Игорь Резун - Свидание на Аламуте Страница 41

Издатель всхлипнул от полноты чувств, потер руками виски и неуклюже двинулся к скопищу людей. На полпути, там, где заканчивался вереск, он наткнулся на цепь невозмутимых английских «бобби» в круглых шляпах, казавшихся панцирями больших жуков. Полицейские стояли лицом к публике. Один из них мгновенно обернулся и не очень ласково спросил:

— У тебя есть приглашение, приятель?

Майбах кашлянул и сделал единственное, что мог, — нахмурился и застегнул воротничок кителя на самую верхнюю пуговицу. Ставшие жесткими складки ботинок уже натерли кожу на щиколотках. Застегнутый воротник немного прибавил ему солидности, но внезапно буквально из ниоткуда возник молодой человек с бульдожьей челюстью, в котором без труда можно было узнать Скотленд-ярдовского служивого, и приказал «бобби»:

— Это наш парень. Пропустите его!

А когда Майбах прошел кордон, тот же агент сказал вдруг голосом — причем не своим, а мистера Дэви, — изошедшим у него откуда-то из кармана брюк:

— Мистер Мэйби, держитесь ближе к северной части сцены!

И агент испарился так, что Майбах даже этого не заметил. Покрутив головой, он пошел дальше. Внезапно впереди он увидел парочку, которая привлекла его внимание. Чуть поодаль от основной группы сливок общества стоял краснолицый могучий здоровяк с бакенбардами, в клетчатом твидовом костюме и сбитом на мощный затылок котелке. А с ним — невысокая, но крутобедрая и на вид плотная особа в белом платье с кружевами. Соломенные волосы торчали из-под ее шляпки в полном беспорядке. Издатель восхитился колоритом этой пары и решил выбрать место рядом, тем более что пара стояла как раз в северной части огромного «арбалета».

Подойдя, он услышал, как они переговариваются.

— Я больше не могу пить это шампанское, Мэри, — хриплым, но ласковым голосом проговорил толстяк. — Кислятина. Невыносимая.

— А мне нравится! Я возьму еще шерри! — азартно ответила его спутница, с видимым удовольствием притопывая ногами по траве, украшенной крупными каплями вечерней росы.

Краснолицый громко икнул, огляделся и достал из глубин своего твидового костюма внушительную, почти литровую фляжку. Крепчайшими, похожими на две садовые лопаты руками он свинтил пробку и налил себе полный колпачок — примерно одну унцию. Судя по аромату, долетевшему до Майбаха, виски было солодовым, неразбавленным; не выдержав, издатель облизнулся. Джентльмен, уже проглотивший свою порцию под насмешливым взглядом супруги, посмотрел на Майбаха и вдруг благожелательно обратился по-английски, с сильным шотландским акцентом:

— Сэр, не окажете ли честь пропустить со мной стаканчик?

— Oh, no… yes, of course![36] — воскликнул издатель, собирая на помощь весь запас английских слов.

Он подскочил к паре, а точнее, подошел быстрым шагом, стараясь не хромать (ботинки, натянутые на босу ногу, начали терзать тело), и несколько торопливо кивнул женщине, отметив, что глаза у нее голубые и насмешливые, озорные. Англичанин уже подал ему колпачок, и Майбах опрокинул его в рот и сладко крякнул. После этого хозяин фляжки его снова опередил, представившись:

— Это моя супруга, Мэри… А я — Сэмюэл Хаксли, — и прибавил донельзя виноватым голосом: — баронет.

Майбах чуть не поперхнулся остатками виски. Так… аристократия. Но, видимо, у него все было написано на лице, поэтому Сэмюэл Хаксли задрожал, исторгая из себя грохочущий смех:

— Да вы не думайте, у нас с Мэри все по-простому! Я свой титул получил после Фолклендов, когда командовал торпедным катером и меня шарахнуло ихней миной. А Мэри так хорошо за мной ухаживала в госпитале, что я… не смог устоять!

— Ну, это еще вопрос! — вдруг азартно вмешалась супруга. — От твоих щипков у меня вся поясница была в синяках!

Было заметно, что супруги не ссорятся, а просто ласково пикируются. Улыбнувшись, Майбах церемонно поклонился и поцеловал протянутую Мэри руку — она пахла сеном! — и представился французским другом сэра Реджинальда. Баронет Хаксли окинул взглядом его помятую форму.

— Служили, старина?

— В Иностранном легионе, — соврал Майбах. — Вышел в отставку… майором.

— О, а мне удалось вытребовать у этих мерзавцев из Минобороны подполковника. Ну что, старина, пока не начались скач… представление, еще по одной?

Они выпили. Издатель понятия не имел, был ли в биографии рыжебородого Реджи Иностранный легион, но поставил на верную лошадь.

— Да, я слышал, что сэр Реджинальд неплохо повоевал в Центральной Африке. Видать, у вас вчера была встреча однополчан? Дело доброе. И все-таки, когда начнется первый заез… тьфу, когда же они начнут? Знаете, сэр, я тоже тут случайно…

— Сэмми передал приглашение его племянник, он служит в муниципальном совете поселка, — закончила за него Мэри. — Оно стоит двести фунтов, с ума сойти!

Майбах начал переминаться с ноги на ногу, но тут же ощутил боль: кожаные бока ботинок, смявшиеся и заскорузлые, нещадно натирали. Издатель как-то странно посмотрел на человека в котелке и вдруг сказал:

— Я, признаться, хотел было прийти в смокинге, но сэр Реджи… — он очаровательно улыбнулся. — Поэтому вы позволите?

С необыкновенной радостью он сбросил тяжелые ботинки на траву, и они повалились, как срубленные пни. Однако тут произошло следующее: Мэри Хаксли, быстро взглянув на него, тоже выскочила из своих закрытых туфель на шпильке и одной рукой царственно кинула их на пустой поднос проходящей мимо голоногой официантки в ромбовидном оранжевом балахоне.

— Вот это здорово! — воодушевился Майбах и подмигнул Сэмюэлу.

— Что вы, сэр! Вы меня еще на ферме не видели, в навозе! — Веснушки на ее лице заиграли сотней фонариков.

А англичанин третий раз наполнил колпачок.

— Да, Мэри у меня старуха что надо! — густо сказал он, протягивая колпачок. — Черт подери, Мэри, мы торчим тут уже второй час! Почему не начинают? Этот парень по радио поет хорошо, но якорь мне в задницу, если я до сих пор понял хоть слово! Тарабарский язык… может, русский.

Майбах отметил, что у Мэри и в самом деле широковатые, но закаленные крестьянские ноги: крепкие пальцы ступней были прижаты друг к другу плотно, как поросята у свиноматки.

Тем временем сумерки сгустились окончательно, ночь съела остаток заката. Разноцветные исполины Стоунхенджа высились над собравшимися. Где-то позади цепей из полицейских вспыхнули огромные газовые горелки, и теперь высокое пламя рвалось из них огненными бородами к небу в крупных звездах. Но площадка сцены оставалась пуста.

— По-моему, тут обещали кого-то сжигать! — неуверенно проговорил Сэмюэл, передвигая по большой голове свой котелок.

— Ну, нет! Тут будет казнь! Эшафот любви, — возразила Мэри.

Моряк вздохнул.

— Какой эшафот, Мэри? Я думаю, тут кого-нибудь выпорют, как в старые времена на флоте.

В этот момент рядом с Майбахом оказалась та самая оранжевая официантка. Он хотел было отказаться от предложенного ему бокала с мартини и долькой апельсина, но вместо этого девушка ловко надела на его голову венок из полевых цветов, собранных, вероятно, за пределами каменного круга. Издатель уже хотел было отказаться, но посмотрел вслед удаляющейся девушке и тихо ахнул: он увидел хорошо знакомые сизые пятки Мими.

Тотчас в миниатюрных наушниках прозвенел голос полковника…

…Издателю было хорошо стоять с этой парочкой. Он попытался объяснить им в двух словах смысл того, что готовился показать Капитоныч, но это оказалось излишним: маг сам очутился на сцене, и люди потянулись к ней. Капитоныч выскочил на деревянный настил полуголый, в одних ярко-желтых шароварах. При этом он жонглировал факелами, грохотал колокольчиками на бедрах и громко декламировал Энергетический Монолог. А чернокожая Мими в том же солнечном балахоне транслировала его слова в переводе для благожелательно хлопавшей в ладоши публики. По-английски выходило не очень складно — терялся знаменитый капитонычев «бисер». Но девушка старалась; читая текст на манер репа, она с треском колотила острой пяткой в доски настила. Со стороны это было нечто среднее между проповедью и выступлением банды молодежных реперов.

— Главная задача — достигнуть упругой раскрепощенности в трансовом кураже, контролируемой спонтанности и выйти на энергию ресурсных эмоциональных состояний… Шлаки внутри — дрова для костра, проблемы — источники творчества, а новый голос — новое тело, новый танец — новое дело, чем невесомее танцуем, тем весомее об этом поем! Освобождайте ваши души от печали, а ноги от обуви, танцуйте на траве, заземляйте свой Космос… Стирайте разницу между танцем и действием, остановите мир в центре торнадо, действуйте танец в животворящей молитве!

Кто-то довольно засмеялся. Собравшиеся налегали на мартини.