Владимир Ераносян - Крестная мать Страница 54

Сейчас он стоял по правую руку от Хозяйки и гадал, кому в этом споре она отдаст предпочтение. Сам Матлашенко был уверен, что грузин как всегда порет горячку. Он знал, что в последнее время Кутателадзе был не по рангу приближен к Матушке, а потому истинно желал, чтобы все стало на свои места. И раз уж Лисовский считается первым советником, значит, его мнение должно восприниматься более значимо. Порядок превыше всего. Будь его воля — он бы эту Гориллу приструнил, в два счета поставил бы на место. Так подумал Матлашенко и тут же осек себя на мысли, что вряд ли ему удалось бы остепенить дикаря, это умеет делать только Матушка…

Когда Родионова вяло приподняла руку, все замолчали, стены просторного кабинета словно поглотили лишние звуки. Голос Хозяйки, взявшей наконец слово, поначалу показался сломанным и дрожащим…

— Вина за случившееся лежит на мне, и только мне суждено поставить точку в этой череде несчастий. — Родионова, сжав кулаки, попыталась взять себя в руки. Ее голос с каждым словом вновь приобретал былую властность. — Никто не уполномочен решать за меня. Встреча состоится. Только она может пролить свет на происходящее. Злой рок преследует меня, и я намерена узнать имя этого злого рока, я склонна считать справедливыми слова Лисовского. То, что в краже моего мальчика причастны чеченцы — всего лишь версия, не больше, можно предположить, что их использовали как живой заслон. Да, улики есть, но их могли подстроить наши истинные враги. Нас уже и так достаточно запутали. Мы ввязались в войну. Встреча необходима. Посмотрим, что скажет Алхан.

— Что бы он ни собирался сказать, нужно принять дополнительные меры предосторожности, — вставил довольный Лисовский, не забыв смерить Кутателадзе презрительным взглядом, — вышло по его. Матлашенко тоже радовался про себя: "Грузин облажался и получил по заслугам". — Позволю себе изложить свои соображения, — продолжал Лисовский, — эти шельмы могут выкинуть любую штучку, следует застраховаться от любых неожиданностей. Итак, за нами выбор места встречи. Алхан заведомо идет на то, что переговоры будут назначены в контролируемом нами районе. В десять ноль-ноль мы сообщим ему время встречи, что касается места… Мы сообщим ему три возможных варианта и оговоримся, что окончательный вариант он узнает за полчаса до встречи, если он что и замышляет, у него ничего не выйдет, не успеет подготовиться. Расставим в трех местах наблюдателей. Они засекут малейшее шевеление чеченцев. Если Алхан задумал с нами играть, то поплатится. Заодно такой ход позволит нам убедиться в том, насколько сильно желание Алхана встретиться с Еленой Александровной, уверен, что согласится на наши условия, а нам лишние козыри не помешают.

— Сделать так, как ты говоришь, означает, что мы его боимся, — не выдержал Роланд, — ты сам себя не уважаешь. Для тебя это не унизительно? Мы должны разговаривать с чечней с позиции силы, а они уже капитулировали под моим натиском, они согласятся на все, что угодно, лишь бы просить пощады.

— Здесь не профсоюзное собрание, — возмутился Лисовский. — Мы тебя уже выслушали, не мешало бы тебе чуточку подумать: раз мы диктуем свои условия, значит мы просто не считаемся с их гарантией, не уважаем их слова, это само по себе оскорбление Алхану, а не страх перед ним. И он поймет это, небось не дурак. Вот в чем позиция силы.

Последнее слово было за Хозяйкой. Она встала и медленно пошла к дверям своих покоев, на ходу сказала: "Лисовский, займись подготовкой к встрече, завтра к утру я буду готова".

В десять часов на Пушкинской зазвонил телефон. Трубку поднял Лисовский. Он сообщил человеку Алхана, что встреча состоится завтра в восемь утра. Место встречи Алхан может уточнить за полчаса до ее начала. Лисовский назвал вероятные места ее проведения. Это будут или речной теплоход "Леся Украинка", или резиденция Матушки на Пушкинской, а может быть, банкетный зал ресторана "Динамо".

— Ресторана "Динамо"? — переспросил абонент.

— Вы правильно расслышали, — подтвердил Лисовский.

— Ресторана "Динамо"? — переспросил Алхан своего человека.

— Да, "Динамо", — кивнул он.

Мудаева терзала тревога, он ходил взад и вперед по кабинету и отгонял от себя нехорошие предчувствия. Он рассуждал вслух в присутствии Яраги:

— Ты думаешь, Матушка меня продинамила со встречей?

— Если так, то тебе крышка, — не щадил своего земляка Яраги, — хотя, я думаю, встреча состоится. Ты поедешь один. Минимум охраны. Тебя там могут убить, тоща версия, которую ты изложил мне, подтвердится, если же речь пойдет о пацане, ты должен убедить эту бабу, что ты не при делах, должен уладить все, по твоей вине подорван авторитет нашей общины. Ты обязан исправить ошибку или искупить ее своей кровью. Искренне желаю тебе выкрутиться, с нами Аллах!

Алхан прибыл на место встречи на пять минут раньше. Его БМВ свернула к пирсу, где швартовался круизный речной лайнер "Леся Украинка", и затормозил в нескольких метрах от трапа. Алхан вышел из машины, достал любимый "Кэмэл", прикурил и жадно затянулся. В случае чего ему не на что рассчитывать: кроме водителя и одного телохранителя радом никого не было. Вполне могло быть, что эта сигарета последняя в его грешной жизни, размышлял Мудаев, гладя на бегающие солнечные блики по воде.

К причалу подъехали две иномарки. "Ниссан-патруль" притормозил рядом с пароходом, оттуда вылез Кутателадзе, человек, с которым Мудаеву меньше всего хотелось общаться.

— Ну что, лапки кверху, — прорычал Роланд, приближаясь к Мудаеву. Он подошел к Алхану на расстояние вытянутой руки и, округлив глаза, прошептал:

— Ты мой личный враг, независимо от того, что бы ты не придумал, ты слышить меня, сука. Я хочу посмотреть, как чувствует себя твоя башка, отдельно от туловища. Я всех обрезаных баранов из Киева вышвырну!

— Ты Шаолинь, — набравшись смелости, съязвил Алхан.

— А ты сомневаешься? — Кутателадзе сотрясал воздух указательным пальцем, — пидор, готовься к свадьбе, я тебя своей женой сделаю. Я тебе сватов пришлю, выйдешь за меня замуж…

Алхану повезло, что подъехала Матушка, а то бы долго ему пришлось выслушивать остроты Гориллы.

Алхан и Матушка молча, без приветствия, проследовали в приготовленную для встречи кают-кампанию. Они говорили в течение часа с глазу на глаз.

Когда Родионова спустилась по трапу на пирс, то сказала Лисовскому:

— Нас направили по ложному следу. Роланд наломал дров. Чечня ни при чем.

Алхан был на седьмом небе. Все обошлось. Переговоры принесли ему долгожданный покой, он приехал в свой дом, оборудованный впопыхах под крепость. Его встретил Усманов. Алхан все рассказал посланцу Координатора. Яраги, выслушав Алхана, улыбнулся и похлопал его дружески по плечу и посоветовал:

— Позвони Координатору — поделись радостью!

Алхан заказал переговоры, через час зазвонил телефон.

Алхан поднял трубку. На том конце ответили:

— Грозный на проводе.

В этот момент Яраги выстрелил Алхану в затылок и, засунув пистолет в кобуру, проговорил, глядя на убитого земляка:

— Я же предупреждал, никогда не выходи на Координатора напрямую. — Яраги взял трубку и сообщил абоненту: — Инструкции выполнены, вылетаю в Лондон.

Пить? Борис был близок к тому, чтобы навсегда разочароваться в вине, хмель совсем не помогал заглушить боль души. Спать? Нет, ему не спалось. Его с упрямой перманентностью доставал проклятый сон, который проигрывался во все более зловещих вариациях; не поддающиеся дреме участки мозга неутомимо раскраивали на внутренней части черепа сказочные аппликации, будто претендовали на роль режиссеров- мультипликаторов. Как надоел этот мультсериал Борису! С летальным исходом. Не в силах пресечь мистический бред, Борис продолжал уходить от преследователей, он все изощреннее обманывал их, но всякий раз они в конце концов настигали его, он просыпался мертвым и с облегчением, но без особого восторга, осознавал, что жив.

Наяву же его атаковала реальность. С легкой руки Кутателадзе шла в городе бессмысленная резня. Борис остался не у дел, отверженный, одинокий, и так же, как во сне, без видимой перспективы на "хэппи энд".

Последний раз Бориса даже позабавило окончание сна. Демоны не стали его убивать: он нашел неожиданный способ не подпустить их — огонь. Он обнаружил, что эти сгустки зла боятся огня, а ему было хорошо в объятиях пламени. Ему и Лене, они были вдвоем, они горели и смеялись в лицо своим убийцам, и что интересно, это не было самоубийством, кремацией заживо. Нет, они с Леной будто одели на себя огненные одежды, телу огонь не причинял никакого вреда. Огонь разил только их преследователей.