Питер Альбано - Поиск седьмого авианосца Страница 40

В ответ она только засмеялась.

Хижина была обставлена так, чтобы можно было удовлетворить и традиционные, и западные вкусы: там стояли диван, стол и стулья для долговязых американцев, но пол был устлан татами, а в углу Брент увидел низенький столик.

Когда они сняли обувь, официантка вопросительно поглядела на Брента, а он ответил со вздохом:

— Будем следовать традициям, — и, согнувшись, с трудом уместил свои длинные ноги под низеньким столиком.

Обе женщины рассмеялись, и Маюми села напротив.

— Ты, наверно, знаешь, Брент, — сказала она, — что в каждом японском ресторане существует одно-два фирменных блюда. Но здесь выбор шире — ты можешь заказать и западную еду.

— Но мы же решили следовать традициям! На чем специализируется «Хасимари»?

— На фугу, — после мгновенного колебания ответила девушка.

Официантка подняла брови, и лицо ее дрогнуло.

— Это необыкновенно вкусно, а здешний повар — настоящий мастер своего дела.

— Но в таком случае почему мне понадобятся все душевные силы? — осведомился Брент. — Будем есть вашу фугу.

— Брент… — осторожно сказала она. — Сначала позволь, я тебе объясню…

— Слушаю.

Маюми побарабанила пальцами по столу. Вздохнула.

— Фугу — изумительная рыба, но требует особых правил приготовления. Дело в том, что… — она подалась вперед. — Некоторые ее части ядовиты.

— Ага, не обед, а нечто вроде русской рулетки: неизвестно, не вынесут ли тебя из-за стола ногами вперед.

— Она в триста раз более ядовита, чем цианистый калий.

Брент поперхнулся.

— Как же вы ее едите?

— Для нас это не просто еда. Это… как бы тебе объяснить?.. маленькая модель нашего земного существования.

— Маюми, при всем моем к тебе… Страшно хотелось бы посуществовать еще немного.

— Шеф-повар — волшебник, — засмеялась она. — Здесь почти не бывает отравлений.

— «Почти» звучит очень обнадеживающе.

— Ну, в прошлом году один посетитель потребовал, чтобы ему непременно подали печенку.

— А повар не рекомендовал?

— Ну разумеется, нет.

— Видишь ли, Маюми, у меня были кое-какие виды на тебя… Нечто вроде десерта, о котором мы с тобой оба думаем. Ты ведь сказала, что сама принимаешь решения, сама делаешь выбор.

— Брент, я еще пока не знаю, выбрала ли… Не хочу причинить боли ни тебе, ни себе.

— Но ты сказала, что этого обеда мы можем не пережить.

— Сказала. Так устроена жизнь.

— Вот жизнь я и выбираю. А твой выбор может быть — смерть. Отчего ты боишься разделить мой выбор со мной?!

Она подалась вперед, и в глазах ее появилась жестокость, о которой Брент даже не подозревал.

— Сначала пообедаем, — сказала она, беря его за руку, — а там видно будет. — Ее пальцы сильно стиснули его ладонь, прошлись по ссадинам на косточках.

Брент, на которого сильно подействовало ее возбуждение, повернулся к официантке:

— Фугу, — и поспешно добавил: — И сакэ, разумеется.

Рыба появилась в сопровождении шеф-повара — краснощекого седого человечка средних лет с улыбкой столь же необъятно-широкой, как и его талия. Он был похож на японского Санта-Клауса.

— Фугу! — объявил он, водружая на стол поднос с большой толстой коричневато-белой рыбой. — Я дипломированный специалист по приготовлению этого чуда природы, зовут меня Иназо Нитобе, и мне всегда очень приятно видеть истинных ценителей и знатоков.

Брент взял поданную ему чашечку с сакэ и выпил ее залпом.

— Опасная у вас специальность, — усмехнулся он. Мелькнула рука в ярком рукаве кимоно — и чашечка наполнилась вновь.

— Пустой сосуд следует наполнить, а полный — осушить, — напомнила Маюми японскую поговорку.

Они выпили, глядя друг другу в глаза.

Вооружась длинным ножом с тонким, наточенным как бритва лезвием, Иназо приступил к делу. Он молниеносно отрезал плавники и голову, вспорол брюхо и извлек внутренности, причем язык его работал с той же скоростью, что и руки.

— Перед вами самая крупная разновидность фугу — тигровая, — он снял кожу и вытряхнул потроха в специальный сосуд с крышкой. — Правила предписывают тридцать этапов приготовления рыбы. Видите, я удалил ядовитые части — кишки, печенку, яичники, почки, глаза и большую часть кожи. — Блеснул нож, отделяя от туши длинный тонкий ломтик, и Нитобе, причмокивая, в мгновение ока превратил его в десяток крошечных многогранных кубиков, а их тщательно промыл под струей воды. — Вот, теперь мы смыли яд.

Брент выпил третью порцию сакэ.

— Гениально, — проговорил он, чувствуя, что сомнения вновь одолевают его. — Жду не дождусь.

— Брент, может быть, ты все-таки закажешь что-нибудь другое? — спросила Маюми.

— Но ты же будешь есть фугу! — он взмахнул рукой, расплескав на стол ароматный сакэ.

— Буду.

— Ты говоришь ей «да».

— Прошу тебя, Брент.

— Извини, — рука его вновь описала круг. — Кругом фугу, сплошное фугу.

Повар засмеялся, пальцы его с непостижимым проворством порхали над блюдом.

— И таких кусочков у нас будет больше сотни, — сказал он.

— Черт возьми! — воскликнул Брент. — Птица!

— Журавль в полете! — пояснил повар.

Каждый кусочек становился пером, две горошины перца заменили глаза, искусно разложенная кожа стала хвостом — и на блюде как по волшебству возникла расправившая крылья, вытянувшая шею птица. Кусочки рыбы, составлявшие «тело» журавля, были нарезаны так тонко, что сквозь них просвечивали яркие цветы, которыми было расписано фарфоровое блюдо.

— Журавль означает долгую жизнь, господин лейтенант! — и с этими словами повар наконец поставил блюдо перед Брентом.

Брент и Маюми, взяв палочками-хаши по кусочку, обмакнули их в горячий соевый соус с редисом и красным перцем и медленно стали есть, поглядывая друг на друга. Американец забыл о своих опасениях, но они не исчезли бесследно, а, смешавшись с волнением, подобным тому, которое испытывал он перед боем или любовным свиданием, словно тончайшая приправа, придавали особый вкус кушанью. Маюми не сводила с него глаз, как-то по-особому сиявших и вселявших в него смутное и радостное беспокойство. В них было обещание.

Нежнейшая рыба таяла у него в рту и по вкусу больше напоминала цыпленка.

— Замечательно! — сказал он.

— Я же говорила, Брент, что тебе понравится, — Маюми взяла еще кусочек. — Будем надеяться, что останемся живы.

Повар и официантка учтиво рассмеялись.

За «журавлем» последовали тончайшие ломтики копченого угря, разложенные на белом рисе в квадратных лакированных мисочках, суп из той же фугу — большие куски были сварены с грибами, капустой, морскими водорослями и луком-пореем. Наконец обед подошел к концу, повар и официантка, убрав со стола, ушли, деликатно прикрыв за собой дверь. Брент сидел неподвижно, перекатывая в пальцах пустую чашку и время от времени поглядывая на свою обворожительную сотрапезницу.

— Брент, — сказала она, продолжая о чем-то напряженно размышлять. — Только «Йонага» стоит между Японией и ее врагами, — и эти слова, как удар топора, разрубили воздушно-тонкий флер предвкушения, окутавший душу лейтенанта.

Его неприятно поразила эта резкая смена темы и настроения, прогнавшая блаженную истому, в которую он погрузился. Но он знал, что тревога за страну снедает душу каждого гражданина Японии, и вместо бодрых заверений ответил как подобало честному профессионалу:

— На вооружении у ваших сил самообороны самолеты, которые не могут летать, и корабли, которым не из чего и нечем стрелять. Зато есть девятая статья Конституции, и Красная Армия, и пацифисты, — он безнадежно махнул рукой.

— Но адмирал Фудзита подчиняется только микадо, — продолжала девушка.

— Это всем известно.

— А Хирохито больше не бог.

— Для Фудзиты и его экипажа он остался прежним священным символом.

— Не понимаю, как ты, американец, можешь верить в божественное происхождение Хирохито.

Потаенная, подсознательная досада наконец нашла себе выход, и Брент, не скрывая раздражения, подался вперед:

— А почему бы и нет? — заговорил он с горькой иронией. — Я из страны, где по телевизору показывают, как проповедники по утрам общаются с Богом, а днем сообщают о результатах этого общения своим прихожанам. И заколачивают они по миллиарду в год, и разъезжают на «Мерседесах» и «Роллс-Ройсах», и живут в миллионных особняках, вокруг, которых устраивают личные парки с аттракционами. Лгут, суесловят, развлекаются с продажными девками, берут у голодных людей чеки социального страхования. Ваш император-бог — ничто по сравнению с ними, — сердясь на Маюми за то, что разрушила послеобеденную негу, и на себя за то, что поддержал перемену темы, он неуклюже заерзал, перебирая длинными ногами, не умещавшимися под столом.