Михаил Март - Сломанные побеги Страница 5

— Тихон Акимыч не прав. Он не должен был сообщать вам диагноз.

— Так делают во всем мире. Человек должен иметь время для подготовки к смерти. Закончить все дела, составить завещание и уйти со спокойной душой. Ядрин прав и я ему благодарен за откровенность. Кстати о завещании. У меня никого нет. Квартиру превратят в музей. Кому он нужен? А дачу я завещаю тебе. Ты моя последняя радость в жизни. Не дача, особняк. Так строить теперь не умеют. Полгектара земли, вокруг сосны, и все это рядом с Москвой. Ее мой отец строил. Нашими соседями были Булганин, Ягода и прочие деятели.

— Разве я могу принять такое подношение? Девушка раскраснелась.

— Хватит тебе в общежитии ютиться. Я умру, дачу разграбят. Найди честного нотариуса и приведи его ко мне. И паспорт не забудь.

— Хорошо. Потом об этом поговорим. А сейчас укол пора делать.

Акишин лег на свой диван и задрал махровый халат. Укола он не чувствовал, но нежные пальчики Лили доставляли ему удовольствие.

— Я от тебя балдею! Кажется так выражает эмоции молодежь?

— Рада, что могу сделать вам приятное.

Перед уходом Акишин сунул в карман медсестры стодолларовую бумажку.

— Балуете вы меня, Аркадий Семеныч.

— Мелочи. Деньги мне не нужны. Их у меня много, а тратить не на что. Я не гурман и не стиляга. Пшенная каша и старый халат. Вот только молодость и отгремевшую славу за деньги не купишь. Пора посторониться и дать дорогу другим.

Он чмокнул ее в лобик и распахнул входную дверь.

Девушка вышла из подъезда и легкой быстрой походкой направилась по улице.

Паша не сразу ее заметил. Он выключал двигатель своей машины и ставил блокиратор на коробку передач. Она лишь промелькнула. Он оглянулся. Но красотка смешалась с людским потоком.

Чертовщина какая-то! Теперь эта журналистка будет мерещиться ему на каждом шагу. Он не мог забыть ее ярко-зеленых глаз, она его обворожила, околдовала и загипнотизировала, все сразу.

Прошло больше недели, но она ему так и не позвонила. Скорее всего, и не позвонит.

Павел Михайлович вышел из машины и направился в тот подъезд, из которого выскочило привидение и улетучилось.

Дверь ему открыли, когда он уже собрался уходить. Аркадий Семенович играл на инструменте и не слышал звонка. Проигрывая куски из своей новой симфонии, он тут же вносил правки. Сегодня старик был в ударе. Увидев его, гость удивился.

— Аркаша, мне кажется ты помолодел. Даже спина выпрямилась. Неужто Пегас пасется на потертом ковре твоего кабинета?

— Так, немного встряхнулся. Вижу папку в твоих руках вместо бутылки. Может и тебя посетило вдохновение?

Они прошли в сумрачный кабинет.

— Я обхожусь без вдохновений. Мастерим потихоньку, без Божьей помощи. Ремесло не требует души.

— И чем ты хочешь похвалиться?

— Так, пустячок. Сделал несколько набросков к главам. Требуется твое одобрение. Это все же твоя жизнь, а не моя.

— Любопытно, любопытно. Каким же я предстану перед общественностью после смерти?

— Только не произноси этих слов. Мурашки по коже бегут, словно меня уговаривают написать некролог.

— Эпилог, Павлуша.

— Я пишу роман с использованием хронологии и биографии одного человека. Но моя задача как можно дальше уйти от истины. В связи с чем мне нужно знать в мельчайших подробностях три-четыре случая из твоей жизни, свидетели которых до сих пор живы. Пример. Ты дал кому-нибудь по морде при всех. При близких, конечно, а не устроил драку в кабаке, о которой каждый мог узнать. Знают только друзья. Хорошо, если кто-то из них жив. Читая о тебе всякие небылицы, близкие тебе люди должны наткнуться на пять-шесть случаев, свидетелями которых они были и хорошо помнят подробности. Это заставит их поверить, что книгу написал близкий тебе человек. Тот, кто мог знать или видеть подробности твоей жизни. Наложение фактов на вымысел заставит читателя поверить в правдивость всего материала. Важно, чтобы не появилось опровержений, и книгу не назвали грязной клеветой.

Композитор помолчал, лицо его подернулось пеленой грусти.

— Раз уж мы пошли ва-банк, то тебя необходимо вооружить всеми материалами. Ты помнишь, Лидуся умерла от сердечного приступа, скоропостижно. Будь у нее время, она сожгла бы свои дневники. Есть вещи, о которых родная мать знать не должна. Но однажды они мне попались на глаза. Шесть общих тетрадей, исписанных бисерным почерком. Материала не на один роман хватит. Мне посвящено не менее половины ее воспоминаний. Гуляла от меня Лидуся. Та еще стерва. Ну, да Бог ей судья. Она как была, так и осталась для меня самым дорогим человеком. Злость прошла. Но как ужасно узнать под старость, что ты всю жизнь прожил рогоносцем и дураком. Пару ее кавалеров я знал. Морды им бил. И они это помнят, если живы. Не думаю, что Лида рассказывала обо мне своим мужикам, но что-то они знают. Моя благоверная выбирала себе партнеров моложе себя и намного. Женщина она была эффектная, богатая, имела право на выбор. Не гнушалась даже моими учениками. Беспокоиться о живых свидетелях не стоит. Их предостаточно. О моей жене писать не надо. Пара мазков и хватит. Героем должен оставаться я. Скандальным героем.

— Ты мне дашь ее дневники?

Аркадий Семенович подошел к книжному шкафу и достал из второго ряда из-за нот шесть общих тетрадей с помятыми углами и положил на стол.

— Забирай. Теперь уже все потеряло свой смысл. О моем героическом папаше тоже напиши. Одной главы с него хватит.

— Я очень хорошо помню Семена Демьяновича. Мудрый был мужик.

— Мудрый. Это точно. Всех его сотоварищей расстреляли, а он выжил. Одних орденов килограммов пять будет. Вопрос: за что? На войне не воевал, землю не пахал, Днепрогэс не строил. Но о нем мы как-нибудь отдельно поговорим. Ты мне скажи лучше, кому доверишь материал печатать? Ты же от руки пишешь? Перьевой ручкой? Раньше тебе жена помогала, а теперь?

— Алена и печатает. Мы с ней остались в хороших отношениях. Даже перезваниваемся иногда. Но стена между нами стоит крепкая. Я толкался плечом, но ни в какую.

— Она тебя любит.

— Я ее тоже. Только никому от этого не легче.

— Найди машинистку на стороне. Алене лучше не знать о твоем творчестве.

— Я уже думал об этом. О моих делах в издательстве Алене тоже лучше не знать. Она же мне говорила: «Я уйду, и твоя фортуна за мной следом». Как в воду смотрела. Но ничего, нас хрен сломаешь. Мы еще пошумим! У тебя выпить пет ничего?

— Ты же пока не допьешь, не уйдешь. Асам я давно ничего не покупаю. Сбегай, магазин подносом. Молодой еще. Пожалуй, и я с тобой выпью.

После нескольких рюмок диалог оживился, и они проболтали до позднего вечера.

Время прошло незаметно. И опять Паша поехал домой на метро.

Подглядывать в замочную скважину — некрасиво. Но именно этим ему предложили заняться, и Павел Михайлович чувствовал себя не в своей тарелке. Другое дело наблюдать за людьми со стороны, делать собственные выводы, остальное додумывать, подключая фантазию и складывая результаты в общий мешок. Есть кусок глины, лепи в свое удовольствие. Никто от тебя не требует сходства с вымышленным персонажем. Его пет в природе. И слава Богу! Но теперь от тебя ждут не только узнаваемости, но требуют сделать из оригинала карикатуру. Превратиться в одночасье из сочинителя криминальных историй в репортера «желтой» прессы и выдавать свои помои за истину в последней инстанции.

Аркадий забраковал его наброски. Композитор получался белым и пушистым. Две-три скандальные истории не спасали положение, а выглядели клеветой, поклепом на хорошего, всеми уважаемого человека.

— Скучное чтиво! — поморщился Аркадий Семенович. — Ты должен ударить читателя обухом по голове. Женщины должны краснеть, а мужчины восхищаться и завидовать. Настроение книги должно меняться от главы к главе, как и чувства. Зачем мне тебя учить? Ты все это умеешь делать. Нужна страсть! Любовь, сочувствие, страх, секс, криминал, ненависть, триумф, падение и, наконец, хэппи-энд.

— В гробу?

— Для многих гроб становится счастливым концом.

— Это будешь не ты.

— Напиши роман о композиторе. Крепкий триллер. Без ссылок на определенную личность. А потом вставь в книгу конкретные факты. Так тебе будет удобней. Развяжешь себе руки. Дай волю своей фантазии, а потом подгони костюмчик к моему размерчику. Работа муторная, но не такая мучительная.

Хорошо советовать. Павел расхаживал по комнате третий день и не написал ни одной строчки. Никаких разочарований. Он имел о себе слишком высокое мнение, чтобы опустить руки и скиснуть. Нет, разумеется, дело будет доведено до логического конца и книга получится не хуже других. Вот только с чего начать? Как зацепиться за нужную ниточку?

Его потревожил телефонный звонок.

— Здравствуйте, господин Слепцов.

— Добрый день. С кем говорю?

— С Леной Новоселовой. Журналисткой. Знакомство в метро помните?