Владимир Ераносян - Крестная мать Страница 55

— Чертовщина! — сплюнул Борис, проснувшись. Наспех умылся и стал собираться. В четырех стенах он не испытывал ничего, кроме гнета, уж лучше выйти на улицу, посидеть в какой-нибудь кофейне под открытым небом, а лучше пройтись по парку, может быть, пропустить стопочку коньяка? Пить и не пьянеть было до нелепости глупо. В спиртном нет подлинного успокоения. Пытливый ум Бориса раскопал в питье нечто механически отвлекающее, подобное перебиранню четок или кусанию ногтей. Ни к тому, ни к другому он не привык. Пристраститься к спиртному ему, пожалуй, тоже не грозило. Побродив по парку, Борис вышел к галерее художников, уставивших картинами клумбы. Он принялся без всякого интереса прицениваться к дешевой мазне.

Сюжеты полотен, выставленных на продажу, были достаточно посредственны, банальны и скучны. Однообразные пейзажи, безвкусные натюрморты, подражательская маринистика, безжизненные портреты, он не ожидал увидеть здесь ничего ошеломляющего, но внезапно наткнулся на полотно, приковавшее его внимание.

Обезумевший подросток с бешеными глазами, бросающий горящий факел за многоярусный резной иконостас, опрокинутая пустая канистра, из которой течет слабая струйка бензина, бушующий в храме пожар, подбирающиеся к ликам святых и изразцам языки пламени.

"Огонь… Наваждение", — ужаснулся мысли Борис и громко спросил:

— Кто это нарисовал?

— Это моя работа, — показался автор, бородатый с проседью мужчина в берете, — это для настоящего ценителя. Писал для себя, ни за что бы не продал, если бы не финансовые затруднения.

— Скажи, что это такое? — спросил Борис. Грубые нотки в его голосе насторожили художника.

— Полотно называется "Приказ сатаны", — как бы оправдываясь, объяснил художник, — заблудший юноша с надломленной психикой оскверняет Божий храм.

Борис взял картину в руки.

— Зачем ты это сотворил? — Раздражение было настолько велико, что Борис готов был разорвать эту дьявольщину на кусочки.

"Надо ж такому случиться, вместо покупателя свела нелегкая с маньяком", — художник не на шутку испугался. В надежде на то, что коллеги в случае чего придут на помощь, он произнес заметно громко, чтобы все слышали:

— Вы извините, но это моя собственность, — однако надолго смелости не хватило, грозный вид Бориса заставил поумерить пыл. — Творец для того и существует, чтобы отображать действительность. — Его голос снова прозвучал приглушенно, ему не в чем извиняться перед человеком, державшим в руках его творение, но под этим пристальным взглядом, под натиском односложных вопросов он невольно терялся. — Автор имеет право на свое видение, что, не реально? Такое случается сплошь и рядом. Что, не слышали о сатанистах? Мы верим в Бога, а они верят в дьявола, им никто не запрещает, у нас ведь свобода вероисповедания.

— За сколько ты ее продаешь? — спросил Борис, заметивший, что монолог перепуганного насмерть художника привлекает зевак.

— Хотел полтора миллиона купонов, — робко ответил художник, уже успевший пожалеть о своем решении вынести эту картину на продажу.

Борис достал портмоне и отдал деньги. Он протянул их художнику, тот взял деньги, не веря, что маньяк оказался все же покупателем.

— Теперь это моя собственность? — обратился Борис к автору.

— Да. Конечно, — произнес еще не оправившийся от испуга художник.

Борис отыскал глазами контейнер для мусора, подошел к нему и швырнул свое приобретение в кучу грязных оберточных бумаг и стаканчиков из-под мороженого, но это было не все. Он достал спички и разжег огонь. Он смотрел на костер до тех пор, пока огонь не потух. Удостоверившись, что содержимое мусорника трансформировалось в пепел, Борис пошел прочь от удивленных глаз зевак и застывшего в недоумении автора "Приказа Сатаны".

В душе Бориса, как ни странно, возникло облегчение; он шел по городу и ни о чем не думал, хотя… он думал: "Ну и выбрал же этот живописец себе сюжет, с огнем играть нельзя…"

Мила стояла возле окна в своей комнате и смотрела вниз на ослепительный свет автомобильных фар, заполнявший вечерний город. Она уже в который раз перебирала в памяти тот злополучный вечер, когда исчез ее брат. Мила с ужасом вспоминала собственные произнесенные сгоряча слова: "Лучше бы тебя полоснули… чтоб ты сдох…" Она была готова казнить себя. Никого не любила она так, как брата. Если бы он не был родным братом, она бы добилась его любви, но так распорядилась судьба. Боже, какие глупости, о чем она думает! Может, ее Андрея больше нет! Зачем он ввязался в драку? Из-за этой проклятой куклы, из-за этой шлюхи. Убили Андрея.

Но как это могло произойти? С Клаусом не так легко справиться. Чеченцы подстерегли их на выходе? Нет, труп Клауса нашли в другом конце города. Крестная уверена, что Андрей жив, только бы это было правдой. Где он? Мила путалась в мыслях, снова и снова возвращаясь к тому вечеру, реставрируя в сознании малейшие детали той проклятой вечеринки.

"Это я накликала беду, из-за своей проклятой ревности, — выговаривала сама себе Мила, — как ни скрывал Андрей, очевидное не утаишь. Он ходил в "Мир грез" только затем, чтобы любоваться бесстыжей Иолой. Она приворожила его так, что он больше никого не видел, как будто на этой дряни свет клином сошелся".

От глаз Милы не скрылось то, что Иола поощряет влечение ее брата своими сексуальными штучками. Андрей едва не захлебывался, глотая слюну, когда она во время стриптиза щелкала глазками, глядя на него, посылала ему воздушные поцелуи, облизывала, уставившись на Андрея, свои длинные пальчики, демонстрировала свой розовый язычок, прикусывала нижнюю губу, — и все это для Андрея. Танцовщица представала в образе хищницы, женщины-вампа, обволакивая изо дня в день ее брата страстью, и ей это удалось. Она заочно подчинила его, иначе как объяснить, что день для него утратил смысл. Он маялся, дожидаясь вечера, чтобы занять заказанный столик, ближний к музыкальному рингу, и упиваться красотой недоступного идеала. Как ненавидела Мила эту смазливую кошку, благодаря которой ее брат на глазах превращался в сексуального маньяка. Мила иногда думала, что ее брат онанирует, представляя несостоявшиеся картинки сладких мгновений, проведенных с Иолой, танцовщица играла с ним, как хотела. Для этого не было необходимости в словах. И вот результат. Трусливый по своей натуре, он бросился один на целую шайку кавказцев. Почему он? А не кто-то другой? И почему она, прижав к груди коленки на столике у чеченцев, уставилась именно на ее брата? Она взывала о помощи именно его, будто мало было вокруг мужчин…

Мила вздрогнула, по телу пронесся колючий холодок, она вновь постаралась припомнить момент во всех подробностях. Она видела перед собой тот, молящий, взгляд, стриптизерши… А если… Иола спровоцировала Андрея, если играла?.. Мила все отчетливее ощущала фальшь той суматохи, неискренность того взгляда, все, как в неуклюже сработанном сценарии, но зачем ей это понадобилось? И в этот день Андрей пропал… Он ушел с ней! Она знает, где Андрей.

В тот момент, когда Мила вошла в гримерную к стриптизерше, та приклеивала перед зеркалом накладные ресницы.

— Ко мне обычно входят со стуком, — раздраженно произнесла Иола. Она развернулась на своем изящном пуфике, чтобы как следует рассмотреть нахалку, ворвавшуюся в ее апартаменты. — Девушка, в чем дело? — не своим голосом проговорила Иола. Она узнала незваную гостью. Да, это была сестра Андрея. "Надо же было вляпаться, — подумала танцовщица. Плохие предчувствия терзали с того самого дня, как она связалась с горбуном. — Ох и попала же я в историю".

— Говоришь, без стука нельзя входить, — издевательским тоном прошипела Мила, — я и так целый час ждала, пока вы изволите появиться.

— Мы с тобой, девочка, не договаривались о встрече, — с нарочитой надменностью вставила Иола, стараясь не выдать своего испуга.

— Если хочешь, я войду со стуком, — продолжала Мила, — вообще-то я уже вошла, а за стуком дела не станет, вот сейчас я настучу тебе по твоей прелестной мордашке.

— Чего тебе надо? — уже без доли иронии спросила стриптизерша.

— То, что мне надо, у тебя есть. Ты мне скажешь, где Андрей.

— Какой Андрей? — Иола сделала вид, что роется в памяти.

— Не волнуйся, я помогу тебе вспомнить. — Мила схватила танцовщицу и яростно дернула, повалив ее на пол. Свободной рукой Мила шарила по столику трюмо в поисках чего-нибудь тяжелого. Она расшвыряла все пудры и лаки, пока не нащупала ажурный металлический торшер. — То, что надо, — дохнула она в лицо Иоле, — сейчас от лика суперзвезды останутся одни воспоминания, да и те пригодятся только мне. Ну так, где же Андрей, красавица?