Ромен Сарду - Прости грехи наши Страница 49

Охранник протиснулся в центр толпы. «Монах», увидев его, обрадовался. Они вполголоса перекинулись парой фраз и затем поднялись на второй этаж, в комнату, которую охранник снимал вдвоем с Шюке.

Викарий остался в общем зале. Взгляды, которые окружающие бросали на него, встревожили Шюке: он вдруг стал бояться, что кто-нибудь из присутствующих неожиданно подойдет к нему и начнет расспрашивать, кто он такой и какого черта на них глазеет. Викарий решил выйти на улицу и сделать вид, что прогуливается.

Однако, подойдя к пересечению улиц Манто-Блан и Бриз-Миш, он почувствовал, что здесь еще опаснее, и покрепче вцепился в свой ящик.

Сделав два круга по близлежащим улочкам, Шюке решил вернуться на постоялый двор. Однако там ему довелось стать свидетелем странной сцены: он еще издалека заметил на углу дома, как раз напротив постоялого двора «Белый сокол», троих мужчин, один из которых был типом жуликоватого вида, а в двоих других викарий, к своему большому удивлению, узнал писарей, которых он до этого видел у архивариуса Корентена То. Писари показали своему собеседнику пальцем на постоялый двор и сунули ему какой-то сверток. Этот третий был, судя по его весьма замызганной одежде, уличным бродягой. Он тут же стремительно направился к постоялому двору «Белый сокол». Монахи остались ждать. Прошло пять минут. Шюке стоял как вкопанный, не зная, что ему следует предпринять. Возможно ли, чтобы эти двое явились сюда по распоряжению архивариуса?

Наконец оборванец вышел с постоялого двора и кивнул ожидавшим его писарям. Они перекинулись несколькими фразами и разошлись. Писари при этом довольно сильно нервничали. Они разделились, и каждый пошел своей дорогой.

Эта странная сцена сильно обеспокоила викария. Писари, несомненно, искали его, Шюке. Но что нового они должны были ему сообщить? И откуда они узнали, что он находится именно здесь? После некоторых колебаний викарий пошел на постоялый двор.

В общем зале было по-прежнему полно людей, однако ни охранника, ни мнимого монаха среди них не было. Шюке поднялся на второй этаж. Дверь в его комнату была незапертой. Войдя внутрь, викарий увидел, что его охранник и мнимый монах лежат на полу и у обоих было перерезано горло.

Дорожный мешок охранника был вывернут наизнанку. Деньги, выданные на дорогу Корентеном То, были похищены. Убийца также отодрал подкладку на рясе викария. Он явно что-то искал…

Шюке не стал долго думать. Схватив мешок, он сбежал вниз по лестнице и, не оглядываясь, стремительно зашагал по лабиринту улочек.

Положение викария становилось тяжелым. У викария больше не было денег на дорогу, не считая той суммы, что еще оставалась от взятого в Драгуане. Не было пропуска. Не было охранника. Возвращаться в архиепископство было бы неразумно: вдруг именно архивариус организовал это жуткое убийство? Что, если он навел справки у секретаря Альшера де Моза и узнал, что у Шюке есть и другие письма, и он хотел завладеть ими любой ценой?

Шюке нужно было покинуть Париж как можно быстрее. Обратившись к тем людям, с которыми он успел познакомиться благодаря своему охраннику, викарий попытался узнать у них о том, как можно было покинуть город, не подвергаясь при этом осмотру на пункте уплаты дорожной пошлины.

Это обошлось викарию недешево: ему пришлось расстаться с двумя большими драгоценными камнями второго ожерелья, которое он в свое время снял с трупа Акена и хранил, чтобы передать его родственникам покойного епископа.

Шюке направили к перевозчику древесины. Тот в свою очередь свел викария с поставщиком бревен, у которого отказались принять их очередную партию, потому что они уже подгнили, и теперь эти бревна надо было вывести из Парижа. Шюке протиснулся в одно из свободных пространств между штабелями бревен.

Прячась, как какой-нибудь заурядный преступник, викарий из Драгуана через несколько часов оказался за пределами Парижа, сумев избежать проверки на пункте уплаты дорожной пошлины.

На следующий день Шюке прибыл в Нуайан. Там он легко нашел у причала баржу под названием «Финикия», хозяин которой, как и говорили информаторы охранника, поджидал попутный груз. Из всех барж только она не была поставлена на зиму на прикол.

Перед разговором с хозяином баржи Шюке предпочел снова облачиться в рясу. У него не хватило храбрости прикидываться контрабандистом.

— Куда едем? — спросил хозяин баржи у Шюке, после того как тот обратился к нему.

Этого человека звали Франсуа Куртпуен, однако он любил называть себя Финикийцем. Он, правда, внешне был совсем непохож на античного моряка, однако обладал такой же деловой хваткой, как и эти торгаши из давно ушедших времен.

— Мне нужно попасть в Труа, — сказал Шюке. — Причем быстро.

— Это можно. Я имею в виду, что можно попасть туда, а вот насколько быстро — это уже второй вопрос. Вы кюре?

— Викарий.

— А это же еще лучше. Так ведь? Я имею в виду… в церковной иерархии?

Шюке отрицательно покачал головой.

— Я не против того, чтобы взять на борт священника. Это даже благоприятствует коммерции, — признался Финикиец. — Я как-то раз подвозил аббата, и после этого мне сразу же удалось заключить три выгодные сделки подряд. Но сейчас я иду порожняком. Ну почти порожняком. Поэтому придется считать вас обычным пассажиром. У вас есть деньги?

— Я могу заплатить.

— Вы что, в бегах?

— С чего вы взяли?

— У меня есть кое-какой жизненный опыт, — ответил торговец. — Это будет вам стоить пятнадцать экю.

Шюке даже вздрогнул: от взятых им в Драгуане денег оставалось всего лишь десять экю.

— У меня нет таких денег, — сухо сказал он. — Семь экю, больше я дать не могу.

Финикиец лукаво посмотрел на Шюке: он любил торговаться.

— Семь экю и еще что?

— У меня больше ничего нет.

— Как сказать…

Куртпуен посмотрел на маленький деревянный крест, висевший на груди Шюке.

— Я соглашусь на ваши семь экю, но вдобавок мне нужно полное тройное отпущение грехов: для меня и моих детей. Что скажете?

— Не покупается прощение Господне.

— Неужели? С каких это пор? А разве на выходе из церкви у нас не просят сделать пожертвование, святой отец? Те, которые уклоняются от этого, редко получают благословение своего кюре. Это хоть и не торговля, но чем-то ее напоминает. Если вы мне платите семь экю, то я теряю восемь экю от реальной цены. Можете мне поверить: я еще никогда столько не жертвовал в пользу Церкви. Я ведь вас не подкупаю, викарий, — я жертвую в пользу Церкви натурой. Разве вы что-нибудь на это можете возразить? Вам неплохо живется на деньги верующих. Включите мои восемь экю в ваши дорожные расходы.

Шюке одолевали сомнения по поводу того, хватит ли у него мужества на такое отпущение грехов…

— Я согласен, — наконец сказал он с горечью в голосе.

— Кроме того, вы благословите мое судно, да?

— Хорошо.

— Ну, тогда платите.

Шюке отсчитал монеты. Финикиец взял их с равнодушным видом. Викарий уже хотел было взойти на борт баржи, но Куртпуен вдруг остановил его.

— Подождите-ка! Теперь давайте поговорим о товаре.

— Каком товаре?

Куртпуен показал пальцем на деревянный ящик Шюке.

— Что там, внутри, кюре?

Шюке вздрогнул и еще крепче вцепился в ящик.

— За товар приходится платить пошлину, — добавил Финикиец. — Если у вас там лишь тряпье, я оставлю вас в покое. Но если вы везете дорогостоящие товары, за которые я буду нести ответственность, то придется платить.

— То, что я везу, вас не касается.

— Если вы так говорите, я вам верю. Но тогда вы подниметесь на борт, а ящик останется здесь, в Нуайане. Даже контрабандисты не отказываются показать мне то, что они везут. Если это совершенно открыто делают даже воры, то что в этом зазорного для церковника?

Шюке оказался в затруднительном положении: он не знал, как отреагирует на содержимое его ящика хозяин баржи. Вполне возможно, что из суеверия он откажется взять его на борт. Викарий начал издалека: он едет к живущим в Труа родственникам своего бывшего патрона. Ему нужно передать им останки умершего епископа.

— Какие останки? — подозрительно спросил Куртпуен.

Шюке открыл свой ящик. Финикиец даже присвистнул от удивления.

— Вот те раз! Это в корне меняет дело, святой отец. Перевозить скелет — это вам не шуточки. Я, знаете ли, не такой храбрец, чтобы брать на борт мертвеца!

Шюке уже подумал, что дело плохо, когда — тем же самым возмущенным тоном — Финикиец выпалил без пауз, буквально на одном дыхании:

— Это означает еще десять экю. И не вздумайте спорить, иначе вы так и останетесь на берегу вместе с прощением грехов!

Шюке ничего не оставалось, как только достать из потайного кармана еще один камень из ожерелья епископа.