Шоколад (СИ) - Тараканова Тася Страница 41

Тихо заскулила, уткнувшись в платок. Федя помог мне подняться, подхватив под руку, повёл по лужам в наше пристанище: для кого-то временное, для меня последнее. Силы утекали из меня с каждым шагом, платок промок, голова раскалывалась от слёз, перед дверью в общежитие я вернула платок.

— Ты нормально?

Придушенно кивнула, не поднимая глаз.

В комнате скинула мокрую ветровку, переоделась в черные джинсы и чёрную футболку. Пока ничего смертельного не случилось, буду думать, как отсюда выбраться. Включила вилку от машинки в розетку, села за стол, заправила шпульку и нитку, положила ткань, приготовилась строчить и застыла. Тупой бессловесный объект, ожидающий, когда его прибьют в камере или где-нибудь на задворках колонии.

Кадры из жизни закрутились в голове, как на киноленте. Я с косичками с папой на прогулке в зоопарке. Мама с кружкой чая за столом. Бабушка, встречающая меня около калитки вечером. Рыжая кошка на крыше сарая. Запах свежескошенной травы. Душистые ягоды малины на языке. Даня на роликовых коньках. Шёпот сына. Полежи со мной.

Нет!

Я не полудохлая рыба, ждущая ножа на разделочном столе, не издыхающая пчела, забившаяся в угол улья. Не сдамся. Не торопясь, надела на себя все вещи из пакета, морщась, натянула сверху сырую ветровку, прихватила термос. Ничего нельзя оставлять.

Выглянув в пустой коридор, добралась до лестницы, скользнула вниз, вышла из общежития, посмотрела по сторонам. Пусто. Теперь только бегом. До Витькиного лаза было слишком далеко и опасно, поэтому я припустила к той дыре на краю лагеря, через которую сбежала в первый раз. Раньше я её проверяла на всякий случай, она была крайне неудобная, но сейчас выбора не было. Думаю, смогу в неё втиснуться, тем более одежда теперь болтается свободно, по сравнению с собой прежней, я больше походила на скелет, обтянутый кожей.

Никого не встретив на отдалённом дворе колонии, я быстро нашла свой лаз, и, хоть второпях порвала ветровку на спине, пролезла в него. Когда Кирилл выйдет за мной на охоту с овчаркой, у него не будет ни одной моей вещи. Не вовремя вспомнила про свои трусы, которыми волчара грозил заткнуть мне рот. От накатившего отвращения, сплюнула. Тварь! Хоть бы трусы выбросил.

Сегодня я не собиралась убегать, план был другой.

Прежние прогулки по лесу не прошли даром, я нашла местечко, скрытое от глаз и дождя. Здесь придётся провести время до ночи. Достала лапшу, аккуратно разорвала упаковку, съела половину, запив горячей водой из термоса. Торопиться не буду, вдруг всё пойдёт не по плану. Через некоторое время, я согрелась и поплыла в объятия дрёмы.

Во сне меня кто-то позвал. Встрепенувшись, открыла глаза, сердце мгновенно забарабанило в грудную клетку. Воя сирены не было. Это означало, что меня до сих пор не хватились. Но ведь за мной сейчас должен быть самый строгий надзор? Значит, хотят всё обставить по-тихому. От страха зазнобило.

Представила, как полковник разъяриться, когда ему доложат обо мне. Так облажаться в собственной колонии! Глупые мысли маленькой испуганной девочки принесли минутное облегчение вместе со злорадной радостью. А если найдут? Беспокойство тисками сжало грудь. Хватит! Не найдут! В сыром лесу, овчарка не возьмёт след, она в прошлый раз меня не нашла.

В шуме дождя и ветра, я пыталась уловить посторонние, подозрительные звуки: хруст дёрна под ногами сапог, резкий крик птицы, собачий лай. Растревоженные пугливые колокольчики никак не хотели замолкать. Страх накатывал ледяными волнами, на нервах я дожевала все запасы, уговаривая себя, что лежать под корнями деревьев намного безопасней, чем в комнате. Там бы от ожидания ночного гостя, я, наверное, сошла бы с ума.

Еле дождалась темноты и вечернего тумана, надеясь, что меня уже не будут искать. Когда по моим подсчётам перевалило за полночь, я вылезла из укрытия и, стараясь, не шуметь, пошла по направлению к Витькиному лазу. До него я добралась не быстро. Ночью в тумане двигаться было сложно, приходилось высматривать каждый шаг, ступать медленно и осторожно. Концентрация внимания на движении по лесной чащобе немного ослабила страх, вцепившийся в меня железными клещами.

Витькин подкоп оказался на месте, я чуть не плача мелко перекрестилась от облегчения. Помогая себе руками, я подлезла под сетку, проелозив спиной по мокрой траве. Туман не давал ориентиров, они были только в моей голове. Мне нужна была разделяющая территорию сетка. Придерживаясь рукой за ограждение, благо рядом с ним выкосили все кусты, я не торопясь продвигалась вперёд. И наткнулась на сетку. Теперь маршрут стал гораздо проще. Шагая вдоль сетки, я с замиранием сердца добрела до калитки между нашими территориями, и мне очередной раз повезло.

Калитка была открыта. Расчёт на то, что никто не ожидает моего возвращения, подтвердился. Тусклый свет фонаря высветил очертания пикапа. Я восприняла явление автомобиля в тумане как указующий знак судьбы. К нему-то я и стремилась, помня о том, что его вечно бросали на площади под открытым небом. Стараясь ступать бесшумно по мелким камушкам, попадающим под ноги, медленно двигалась к автомобилю.

По спине катился пот, от страха в горле нарастал удушливый жар. Ожидая окрика каждую секунду, я добралась до пикапа, спиной привалилась к дверце, стараясь восстановить сердцебиение. Постояв несколько минут, подвинулась к водительской двери, дрожащей рукой нащупала ручку, потянула её. Щелчок. Открыто.

От облегчения затряслись ноги, тело запоздало среагировало на нервное напряжение. Влезла на холодное сиденье и обнаружила ключи зажигания в замке. Нервная дрожь сотрясала тело, зубы мелко стучали друг об друга, я словно чудом избежала смертной казни, так колотило меня сейчас. Я осторожно захлопнула дверь, заблокировала все двери. Хотелось орать в пустоту за стеклом, рыдать от отчаяния и ненависти. За что мне это? Почему так со мной? Но я только мелко тряслась, сжавшись в комок, согревая сиденье собственным теплом, ждала, когда утихнет дрожь.

Ничего. Скоро утро. Стёрла одинокую слезу. Удача на моей стороне.

В шахматах есть тактический приём — уничтожение защиты. Он используется для устранения фигур соперника. Активная защита, помимо отражения непосредственных угроз, предусматривает подготовку и проведение встречного наступления. Наиболее эффективный способ обороны — контратака.

Кое-что я помнила, папа умудрился вложить мне это в голову. В детстве я часто играла с ним, с возрастом интерес к шахматам угас, а потом отец умер. Я не смогла отточить навыки игры и полюбить шахматы. Со смертью отца шахматы были окончательно заброшены. Сегодня я собиралась вспомнить «контратаку», не вдаваясь в детали и не заботясь о последствиях. Папа бы не одобрил, но его бдительный надзор остался в прошлом, пришла пора думать своей головой.

Начало светать, я, съехав по сидению вниз, пристально следила за воротами. Наконец, они начали открываться, синяя четвёрка медленно въезжала на территорию. Я распрямилась, пристегнулась, включила зажигание, завела мотор. Нажала на педаль газа и медленно поехала к воротам. Из будки вышел охранник, внимательно вглядываясь в водителя пикапа, я нажала на газ, толкнув четвёрку бампером, выскочила из ворот.

В лагере почти сразу взвыла сирена. Всё! Меня засекли. Надавила на газ и понеслась. Я не хотела больше мыкаться по лесу, зная, что наверняка заблужусь. Решила добраться до посёлка и там где-нибудь спрятаться. Вот такой дурной максимум отчаявшейся узницы. Среди людей меня побояться убивать, а может быть меня кто-нибудь из поселковых спрячет. Я содрогнулась, вспомнив Иваныча. На что я обреку добрых, отзывчивых людей? Что они смогут против волков из колонии?

Эти хищники будут преследовать, искать, загонять, а мне придётся прятаться, голодать, таиться и трястись от каждого шороха. Угон пикапа был смелым, безрассудным поступком, которым я обрекала себя ещё на один круг ада.

Внутри поднялась волна ярости, словно внутри до предела натянулась струна, вцепившаяся в меня. Пришло понимание, что мой выбор — это выбор бесконечного страха, испоганившего всю мою жизнь. Ударив по тормозам, я остановила пикап, унимая разогнавшееся сердце. Как говорил папа, перед смертью не надышишься. Да, мне хотелось вдохнуть воздух свободы, вырвать немного времени для своего жалкого существования. Вдохнуть, чтобы потешить хищников.