Джон Гришэм - Признание Страница 56

— Так вы хотите меня убедить, что в свой последний час я должен вернуться к Богу и забыть эти девять лет?

— Ты обвиняешь в них Бога?

— Да! Послушайте, что со мной случилось, Кит! Мне было восемнадцать лет, я верил в Бога, помогал церкви, конечно, иногда совершал проступки, как и все мальчишки, но ничего серьезного. Когда тебя всю жизнь воспитывают в такой строгости, это естественно. Я хорошо учился, с футболом вышла накладка, но я не подсел на наркотики, не бил людей и не входил в банды. Я собирался учиться в колледже. А потом по какой-то неведомой мне причине вдруг все рухнуло. Я в наручниках и сижу в тюрьме. Моя фотография на первых полосах газет. Я объявлен виновным еще до суда. Мою судьбу решают двенадцать белых, половина из которых добропорядочные баптисты. Прокурор — методист, судья — пресвитерианка, по крайней мере их имена значились в списках прихожан. Еще они трахались, но мы все, наверное, не можем устоять перед зовом плоти. Во всяком случае, многие. Они трахались и делали вид, будто судят меня по справедливости. А присяжные были обычными, не хватавшими звезд с неба гражданами. Помню, когда они приговаривали меня к смерти, я посмотрел на суровые и неумолимые лица этих христиан и подумал, что мы молимся разному Богу. И это правда! Как может Господь позволять своим детям так часто убивать? Ответьте, пожалуйста!

— И Божии люди часто совершают ошибки, Донти, но Господь — никогда! Ты не можешь обвинять Его.

После вспышки эмоций Донти снова обмяк и, упершись локтями в колени, повесил голову.

— Я был хорошим христианином, Кит, и посмотрите, во что превратился.

Вернулся Робби и подошел к камере. Время Кита вышло.

— Ты помолишься со мной, Донти?

— Зачем? Я молился первые три года, а мои дела шли все хуже. Я мог молиться по десять раз на дню, но это бы все равно ничего не изменило.

— Понимаю. Ты не против, если я помолюсь?

— Пожалуйста.

Пастор закрыл глаза. Ему было трудно молиться — Донти не спускал с него глаз, Робби нервно переминался у входа, а время неумолимо приближалось к шести. Кит попросил Господа придать Донти сил и мужества и смилостивиться над ним. Аминь.

Потом он поднялся и похлопал парня по плечу, по-прежнему не веря, что меньше чем через час того не будет в живых.

— Спасибо, что пришли, — сказал Донти.

Они снова обменялись рукопожатием. Дверь с лязгом распахнулась, и Кит вышел, уступая место Робби. Часы на стене показывали 17.34, а все остальное не имело значения.

Предстоящая казнь человека, который настаивал на своей невиновности, не вызвала никакого интереса у национальных средств массовой информации. В этом не было ничего необычного. Однако похожие на акты мести поджоги церквей привлекли внимание нескольких продюсеров. Беспорядки в школе подлили масла в огонь, а вероятность крупномасштабных столкновений на расовой почве не могла остаться незамеченной. Направление Национальной гвардии в Слоуне только повысило интерес к событиям, и к вечеру в город прибыли фургоны с передвижным телевизионным оборудованием из Далласа, Хьюстона и других центров, вещавших на всю страну. Едва стало известно, что человек, выдающий себя за настоящего убийцу, хочет сделать признание в живом эфире, бывшее здание вокзала превратилось в настоящий магнит, который притягивал всех находившихся в городе журналистов. Пока Фред Прайор пытался хоть как-то навести порядок, Тревис Бойетт стоял на ступеньках и разглядывал репортеров и камеры. Со всех сторон к нему тянулись микрофоны. Фред, находившийся рядом, с трудом сдерживал напиравших журналистов.

— Тихо! — крикнул он и кивнул Бойетту: — Можешь начинать.

Тревис был похож на оленя, который попал в луч прожектора и замер, не в силах пошевелиться. С трудом сглотнув, он начал:

— Меня зовут Тревис Бойетт, и это я убил Николь Ярбер. Донти Драмм не имеет никакого отношения к ее смерти. Я действовал в одиночку. Я похитил ее, несколько раз изнасиловал, а потом задушил. Тело я спрятал, а не бросал в Ред-Ривер.

— Где оно сейчас?

— В Миссури. Там, где я его закопал.

— Почему вы это сделали?

— Я не могу остановиться! Я изнасиловал немало женщин. Иногда меня ловили, иногда — нет.

Такого репортеры явно не ожидали — они несколько секунд приходили в себя.

— Так вас уже судили за изнасилование?

— Да, четыре или пять раз.

— Вы сами из Слоуна?

— Нет, но я жил здесь, когда убил Николь.

— Вы знали ее?

Дана Шредер уже два часа не отходила от телевизора, настроенного на Си-эн-эн, и ждала новостей из Слоуна. До сих пор показали всего два коротких репортажа о волнениях и Национальной гвардии. Дана видела, каким идиотом выставил себя губернатор. Однако скоро события стали стремительно развиваться. Увидев на экране лицо Тревиса Бойетта, она громко воскликнула:

— Вот он!

Ее муж находился в тюрьме со словами утешения человеку, осужденному за убийство, а на экране был тот, кто это убийство совершил.

Джоуи Гэмбл зашел в первый же бар, который попался ему по дороге из офиса Агнес Таннер. Он уже успел выпить, но еще неплохо соображал. В разных концах зала были установлены большие телевизоры: один — настроен на спортивный канал, а второй — на Си-эн-эн. Увидев, что идет репортаж из Слоуна, Джоуи приблизился к экрану. Он слышал выступление Бойетта и его рассказ об убийстве Николь.

— Сукин сын! — не удержался он, чем вызвал удивленный взгляд бармена.

Но Джоуи был доволен собой. Наконец он сказал правду, и к тому же теперь объявился настоящий убийца. Донти останется жив. Джоуи заказал еще пива.

Судья Элиас Генри, живший неподалеку от Сивитан-парка, сидел с женой в гостиной. Все двери дома были заперты, а заряженные охотничьи ружья лежали под рукой. Каждые десять минут мимо проезжала патрульная машина. Сверху кружил вертолет. В воздухе сильно пахло дымом после пожаров и фейерверка, устроенного в парке. Было слышно, как шумит толпа. Бой барабанов, уханье рэпа и скандирование сотен людей не только не утихали, но, наоборот, становились все громче. Судья с женой даже обсуждали, не стоит ли ненадолго уехать. Их сын жил в Тайлере, всего в часе езды от Слоуна, и предлагал им переждать у него хотя бы несколько часов. Но они решили остаться, главным образом потому, что соседи никуда не поехали, и всеобщая безопасность напрямую зависела от того, кто придет друг другу на помощь. Судья поговорил с шефом полиции, который довольно нервно заверил его, что все под контролем.

По телевизору объявили о поступившей из Слоуна настоящей сенсации. Судья схватил пульт и сделал звук погромче: на экране появилось лицо человека, запись признания которого он видел меньше трех часов назад. Тревис Бойетт рассказывал подробности убийства толпе репортеров.

— Вы были знакомы с девушкой? — спросил один из журналистов.

— Нет, но я знал, кем она была, знал, что она выступала в группе поддержки. Я ее выбрал.

— Как вы ее похитили?

— Заметил ее машину, припарковался рядом и дождался, когда она выйдет из торгового центра. У меня был пистолет, и она не сопротивлялась. Я уже так не раз делал.

— Вас когда-нибудь судили в штате Техас?

— Нет. В Миссури, Канзасе, Оклахоме и Арканзасе. Можете проверить. Я говорю сейчас правду, и она заключается в том, что преступление совершил я, а не Донти Драмм!

— Почему вы признались только сейчас, а не год назад?

— Я должен был бы, но решил, законники разберутся и поймут, что осудили не того парня. Меня совсем недавно выпустили из тюрьмы Канзаса, и несколько дней назад я прочитал в газете, что Донти Драмма собираются казнить. Я удивился. И теперь я здесь.

— Остановить казнь может только губернатор. Что бы вы ему сказали?

— Я бы сказал, что он собирается убить невинного человека. Дайте мне двадцать четыре часа, и я покажу, где находится тело Николь Ярбер. Всего двадцать четыре часа, господин губернатор.

Судья Генри поскреб подбородок костяшками пальцев и произнес:

— Да, дело хуже некуда, и это только начало.

Барри и Уэйн смотрели телевизор в кабинете губернатора и слушали выступление Бойетта. Губернатор Гилл Ньютон давал в холле пятое или шестое интервью после своего отважного отпора разъяренной толпе.

— Надо бы его позвать, — сказал Уэйн.

— Я схожу, а ты пока продолжай смотреть.

Через пять минут губернатор смотрел повторный показ выступления Бойетта.

— Он точно сумасшедший! — заметил Ньютон через несколько секунд. — Где виски?

Они наполнили три стакана и потягивали виски, продолжали следить за рассказом Тревиса.

— Как вы убили Николь?

— Задушил ее собственным ремешком. Черным, кожаным с круглой серебряной пряжкой. Он так и остался на шее. — Бойетт потянулся рукой за ворот рубашки и, вытащив кольцо, показал журналистам. — Это кольцо Николь. Я носил его с того дня, как убил. Там есть ее инициалы и все такое.