Джон Гришэм - Признание Страница 58

Для столь печально известного помещения, как камера, где приводят в исполнение смертные приговоры в Техасе, это было удивительно маленьким: всего двенадцать футов в длину и столько же в ширину, с низким потолком и внушительной стационарной металлической кроватью в центре. Она была заправлена чистыми белыми простынями, которые меняли перед каждой казнью, и занимала почти все помещение.

Донти удивился, насколько здесь оказалось тесно. Он присел на край кровати, и четыре охранника быстро занялись подготовкой. Его уложили на спину, привязали к кровати пятью кожаными ремнями, стянув ими грудь, живот, бедра и лодыжки. Руки отвели в стороны под углом в сорок пять градусов и закрепили другими ремнями. Донти закрыл глаза, осознавая, как ловко и привычно орудовали охранники. Они действовали молча, лишь изредка бросая отдельные слова. Вот он, последний участок конвейера системы, и тут работают профессионалы.

Затянув все ремни, охранники удалились. Над Донти склонился санитар, от которого пахло антисептиком, и произнес:

— Мне нужно найти вены. Сначала на левой руке, потом на правой. Это понятно?

— К вашим услугам, — ответил Донти и открыл глаза. Санитар протирал ему руку спиртом. Чтобы не занести инфекцию? Как предусмотрительно! Сзади было темное окно, а под ним — проем, из которого зловеще выходили две трубки и тянулись к кровати. Справа стоял начальник тюрьмы, внимательно за всем наблюдавший. За ним были расположены два окна, задернутые занавесками, — там находились комнаты со свидетелями. Если бы Донти захотел и не был привязан этими чертовыми ремнями, то вполне мог бы дотянуться до ближайшего окна.

К венам присоединили обе трубки, хотя использовать предстояло только одну — вторая была для страховки, на всякий случай.

В 17.59 губернатор Ньютон торопливо вышел из кабинета и предстал перед тремя камерами.

— Мой отказ предоставить отсрочку остается в силе. Донти Драмм признался в совершении чудовищного преступления и должен понести заслуженное наказание. Восемь лет назад его судил суд присяжных, составленный из таких же, как он, граждан, апелляции рассматривались пятью судами разных инстанций, и десятки судей подтвердили справедливость вынесенного приговора. Заявления Донти Драмма о невиновности, как и удивительная попытка адвокатов предъявить якобы настоящего убийцу в самую последнюю минуту, не заслуживают никакого доверия. Судебная система Техаса не пойдет на поводу какого-то преступника, ищущего дешевой популярности, и отчаявшегося адвоката, готового заявить что угодно. Боже, храни Техас!

Он отказался отвечать на вопросы и сразу вернулся в кабинет.

Когда занавески резко отдернули, Роберта Драмм едва не лишилась чувств, увидев своего младшего сына привязанным к кровати и с трубками, присоединенными к обеим рукам. Она вскрикнула, закрыла рот ладонями и наверняка упала бы, если бы ее не подхватили Седрик и Марвин. Все испытали настоящий шок и, обнявшись, поддерживали друг друга. Робби присоединился к ним.

Кит замер на месте, не в силах пошевелиться. За ним столпились несколько человек, появления которых он не заметил. Они подались чуть вперед, чтобы лучше видеть. Сегодня был четверг, второй в ноябре, и в этот день в ризнице церкви Святого Марка собирались прихожанки продолжить изучение Евангелия от Луки, после чего на кухне устраивался ужин. Кита с Даной и сыновьями всегда на него приглашали, и обычно они принимали приглашение. Сейчас пастору очень недоставало его церкви и семьи, и он не мог понять, почему об этом подумал, глядя на темную голову Донти Драмма. Она резко контрастировала с белой рубашкой и белоснежной простыней, которой его накрыли. Ремни были светло-коричневыми.

Роберта громко всхлипывала, Робби что-то бормотал, и неизвестные свидетели, стоявшие у пастора за спиной, напирали все сильнее. Киту хотелось закричать на них, он устал молиться, тем более что молитвы все равно не помогли.

Пастор спросил себя, изменилось бы его отношение к происходящему, будь Донти виновен, и решил, что, наверное, нет. Конечно, он бы не с такой жалостью относился к парню, но, наблюдая за выверенными до мелочей действиями персонала, Кит поразился их хладнокровности и холодной безжалостности отработанной до автоматизма процедуры. Будто усыпляли старую собаку, хромую лошадь или лабораторную крысу. Кто дал нам право убивать? Если убийство — зло, то почему нам разрешается убивать? Кит смотрел на Донти и понимал, что эта сцена врежется ему в память на всю жизнь. Он знал, что никогда уже не будет прежним.

Робби тоже смотрел на Донти и думал, как много бы сейчас он сделал по-другому. Во время каждого судебного слушания адвокату приходится на ходу принимать десятки решений, и сейчас Робби вспоминал их все. Ему следовало пригласить другого эксперта, не так активно нападать на судью, проявлять больше уважения к присяжным. Он не простит себе допущенных промахов, хотя никто его за них не упрекнет. Ему не удалось спасти невинного человека, и тяжесть этой ноши была невыносима. Вместе с Донти уходила часть его жизни, и после этой казни он станет совсем другим.

В соседнем помещении Рива плакала, глядя на уже беспомощного убийцу своей дочери, привязанного к кровати и ждавшего последнего вздоха перед тем, как отправиться в ад. Его смерть — быстрая и довольно комфортная — не шла ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить Николь, и Риве хотелось, чтобы он тоже мучился и страдал. Уоллис поддерживал ее, обняв за плечи, а рядом стояли дети. Родной отец Николь не приехал, и этого Рива никогда не забудет.

Донти с трудом повернул голову направо и увидел мать. Он улыбнулся, подмял большие пальцы рук, показывая, что все в порядке, и, отвернувшись, закрыл глаза.

В 18.01 начальник тюрьмы Джетер подошел к столику и взял трубку прямой связи с генеральным прокурором в Остине. Ему сообщили, что все ходатайства отклонены и оснований откладывать казнь не имеется. Он положил трубку и взял другую — с виду точно такую же. Это была прямая линия с офисом губернатора. Оттуда тоже давали зеленый свет. В 18.06 он подошел к кровати и спросил:

— Мистер Драмм, вы хотите что-нибудь сказать?

— Да, — ответил Донти.

Начальник протянул руку к потолку и, опустив маленький микрофон на шнуре, придержал его у лица Донти.

— Говорите, — сказал он. Звук был выведен на динамики, установленные в комнатах свидетелей.

Донти откашлялся, посмотрел на микрофон и начал:

— Я люблю своих родителей, и мне очень жаль, что папа умер, а я не смог с ним попрощаться, — штат Техас не позволил мне присутствовать на похоронах. Седрик, Марвин и Андреа — я всех вас очень люблю, и мы обязательно когда-нибудь встретимся. Мне очень жаль, что я заставил вас столько страдать, но моей вины в этом нет. Робби! Я тебя тоже очень люблю. Ты самый лучший! Теперь два слова семье Николь Ярбер. Мне очень жаль, что с ней все так случилось. Она была хорошей девушкой, и я надеюсь, что ее убийцу когда-нибудь поймают, и тогда вам снова придется оказаться в этой комнате и увидеть все еще раз. — Он закрыл глаза и закричал: — Я невиновен! Девять лет Техас обвинял меня в преступлении, которого я не совершал! Я никогда не дотрагивался до Николь Ярбер, и я не знаю, кто ее убил! — Он перевел дыхание, открыл глаза и продолжил: — Детектив Дрю Кербер, Пол Коффи, судья Грейл, все слепые присяжные и судьи апелляционных судов, а также губернатор Ньютон! Ваш Судный день придет! Когда поймают настоящего убийцу, я буду преследовать вас и не оставлю в покое! — Он снова повернулся и взглянул на мать. — До свидания, мама. Я тебя люблю.

Воцарилась тишина, и Бен Джетер вернул микрофон на место под потолком. Он отошел назад и кивнул бесстрастному мужчине, скрывавшемуся за темной занавеской слева от кровати.

Началась внутривенная инъекция — последовательно вводились три разных препарата, и доза каждого из них была смертельной. Сначала пентотал натрия — мощное успокоительное. Донти закрыл глаза, чтобы больше их уже никогда не открыть. Через две минуты ему ввели павулон, который парализует дыхательную мускулатуру и останавливает дыхание. А затем вкололи хлористый кальций, останавливающий сердце.

Поскольку Донти был полностью обездвижен ремнями, было трудно понять, когда он перестал дышать. Но это произошло. В 18.19 появился тюремный медик со стетоскопом и проверил дыхание. Он кивнул начальнику тюрьмы, и тот объявил, что Донти Драмм скончался.

Глава 27

Занавески задернулись, и камеры смерти больше не было видно.

Рива обняла Уоллиса, тот — Риву, и они вместе обняли детей. Дверь открылась, и охранник быстро вывел их на улицу. Через две минуты после констатации смерти Донти Рива и ее окружение уже сидели в автобусе, который мчался к тюремным воротам. После их отъезда семью Драмм вывели через другую дверь и тоже посадили в автобус.