Записки мертвеца - Георгий Апальков Страница 48

в её коробке с хламом и поищу батарейки для приёмника, который стоит у неё на столе. Как я понимаю, стоит он там больше для красоты и антуража: с трудом могу представить Иру слушающей радио перед сном, как какой-то старый дед из прошлого века. Но, быть может, если я найду батарейки и вставлю их куда надо, приёмник поймает что-нибудь. Какую-нибудь радиоволну, на которой нам подскажут, что делать дальше: где раздобыть машину, как выехать на дорогу, миновав всех мертвецов в округе, и вырулить на объездную, ведущую прочь из этого города, превратившегося в одну большую часовую бомбу. Радиоволну, на которой сидит джин-ди-джей и раздаёт бесплатные советы всем отчаявшимся. Просто полнейший нонсенс. Даже если я каким-то чудом отыщу нужного размера батарейки, если они будут заряжены, и если приёмник с ними и впрямь заработает, то всё равно с вероятностью близкой к стопроцентной я буду крутить ручку переключения частоты и слушать одни только свистящие и шипящие помехи. Дурацкая затея.

Дневник на сегодня я, пожалуй, оставлю. Вернусь к нему уже завтра утром, в это же самое время. Рассказать за один присест обо всём моём пути от Гроссбуха сюда у меня вряд ли получится, но напишу столько, сколько смогу. Заодно и о том, как пройдёт сегодняшний день парой строчек обмолвлюсь. А пройдёт он, похоже, опять в напряжении, на нервах и с шальным желанием отмотать время вспять и утром тридцать третьего дня остаться дома.

Запись 8

Шестое сентября. Сороковой день с начала вымирания.

Батарейки для радио я нашёл и вставил их куда следует. Результат пока нулевой. На всех волнах либо нескончаемое шипение помех, либо тишина: как я и предполагал. Ну, попытаться-то точно стоило. Не пробовал, кстати, проверить его на балконе или лучше — на крыше. Благо, туда теперь проход открыт: во многом благодаря мне, между прочим. Сам себя не похвалишь — никто не похвалит! Ладно, игры с радиоприёмником отложим на потом. Сначала — дневник.

Вчера обещал чиркнуть пару строк о том, как пройдёт день после того, как все проснутся. Раз обещал — сделаю, хотя писать тут, в общем-то, не о чем. Опять бесконечные переливания из пустого в порожнее с Ирой, её отцом и матерью. Куда ехать? На чём? Как добраться до ближайшей машины, за руль которой можно будет сесть? Ответы на эти и многие другие вопросы найти, на самом деле, очень просто. Но Ириному отцу, по-видимому, куда больше хочется их искать, чем находить. Ещё бы: когда ты строишь и перестраиваешь планы, когда ты бесконечно рассуждаешь на тему всевозможных пустяковых деталей, то тебе не надо действовать. Чем дольше размышляешь, тем дольше стоишь за стартовым флажком и отодвигаешь от себя необходимость бежать марафон. Понять его можно: человек столько времени просидел взаперти и ещё ни разу не видел мир за пределами своей квартиры. Новый мир. То, во что всё вокруг превратилось за последний месяц с небольшим. А увидеть его из окна и увидеть вживую, прочувствовав себя в нём — это две совершенно разные вещи, уж поверьте мне и моему опыту. В этом смысле Ира и её семья заслуживают скорее сочувствия, чем чего-либо ещё. Но когда на кону стоит жизнь — и моя, и их — становится не до сочувствия. Уже второй день я скрежещу зубами от бессильной злости на их нерешительность, медлительность и, что самое неприятное, на постоянные попытки заткнуть меня и на надменные усмешки, на которые натыкаются мои предложения как можно скорее убираться прочь на чём угодно, лишь бы начать уже двигаться хоть куда-то.

— А поедем мы на чём? И как ты вещи все предлагаешь погрузить? У тебя так всё просто, я прямо не могу! — из раза в раз отвечает на это отец Иры.

И хотя необходимость убираться признают все, они не могут признаться сами себе в том, что боятся уходить. А безотчётный страх, если дать ему власть над собой, способен сделать из человека круглого идиота, который будет до тошноты кружить себя на карусели ненужных дел, сублимации и замещения некоего важного шага сущей ерундой. Убедить их будет тяжело: практически невозможно, полагаю. Не знаю, какое чудо могло бы мне в этом помочь, если даже тот факт, что я проделал путь через ад, пробираясь к ним, не добавляет мне очков в их глазах. Кстати, о пути через ад.

День 34

— Как я уже говорил, план — полнейшее безумие. Я его во сне увидел, прикинь, — начал рассказывать Лёха, открыв банку тушёнки.

— Ну не томи уже, говори!

— В общем, валяюсь я, сплю себе. А я ж вчера никакущий был. Да и запой сказывается, на самом деле. Всякая хрень в общем снится. Люблю, когда сны из прошлого приходят: типа из того времени, когда всё было нормально. Но иногда, правда, и упыри эти полоумные снятся, и всё, что с ними связано. Вот и в этот раз так было. Будто бы я в парке аттракционов, там, в центре. Ну, знаешь, где колесо обозрения вот это, карусели там всякие…

— У нас он в принципе один. Давай уже к сути! — я начинал терять терпение. Мне хотелось как можно скорее услышать Лёхин план, чтобы, возможно, ухватиться за него как за спасительную соломинку.

— Да всё, всё, не нервничай. Короче, захожу туда, а там зомбари как будто… не знаю, типа празднуют что-то. Все оборванные, ободранные, рожи в крови, но ведут себя как господа в смокингах на званом ужине. А я там, во сне, понимаю, что на эту вечеринку мне не надо. Но я уже там, понимаешь, да? Надо как-то куда-то уходить, а они меня окружили по всем фронтам со своими фужерами игристого, тарталетками и всякой прочей фигнёй, и сейчас уже вот-вот затянут в свою тусовку. И тут я думаю: «Чё я туплю? Я ж летать умею!» И полетел. Так типа подпрыгнул, взмыл в небо, и всё, поминай как звали. Лечу потом над городом, смотрю туда-сюда, а там — река, поля, чуть дальше — лес…

— Лёха, ты обещал мне план какой-то озвучить, — сказал я, накрыв лицо рукой. Раздражения от того, что Лёха ходит вокруг да около, больше не было. Мне вдруг стало стыдно за него, как бывает стыдно за одноклассника, отвечающего у доски и вместо ответа несущего сущую чепуху.

— Я и озвучиваю. Просто вдохновением с тобой делюсь: как я ко всему пришёл. Думал, тебе интересно будет, — Лёха