казалось, что вот-вот что-то произойдёт. Лассон подошёл вплотную к кабине, и его стало не видно из-за двери. Повозившись внутри, он появился снова и захлопнул дверь. Вместе с Мекатом они проскользнули вдоль корпуса и скрылись из виду. Их не было видно несколько минут. Ничего не происходило,