Джон Гришэм - Признание Страница 43

В 9.30 адвокат «Группы защиты» по имени Сайсли Эвис вошла в приемную ТУАС с новым обращением по делу Донти Драмма. Это было заявление о признании Донти невиновным на основании тайно записанного разговора с Джоуи Гэмблом. Сайсли часто появлялась с подобными обращениями и была хорошо знакома с секретарем суда.

— Еще будут? — спросил секретарь, оформляя прошение.

— Не сомневаюсь, что да, — ответила Сайсли.

— Обычное дело, — заметил секретарь.

Он закончил оформление, передал заверенную копию Сайсли и пожелал удачного дня. Учитывая неотложность дела, секретарь отправил курьером копии обращения в офисы всех девяти судей. Трое судей находились в Остине, еще шесть — в разных уголках штата. Председательствующим судьей был Милтон Прадлоу — человек с большим судейским стажем, который обычно жил в Люббоке, но имел небольшую квартирку в Остине.

Прадлоу со своим помощником ознакомились с прошением и внимательно прочитали восьмистраничную расшифровку откровений Джоуи Гэмбла в хьюстонском стриптиз-баре предыдущим вечером. Оно было занимательным, но никак не могло считаться заявлением, сделанным под присягой, и Гэмбл наверняка от всего откажется, если дело дойдет до разбирательства. Согласия на запись беседы он тоже не давал. Все это отдавало какой-то нечистоплотностью. Гэмбл точно был сильно пьян. Но даже если и принять во внимание его слова, и он действительно солгал на суде, что это доказывало? По мнению Прадлоу, запись ничего не меняла. Донти Драмм признался в совершении преступления, и этим все сказано! Милтону Прадлоу это дело никогда не казалось сомнительным.

Он с коллегами рассматривал первую апелляцию по делу Донти Драмма семь лет назад. Они хорошо его помнили, но не благодаря признанию, а из-за отсутствия тела пострадавшей. Обвинительный приговор был тогда утвержден единогласно. В Техасе давно устоялась практика рассмотрения дел об убийстве при отсутствии прямых доказательств самого факта убийства. Некоторые из общепринятых условий подобного судебного разбирательства считались просто несущественными.

И Прадлоу, и его помощник пришли к выводу об отсутствии оснований для удовлетворения последнего прошения. Был подготовлен проект об отказе по сути ходатайства, и в течение часа он поступил в офисы других судей.

Они ехали уже почти два часа, и Бойетт по-прежнему находился на заднем сиденье. Он принял таблетку, которая, судя по всему, ему действительно помогла. Он не шевелился, не издавал никаких звуков, но дышал ровно — во всяком случае, когда Кит проверял.

Чтобы не заснуть за рулем, пастор дважды звонил Дане. Они оба вспылили и, наговорив лишнего, даже не извинились друг перед другом. После каждого звонка Кит буквально кипел от возмущения, и от сонливости не оставалось и следа. Он позвонил Мэтью Бернсу, который уже приехал к себе в офис в Топеке и был готов помочь всем, чем сможет, но от него ничего не зависело.

Приближаясь к Шерману, штат Техас, «субару» съехала на обочину узкого двухрядного шоссе, и Кит вдруг очнулся — он понял, что все-таки заснул, и испугался. Он остановился у ближайшего магазина, купил большую чашку крепкого кофе, размешал в нем три пакетика сахара и пять раз обошел магазин, чтобы окончательно прийти в себя. Вернувшись в машину, он посмотрел, как там Бойетт — тот продолжал лежать, не шевелясь. Кит выпил кофе и тронулся в путь. Зазвонил мобильник, лежавший на пассажирском сиденье рядом.

— Где вы сейчас? — спросил Робби Флэк.

— На Восемьдесят втором шоссе, выехал из Шермана и двигаюсь на запад.

— Почему так долго?

— Я стараюсь, как могу.

— Может, Бойетт все-таки согласится поговорить со мной по телефону?

— Вряд ли. Ему по-прежнему плохо, и сейчас он лежит на заднем сиденье. Сказал, будет говорить только на месте.

— Я не могу ничего сделать, Кит, пока с ним не поговорю. Я должен знать, в чем он готов признаться. Он признается, что убил Николь Ярбер? Как по-вашему?

— Послушайте, Робби, мы выехали из Топеки посреди ночи. Мы мчимся как сумасшедшие к вам в контору, и единственной целью Бойетта, во всяком случае, когда мы выезжали, было явиться к властям, признаться в изнасиловании и убийстве и постараться спасти Донти Драмма. Но с этим парнем нет никакой ясности. Он вообще сейчас, возможно, в коме — откуда мне знать!

— А вы не проверите его пульс?

— Нет. Он не любит, когда до него дотрагиваются.

— В таком случае, черт возьми, поторопитесь!

— Прошу вас выбирать слова! Я священник, и такие высказывания мне претят.

— Извините. Пожалуйста, поторопитесь.

Глава 20

Разговоры о марше протеста начались с понедельника, но подробности не обсуждались. Пока до казни оставалось несколько дней, у чернокожих еще теплилась надежда, что какой-нибудь судья наконец очнется от спячки и выскажется за отсрочку. Но время шло, а власти по-прежнему бездействовали. Теперь, когда до приведения приговора в исполнение осталось всего несколько часов, чернокожие жители Слоуна, особенно молодежь, не собирались сидеть сложа руки. События в школе накалили страсти, а отмена занятий позволила выплеснуть недовольство на улицу. Около 10 утра на углу 10-й стрит и бульвара Мартина Лютера Кинга возле парка Вашингтона начала собираться толпа. Благодаря мобильникам и Интернету, толпа быстро разрасталась, и вскоре тысячи разгневанных чернокожих возбужденно ждали, сами не зная чего. Приехали две полицейские машины и припарковались на безопасном расстоянии.

Трей Гловер — начинающий тейлбек[19] школьной команды — приехал на внедорожнике с тонированными стеклами и огромными колесами. Автомобиль сверкал хромом, а звук мощной аудиосистемы был способен выбить стекла. Трей открыл все дверцы и включил полную ярости песню «Справедливость белого» рэпера Т. П. Слика. Песня завела толпу еще больше. Подходили все новые люди — в основном учащиеся старших классов, а также безработные, домохозяйки и пенсионеры. Участники музыкального ансамбля притащили четыре барабана, в том числе два больших. Толпа начала скандировать: «Свободу Донти Драмму!», и рев был слышен по всей округе. Где-то в стороне, за парком, прозвучали разряды хлопушек, и на мгновение всем показалось, что это выстрелы. Зажгли дымовые шашки, и напряжение достигло апогея.

Первый камень вылетел не со стороны парка, а откуда-то из-за полицейских машин. Там находился деревянный забор, упиравшийся в дом мистера Эрни Шайлока, который в это время наблюдал за происходящим со своего крыльца. Позже он утверждал, что не заметил, кто бросил камень. Булыжник попал в заднее стекло полицейской машины, насмерть перепугав двух блюстителей порядка, что вызвало одобрительный рев толпы. Полицейские рассыпались в стороны и выхватили пистолеты, готовясь пристрелить каждого, кто покажется подозрительным, и в первую очередь мистера Шайлока. Тот поднял руки и закричал:

— Не стреляйте! Это не я!

Один полицейский бросился за дом, рассчитывая найти там злоумышленника, но, пробежав ярдов сорок, начал задыхаться и прекратил погоню. Через несколько минут прибыло подкрепление, и это еще больше раззадорило толпу.

Марш начался, когда барабанщики вышли вперед и направились по бульвару Мартина Лютера Кинга в сторону центра. За ними ехал Трей Гловер на внедорожнике с опущенными стеклами — рэп гремел на всю округу. Далее двигались остальные участники марша протеста, размахивая плакатами, требуя остановить казнь и освободить Донти Драмма. К ним присоединились жадные до зрелищ дети на велосипедах. Чернокожие жители, сидевшие до этого дома, тоже выходили и вливались в процессию. Колонна манифестантов, постоянно увеличиваясь в размерах, двигалась медленно, хотя и пункт назначения по-прежнему не был определен.

Никто не запрашивал разрешения на манифестацию, хотя на ее проведение требовалось получить разрешение городских властей. В отличие от этого марша, митинг, прошедший накануне у здания суда, был официально разрешен. Полиция, однако, проявила выдержку. Пусть протестуют! Пусть кричат! Все равно сегодня все закончится. Перекрытие улицы, попытки разогнать толпу и даже арест наиболее рьяных участников марша только подольет масла в огонь. Поэтому полицейские держались поодаль, а некоторые даже расчищали путь, направляя случайные машины в объезд.

Чернокожий полицейский на мотоцикле подъехал к внедорожнику и прокричал:

— Что происходит, Трей?

Трей, оказавшийся во главе несанкционированной демонстрации, ответил:

— Мы движемся к зданию суда!

— Если все пройдет мирно, то никто не пострадает.

— Надеюсь, так и будет, но не обещаю, — ответил Трей, пожимая плечами. И он, и полицейский знали: в любой момент ситуация может стать неуправляемой.

Процессия медленно повернула на Филлипс-стрит и снова устремилась вперед. Она состояла из граждан, которые пользовались своим правом на свободу самовыражения и были рады привлечь к себе внимание. Барабанщики слаженно отбивали ритм, оглушительный рэп не смолкал. Молодежь пританцовывала в такт и издавала воинственные крики. Настроение было одновременно и праздничным, и боевым. Школьников опьяняло ощущение свободы и собственной силы, они хотели действий. Далеко впереди полиция перекрыла движение на Мейн-стрит и сообщила владельцам магазинов, что в центр города направляется марш протеста.