Дин Кунц - Твое сердце принадлежит мне Страница 50

– Осталось девять пуль, – послышался голос лилий. – Восемь – ранить, одна – убить.

Но где бы ни пребывала Исмей после смерти, она открыла ему простую истину. И теперь Райан видел, что выворачивал эту истину наизнанку, перекручивал и завязывал узлами, пока не извратил окончательно. Ощутил не благоговение – подозрительность. Увидел черный заговор, тогда как мог получить милость Божью. Строил свои умозаключения на том, что вокруг отравители, слуги-предатели, пичкающие его галлюциногенами, что весь мир ополчился на него. На самом деле существовал только один заговорщик – он сам. Не желал он признать реальность многослойного мира и вечности.

Райан вскинул глаза на Вайолет.

– Главная причина насилия – ненависть к правде.

Живая близняшка умершей Лили выстрелила Райану в левый бок, чуть ниже лопатки.

Он еще оставался в этой комнате, но не полностью, какая-то его часть от боли перенеслась совсем в другое место, тело так ослабело, что уже не могло разделить с разумом свои страдания. Но на этот раз он не питал иллюзий относительно того, что кто-то тайком напичкал его галлюциногенами.

– Исмей дала мне… последний шанс. Колокола.

Он встретился взглядом с Вайолет, посчитав, что это ее право – увидеть, как жизнь уходит из его глаз.

– Колокола? – переспросила она.

– Задолго до трансплантации Исмей сказала: если услышу колокола… прийти к ней. Я не пошел.

– Исмей? Кто она?

Ему не хватало сил и ясности ума, чтобы объяснить. Поэтому он ограничился тремя словами:

– Мой ангел-хранитель.

– Я звонила в колокола, – объяснила Вайолет.

Он не понял.

– Некоторые церкви коммунисты не разрушили. Оставили, чтобы глумиться над ними, проводя позорящие храмы мероприятия.

– Железные колокола.

– В тот день, когда Лили умерла, мне удалось передать ей записку. Я написала… что буду с ней душой. И звонила в колокола, чтобы это доказать.

Райан вспомнил, как зловеще звонили, звонили, звонили колокола. И свои ощущения – будто они предупреждают о допущенной им ужасной ошибке.

– Написала ей, что звон колоколов – обещание восстановить справедливость, – продолжила Вайолет. – Написала ей, что она будет вечно жить в моем сердце. Об этом скажет ей колокольный звон.

Хотя и по-прежнему боясь смерти, Райан уже не думал, что ему нужна такая жизнь.

– Все правильно, – заверил он Вайолет. – Это восстановление справедливости.

Она прострелила ему правый бок, пониже лопатки.

Пуля сотрясла его тело, запах крови теперь казался нежнейшим ароматом жертвенности, он видел, как тени со всей комнаты надвигаются на него.

Совсем недавно, прошло чуть больше часа, в аэропорту Кэти Сайна, прежде чем сесть в ожидающий ее лимузин, крепко обнимая Райана, прошептала ему на ухо пять слов, которые никто никогда ему не говорил. И теперь, впервые в жизни, он произнес эти слова, обращаясь к другому человеку, со смирением и искренностью, которые, спасибо Господу, обнаружил в себе: «Я буду молиться за тебя».

Уже стоя одной ногой вне времени, Райан более не мог правильно отсчитывать секунды, но ему показалось, что прошло больше минуты, а Вайолет все смотрела на него и не стреляла. Он собирался с силой, чтобы еще раз заверить ее, что она все делает правильно, когда она отвернулась и выстрелила в один из постеров.

В обойме оставалось шесть пуль, и она потратила их на мертвых знаменитостей, председателя Мао и лавовую лампу, которая взорвалась с яркой вспышкой.

Не удостоив Райана и взглядом, Вайолет вышла из комнаты, оставив его умирать.

Глава 56

Ослабев от потери крови, а может, потеряв желание жить, Райан даже не попытался сползти с лей-зи-боя, где свернулся клубком, словно собака, собравшаяся уснуть. Подтянул ноги к груди, голову положил на подлокотник.

Когда взорвалась лавовая лампа, один из торшеров перевернулся и погас. Так что комнату теперь освещали главным образом свечи и горящие фитили масляных ламп. Ничего в ней, по большому счету, не изменилось, но теперь гостиная напоминала руины, подсвеченные угасающим пламенем огромного пожара.

То ли по прошествии длительного времени, то ли сразу после ухода Вайолет в гостиной появился человек, который что-то озабоченно бормотал, злобно ругался. Нагнулся к Райану, коснулся его, дыхание зловонием напоминало тролля, который наелся какой-то гадости у себя под мостом, потом отошел к высокому темно-синему шкафу, расписанному звездами и лунами.

Когда человек склонялся над ним, Райан не мог сфокусировать на нем взгляд, но теперь, на расстоянии, понял, что это его отец.

Верхнюю часть высокого шкафа со звездами и лунами занимали две дверцы, под ними располагались ящики. Джимми вытащил один ящик, вывалил содержимое на пол.

– Папа.

– Все нормально, я знаю, все нормально.

– Позвони девять-один-один.

С ящиком в руках Джимми вернулся к раскладному креслу. В отраженном свете масляных ламп его глаза сверкали, как фонари.

– Не могу позволить копам найти мою заначку.

Достал ложное дно ящика, отбросил в сторону. Вытащил прямоугольный металлический ящик высотой в четыре дюйма, в каких владельцы магазинов и предприятий малого бизнеса иной раз хранят дневную выручку, прежде чем вечером отвезти в банк.

– Меня ранили.

Джимми открывал ящик.

– Минутку, минутку, минутку, – взял пластиковые пакетики с марихуаной и гашишем. – Должен слить в канализацию, потом позвоню.

– Сначала позвони, потом сольешь.

– Слишком много этого дерьма, слишком много. Не могу допустить, чтобы меня с ним застукали.

– Папа. Пожалуйста. Позвони.

Когда Джимми уходил, бормоча себе под нос: «Должен слить, должен слить, должен слить», более всего он напоминал Румпельштильцхена[56], разве что совсем свихнувшегося.

Райан попытался подняться с раскладного кресла. Потерял сознание.

Разбудили его приближающиеся сирены.

Джимми наклонился над лей-зи-боем, прижимал какую-то тряпку к голове Райана.

– Что ты делаешь?

– Надо остановить кровотечение.

Влажная тряпка пахла как посудное полотенце, но у Райана не было сил, чтобы отбросить ее.

– Папа, послушай, – полотенце закрывало глаза.

– Они уже подъезжают.

– В масках.

– Кто в масках?

– Они ворвались в масках.

– Хрен с два.

– Мы не видели их лиц.

– Я видел их лица.

Конец полотенца попал в рот, Райан его выплюнул.

– Они… ошиблись адресом.

– Молчи. Береги силы.

– Они искали какого-то Кертиса.

– Какого Кертиса? Нет тут никакого Кертиса.

– Подстрелили меня, прежде чем это поняли.

Сирены смолки.

– Уже приехали, – прокомментировал Джимми.

Собрав все силы, Райан отбросил тряпку с лица.

– Послушай. Это наша версия.

– Нам нужна версия? – в недоумении спросил его отец.

Райан не хотел выдавать Вайолет и двух ее сообщников. Не хотел, чтобы их выдал Джимми.

– Будь уверен, папа. Нам нужна версия.

– Маски, не тот адрес, какой-то Кертис, – повторил Джимми.

– Ты сможешь это сделать?

– Облапошить копов? Всю жизнь этим занимался.

Мгновением позже в гостиную вбежали медики.

Райан мог только подивиться себе: еще недавно он смирился со смертью, а вот теперь ему вдруг очень захотелось жить.

Глава 57

Через три года и три месяца после выхода своего первого романа Саманта опубликовала третий. Лексингтон, штат Кентукки, стал двадцать первым и последним городом в ее рекламном турне. Обычно писатели не жаловали этот город, но она попросила издателя включить его в список вслед за Атлантой, чтобы оказаться в непосредственной близости от ранчо Святого Кристофера и получить предлог для телефонного звонка.

Она думала, что ему будет не очень удобно приглашать ее к себе, если бы он узнал, что для этого ей придется лететь через всю страну. Но никаких мыслей о причиненных ей неудобствах не могло и возникнуть, раз уж она все равно направлялась в эти края. Двумя неделями раньше, когда она позвонила ему, он явно обрадовался, услышав ее голос, так что она получила приглашение, не прилагая для этого особых усилий.

Утром, арендовав автомобиль, она поехала в глубинку, предпочитая избегать автострад, по сельским дорогам, не торопясь, наслаждаясь зелеными холмами. Вдоль дорог, миля за милей, тянулись черные изгороди, белые изгороди, каменные стены, за которыми паслись табуны великолепных чистопородных лошадей.

Ранчо Святого Кристофера раскинулось на семидесяти акрах. Трава на лугах и пастбищах выглядела такой же сочной, как и везде, лошади – такими же прекрасными, пусть и не могли похвастаться чистотой породы. Главный корпус находился в стороне от шоссе, к нему вела подъездная дорожка, над которой смыкались кроны растущих с обеих сторон дубов.