Виталий Полищук - Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы! Страница 39

Хотя… Тут я вспомнил, как уже подходя к посадочной лесенке вертолета, Иван Степанович обернулся и сказал негромко, но так, чтобы я услышал:

– А культуру мы возрождать будем! Ну, или хотя бы попробуем это сделать!

И он, вновь по обыкновению улыбаясь, подмигнул мне…

Глава 26-я

Последующие три года пролетели незаметно.

Я постоянно работал – писал, писал, писал… Именно это помогало мне жить, не думая, даже не вспоминая, о прошлом.

Мой первый роман «Подземная непогода» вышел тиражом «средней величины», но разошелся в течение примерно полугода здесь у нас в Сибири, и если судить по некоторым откликам (газеты, телепередачи), роман читателем был принят благосклонно.

Но я считал, что говорить об успехе рано. Да, рецензии на роман в прессе были положительные, да, тираж был раскуплен, но… Ведь положа руку на сердце, и откликов было немного, да и, судя по проведенному издательством опросу, читатели восприняли роман как «неплохой».

Я на все это внимания особого не обращал, так как в это время уже вовсю работал над третьим по счету романом.

Мой второй роман был о моем современнике и ровеснике, но по специальности – учителе, который волею обстоятельств оказался в центре вселенских «разборок» – на нашей планете возникает центр темных сил, который является порождением предыдущей Вселенной, поэтому справиться с ним могут лишь те, которые также волею случая несут в себе частицу древней Вселенной. По этой причине их силы и возможности с о р а з м е р н ы вражьим силам.

В романе была красивая любовь, действие проходило в самых различных уголках нашей планеты – в Европе, США, Японии, островах Океании… И, конечно же, в России.

Если говорить о романе по большому счету, то главную его идею можно было сформулировать так: в мире не богатство определяет ценность человеческой личности, а внутренние нравственные качества человека, его желание п о м о г а т ь людям.

Или, выражаясь высоким стилем, жить в первую очередь не для себя, а для других.

Этот роман получил значительно больший отклик, разошелся быстрее, причем несколькими тиражами. Реализация осуществлялась по-прежнему у нас в Сибири – широкой российской общественности я пока оставался неизвестен.

Роман разделил не столько читателей, сколько критиков на две полярно противоположные группы.

Одни считали, что роман безусловно удался. Герои – живые, понятные читателям, действие – динамичное, сюжет – захватывающе интересен.

Им возражали противники – да, сюжет интересен и действие динамично. А вот герои… Почему все отрицательные герои оказались именно миллиардерами, а главный герой – российский пенсионер? Почему наиболее симпатичные образы – служащие, те же пенсионеры? А кое-кто из критиков даже обвинил меня в национализме – почему главные положительные герои – русские?

Я, повторяю, ни на что это внимания не обращал. И вообще был осведомлен о всем сказанном выше лишь от Евгения Евгеньевича, который частенько приезжал в Барнаул ко мне – по нашим общим делам. Дело в том, что и он, и я не очень-то любили общаться по телефону.

А когда мой издатель и сосед Яков Моисеевич подружились, Евгений Евгеньевич стал приезжать чаще. Они могли часами сидеть на кухне, пить чай с вареньем, вишневую наливку и негромко беседовать о чем-то своем, стариковском…

Особенно – зимними вечерами, когда Яков Моисеевич не был привязан к своему садовому участку и все больше сидел дома, читая газеты и книги, или листая кляссеры с марками – он много лет собирал марки, их у него было великое множество, но после того, как его родственники уехали за рубеж, а он состарился, Бридих как-то остыл и перестал заниматься коллекционированием.

Но марки свои сохранил – не продал.

Так как они могли засиживаться допоздна, Евгений Евгеньевич в этом случае оставался ночевать у нас.

Приезжал ко мне частенько и Паша Гуриянов. И вот когда они собирались втроем, тогда-то на свет обязательно появлялся один из кляссеров – Павлу страшно нравились марки – эти маленькие разноцветные квадратики…

Они пили чай, рассматривали марки и о каждой Яков Моисеевич мог рассказать какую-то историю. О том, когда и в связи с какими обстоятельствами была отпечатана марка. Или о том, как эта марка стала раритетом и какой жуткий шлейф преступлений сопровождал историю жизни ее владельцев, причем преступления эти были связаны как раз с подобной маркой. Либо, наконец, какими приключениями сопровождались усилия самого Якова Моисеевича стать владельцем марки.

Но это – зимой.

Начиная же с весны жизнь наша вступала в обычную колею.

Я по утрам провожал на автобус Якова Моисеевича, гулял по обыкновению по утреннему Ленинскому проспекту, а затем садился за работу.

Яков Моисеевич старался управляться в саду побыстрее, чтобы успеть накормить меня хотя бы поздними обедами и полноценным ужинами. Как-то так получилось, что женщин в тот период времени в моей жизни не было – ну, просто было «не до того».

Так что мы управлялись вдвоем. Правда, когда приезжал Паша, то первое, что он делал, это заглядывал в наши холодильники, выражал возмущение степенью их заполненности и тут же сажал в свою машину Бридиха (или меня, если я не работал за столом в это время) и возил по рынкам и магазинам, затоваривая нас продуктами.

В этом случае необходимость ходить по магазинам для нас отодвигалась на месяц, а то и более – ну, разве что выйти из дома за молочными продуктами и хлебом.

Конечно, ежегодно мы с Пашей ездили в Славоград и 27 апреля встречались на кладбище с друзьями, оставшимися в живых, поминали умерших.

Мы поправляли памятники, обихаживали могильные холмики. Здесь же решали, кто наиболее нуждается в помощи и какой – просто деньгами или нужны лечение, лекарства.

Мы с Павлом все записывали, и сразу после возвращения всякая моя литературная деятельность прерывалась – я на время перебирался в Новосибирск, здесь хранились мои сбережения, так как все мои гонорары издательство перечисляло на счет в ТСП-банк – именно здесь находилась головная контора банка.

И я, и Паша неделю занимались тем, что распределяли деньги между нуждающимися. Если кто-то думает, что это легко – он ошибается.

Думаете, просто решить – кому больше дать – живым, или родственникам тех, кто умер? А лекарства для онкобольных были такими дорогими…

И я все чаще думал, что нужно создавать фонд, привлекая в него средства жертвователей со стороны – моих заработков явно не хватало, причем с каждым годом – все больше.

Мой третий роман был о геологах и газодобытчиках – и о том, что природа нашей планеты – не безмерна и может дать отпор, когда насилие над ней слишком уж велико…

По моему замыслу, череда необъяснимых явлений будет препятствовать сначала геологическим изысканиям, затем бурильщикам, и так как люди не поймут, что им оказывает сопротивление сама планета, все закончится катастрофой – мощнейшим извержением лавы, причем в таких местах, где в соответствии с научными теориями извержений просто не может быть.

Никогда! Но вот оно происходит. И уничтожает всех и все – вышки, бурильное оборудование, уже частично отстроенный газопровод…

Как обычно, я старался показать работу и быт простых рабочих и инженеров правдиво, самих людей – как героев положительных. Виноватыми были власть и деньги имущие…

Писал я зимой, третьей по счету после возвращения на Алтай. Но работу пришлось прервать – тяжело заболел Яков Моисеевич.

Прихватило сердце. И старика пришлось сначала госпитализировать, потом он долго лежал дома – ему был предписан постельный режим.

Все это время я, естественно, над романом почти не работал.

Когда Яков Моисеевич попал в больницу, первое, что я сделал, это договорился о платной форме лечения и обслуживания, но тут Бридих показал характер – он категорически отказался от перевода в отдельную палату.

Впрочем, поговорив с ним, я был вынужден признать справедливость его доводов.

– Витенька, ну, что я-таки буду делать там один-одинешенек? В общей палате и поговорить есть с кем, и вообще не чувствуешь себя одиноким. Ведь когда в моем возрасте болеешь один – поневоле думаешь, что пришла пора-таки у х о д и т ь…

Что ж, по-своему он был прав.

Тогда я обеспечил палату, где он лежал, телевизором, привез охапку книг, журналов с кроссвордами.

И конечно, готовил старику блюда, которые он любил, и ежедневно навещал его.

А когда его перевели долечиваться домой – ухаживал за ним здесь.

Мне помогали Евгений Евгеньевич и Паша – еженедельно приезжал то один, то другой. Они сидели со стариком, особенно Яков Михайлович любил, когда приезжал Павел. Ведь тот сразу же, заходя в комнату, здоровался с Яковом Михайловичем и вынимал из шкафа первый попавшийся кляссер с марками.