Питер Альбано - Поиск седьмого авианосца Страница 49

Покашливание старшего помощника отвлекло его от этих мыслей. Он взглянул на часы и отрывисто скомандовал:

— Перископ поднять!

Вахтенный старшина, повернув кольцо гидравлического фиксатора, высвободил перископ, скользнувший вверх из своей шахты.

— Стоп! — сказал Вил, когда линзы оказались над поверхностью воды.

Согнувшись чуть ли не вдвое и расщелкнув сложенные рукоятки перископа, он взялся за них и описал полную окружность. Вмонтированная в перископ камера посылала на монитор сероватые «картинки».

— Пусто, командир, — сказал Джек, глянув на монитор.

— Пусто так пусто, — пробурчал Вил и подумал про себя: «Ничего. Арабами и не пахнет». — Акустик!

— Есть акустик!

— Ну, что там?

— Ничего, сэр, — раздалось у него за спиной.

— Отлично. Еще три фута вверх.

Перископ плавно ушел у него из рук, и Вил наконец-то смог распрямиться, приникнув к резиновому наглазнику.

Взвившись над перископом, антенная решетка стала принимать высокочастотные сигналы, передавая их в приемник, и на индикаторе РЛС замигали два огонька.

— Сэр, — сказал оператор. — Два поисковых радара. По характеристикам импульсов — береговые. Это не самолет и не корабль.

— Откуда? С мыса Гамова?

— Так точно.

— Отлично, — повторил командир.

Он и в самом деле был доволен. Кораблей нет, самолетов тоже, а береговые локаторы на таком расстоянии их перископ не засекут. Хотя лодка не подходила ближе двадцати четырех миль и формально находилась в нейтральных водах, русские считали стомильную зону вокруг Владивостока своими территориальными водами. И несколько раз за эти два месяца Норман видел, как по акватории порта кружили крейсер «Кара» и эсминец «Современный». У обоих на борту были самые совершенные ГАСы,[21] самонаводящиеся торпеды и вертолеты К—27, оборудованные акустическими радарами и способные сбрасывать РГАБ[22] и глубинные бомбы. Русские ясно давали понять, что не потерпят вторжения в свои воды.

Норман почувствовал, как палубу качнуло вниз и вправо.

— Внимательней на рулях, мистер Т! — крикнул он стоявшему возле рулевых-горизонтальщиков высокому тонкому лейтенанту с непроизносимым польским именем Матеуш Тышкевич.

Никто из экипажа такого не мог выговорить, и потому все называли этого благодушного, неизменно улыбчивого уроженца Южного Бронкса «мистер Т» или «мистер Мэт». Однако сейчас улыбка сбежала с его лица. Лейтенант повторил команду рулевым, и те, поглядывая на экран, спустя несколько секунд выровняли киль.

Вил продолжал вращать перископ. Здесь, севернее сорок второй параллели, линзы перископа часто утыкались в густой туман. Сейчас ветер раздергал его в клочья, и в прогалинах по правому борту виднелись сопки Поворотного, по левому всего в восьми милях выступал из воды остров Русский, но мыс Гамова был скрыт плотной темно-серой пеленой, похожей на свинцовую пыль.

Сделав оборот на 360 градусов, Норман сказал Барру:

— Ничего. Ни кораблей, ни самолетов. Ветер — норд, десять узлов, высота волны — два фута, видимость отличная. — Со щелчком сложив рукоятки перископа, он отступил от него, скомандовав: — Перископ убрать! — Зажужжал электромотор, и хорошо смазанная труба бесшумно втянулась в свою шахту. Норман глянул на часы: перископ оставался на поверхности 8,2 секунды. — Отлично. В самом деле, отлично, — сказал он сам себе.

Показав на монитор, укрепленный наверху, Барр спросил:

— Будете смотреть запись?

— Чего на нее смотреть?! Поставил бы лучше порнушку какую-нибудь, а то скоро забуду, как это вообще делается. — По ЦКП порхнул негромкий смешок. — Ладно, прокрути.

Через несколько секунд на мониторе возникло изображение, снятое укрепленной чуть ниже перископа камерой, но оно ничем не отличалось от того, что видели минуту назад его глаза. Он зевнул.

— Старший помощник, принимайте вахту, — и с нескрываемой тоской добавил: — Курс прежний.

— Есть курс прежний, — отозвался Джек Барр.

Но прежде чем командир успел повернуться и шагнуть к переборке, отделявшей ЦКП от жилых отсеков и его каюты, раздался голос Ларри Мартина:

— Сэр, у Пейна кое-что интересное.

Не больше пяти-шести шагов должен был сделать Норман Вил, чтобы оказаться за спиной главного акустика Боба Пейна. Огромный пятнадцатифутовый сенсорный преобразователь гидролокатора, укрепленного в носовой части лодки, засек шумы какого-то судна, передал их на компьютер, в памяти которого хранились частотные характеристики всех кораблей ВМФ СССР, и на зеленом дисплее перед Пейном замелькали их визуальные символы.

— Незарегистрированные характеристики, сэр. Неизвестное судно, — сказал он, прижимая к уху наушник. — Одно или несколько. Дальность шесть-семь миль.

— Может, это кит? Или подводная лодка?

— Нет, сэр, — Пейн показал на дисплей, на котором плясали ломаные линии, показывавшие источник шумов. — Мощные машины. Высокая истинная скорость — один-восемь-ноль.

— Ого-го, командир, — сказал Ларри Мартин. — Если это землетрясение, то не меньше десяти баллов по шкале Рихтера.

Вил, ворча что-то, взял наушники и услышал характерный нарастающий шум гребных винтов, рассекающих воду, и постепенно сумел в этой мешанине звуков выделить две различных частоты. Затем в наушники медленно вползло посвистывание. Норман быстро глянул на зеленовато мерцающий дисплей в поисках вспыхивающих точек и, к немалому своему удивлению, ничего не увидел.

— Два корабля, сэр, — сказал Пейн. — Но такие признаки попадаются мне впервые, ничего подобного пока не слышал.

— Черт, они уже совсем близко, — сказал Вил.

— Их экранирует термоклин, — заметил акустик.

Вил внятно выругался. Здесь, на севере, звукопроводимость была ужасающая. Море из-за постоянно меняющихся температур представляло собой настоящий слоеный пирог, а там, где отдельные слои теплой воды на поверхности встречались с холодными глубинными течениями, возникал почти непроницаемый барьер, действовавший как экран-отражатель и защищавший от акустических сигналов. Это играло на руку подводникам, а вот сегодня сработало против командира «Огайо». Вил обернулся к старшему помощнику:

— Над нами, по всей видимости, полным ходом идут два боевых корабля. Турбины работают с полной нагрузкой. — Он побарабанил пальцами по приборной панели. — Когда «Трепанг» засек два эсминца на входе в Корейский пролив?

— Почти тридцать пять часов назад, — ответил, заглянув в вахтенный журнал, Барр.

— А ведь это они и есть, — задумчиво сказал командир. — Те самые ливийские эсминцы.

— Они в трех милях, сэр, — доложил Пейн, — скорость — тридцать один узел. Через шесть минут десять секунд пройдут в четырех тысячах ярдов у нас по левому борту.

— Отлично. — Вил подошел к перископам и, напряженно размышляя о чем-то, стукнул в них костяшками пальцев. — Они ведут гидроакустический поиск?

— Нет, сэр. У меня только шумы двигателей и корпуса.

— Старший помощник, глубина под килем?

— Сорок фатомов, сэр.

— Стоп машина!

Барр передал команду в центральный пост, и все услышали, как перестал вибрировать единственный бронзовый винт лодки. Безмолвная «Огайо» пошла на глубину, уменьшив издаваемые ею шумы до предела.

— Дальность?

— Три мили, сэр.

— Поднять перископ!

Вил держал линзы над самой поверхностью воды и внезапно услышал пугающее гудение радарного датчика.

— Что там такое? — вскрикнул он.

Оператор глянул на вспыхивающий в углу дисплея огонек — знак опасности.

— Два береговых радара, сэр. Проводят поиск с большим радиусом действия: ноль-восемь-пять, два-шесть-ноль, три-пять-пять.

— Это лоцманская проводка, командир, — сказал Барр.

— С мысов?

— Точно, командир. С мыса Поворотного, мыса Гамова и острова Русский.

— Добро. Поднять перископ.

Вил, то наклоняясь, то выпрямляясь, но не отрывая глаз от окуляров, кружился вместе с перископом, пока не увидел все, что ему было надо увидеть. Он даже удовлетворенно крякнул: два серых эсминца находились именно там, где он и предполагал. Они шли полным ходом, разрезая и вспенивая острыми форштевнями волны и оставляя за кормой белые буруны. По две трубы, по четыре орудийных башни, торпедные аппараты… Глубинные бомбы, разложенные на корме ровными рядами, отсюда казались леденцами в шоколадной глазури, фортопы мачт щетинились антеннами. Пятидюймовые орудия были уставлены жерлами в небо, зенитные установки заполняли палубу и надстройки. Доведя увеличение до четырнадцати единиц, Вил потерял оптическое разрешение, но зато сумел разглядеть теперь все в мельчайших подробностях — он видел даже смуглые лица зенитчиков и впередсмотрящих на мостике и фор-марсе. Кое-кто курил, и у всех был скучающий вид.