Эндрю Клейвен - Час зверя Страница 62

— Олли? — Голос бабушки из гостиной. Слабый, дребезжащий, певучий. — Олли? Что происходит?

Перкинс не ответил, с трудом переводя дыхание. Он держал себя в руках, собирался с мыслями. Стоял перед телефоном, глядел в глубь коридора на раскрытую дверь.

«Она ушла, — молотом стучало в голове. — Тиффани ушла».

Именно так. И он сам позволил ей уйти.

Нэнси очнулась под пение сирен, воющих у нее над головой. Истошно вопя, красноглазые демоны проносятся совсем рядом. Вспышки красного света, промельки белого… Нэнси со стоном перекатилась на спину, веки, затрепетав, разомкнулись. Она увидела небо, чисто промытое темное небо над Манхэттеном, без единого звездного пятнышка. Округлая луна, радужные крылья облаков, зубчатая линия небоскребов на горизонте, полуосвещенные башни торчат, точно пальцы, сжимают в горсти пурпурные стены ночи.

— Господи! — пробормотала она. — Больно-то как. — Сирены орут, слетают с высоты, нырком — к ее голове. Все громче, громче. «Они уже тут, — смутно соображала Нэн, — они хотят меня поймать». Слегка приподнялась. Боль! Боль опрокинула ее навзничь, рот приоткрылся в беззвучном крике. Все мускулы на спине разорваны, ветер бьет в живот бейсбольной битой, голова кружится, молоточек ударяет в виски. — Господи! — Прижала руку ко лбу, словно опасаясь, не вылетят ли мозги. Истошное завывание сирен непереносимо. Отблески красных огней мечутся по небу.

Волосы отчего-то увлажнились. Теплая густая жидкость чуть повыше виска. Робко коснулась рукой и поглядела на испачканные пальцы.

Кровь?

Да, это кровь. Что же такое с ней случилось? Где она, черт побери? Нэнси вновь приподняла голову. Болит, отзывается в шее, зрение расплывается. Прищурившись, вгляделась во тьму. Там какой-то карлик. Цепляется за стену. Висит прямо у нее над головой, точно прилип к кирпичам, усмехается, широко расставив ноги, сверкают в злобной усмешке глаза. Обеими руками поддерживает алебастровый карниз. Кажется, хочет сорвать его, запустить вниз, в голову Нэн.

«Горгульи», — сообразила она. Вот именно. Теперь она вспомнила. Каменные горгульи ожили. Преследовали ее, спускались по кирпичной стене. Да-да. Такой уж выпал денек. Нэн зашевелилась, постанывая от раздирающей боли в спине. Приподнялась, села. Звуки сирен слились, образовали плотный купол у нее над головой, эхом отдавались в ушах, окружали со всех сторон, прижимая к земле. Нэнси замигала, поглядела на черное покрытие под ногами. Это она тоже смогла узнать, она как раз добралась до края карниза, когда полетела вниз. Слева — Лексингтон-авеню, справа — плоская крыша здания, соединяющего два крыла ее дома. Она сорвалась с карниза и упала на эту крышу. Если бы она упала иначе, если бы она упала на улицу, сейчас бы ее искали не полицейские, а служащие морга.

Нэнси едва не рассмеялась, но тут же сморщилась, отзываясь на спазм внизу живота. Встав на четвереньки, она уговаривала себя распрямиться, подняться на ноги. Покрытая черным асфальтом крыша под ногами, мерцающее небо над головой — все это покачивалось и кружилось. Нэнси все шире раскрывала глаза, борясь с дурнотой. Воспоминания тесней обступали ее, являлись вспышками, окунались в окружавшее ее багровое зарево. Мать. Лицо матери надвигается на нее. Родной голос: «Убийца! Убийца!»

— Ох! — Опираясь о крышу, Нэнси с трудом поднялась.

Убийца.

Голос диктора: «Зверское убийство Нэнси Кинсед».

Убийца?

«Кто же тогда я?» — устало подумала Нэн.

Она стояла, хоть и с трудом. Колени дрожали, кости, казалось, прорывали кожу, но Нэнси сумела выпрямиться. Постанывая, осмотрела себя: на одной ноге джинсы разорваны, кожа содрана до живого мяса, серая водолазка почти что лишилась рукава, испачкана кровью, спереди чем-то заляпана.

«Не прошло и пяти минут с тех пор, как я переоделась и выбросила засранную одежонку… помада, верно, уже поплыла, и…» Сирены смолкли. Отключились, словно свет при перебоях на электростанции. Достигли пронзительной высоты, заполонили небо, сверкали и плясали им в такт вокруг луны сигнальные огни — и вдруг сирены умолкли, лишь красные отблески не унимались. Нэнси, покачиваясь, прислушивалась к тишине, шороху ветра, автомобильных шин. Голова бессильно склонилась к плечу. Мысли медленные, расплывчатые — точно предметы под водой. Слышала, как внизу отворилась и вновь захлопнулась дверь. На застывших, негнущихся ногах двинулась по направлению к улице, добралась до края крыши, дальше — невысокий парапет. Оперлась на него обеими руками, посмотрела вниз, на Лексингтон-авеню.

Машины стояли справа. Скучились, облепили угол, недалеко от Грэмерси-парк. Она насчитала шесть автомобилей, а где-то еще, быть может, притаились другие, невидимые для нее. Прямо-таки Преступник номер один. Понаехали. Красно-белые сигнальные лампы вращались в тишине, отбрасывая причудливые световые пятна на стену, подсвечивая изнанку листьев, деревья, статуи, железную калитку небольшого парка. Красные и белые пятна повсюду. Облокотившись на парапет, Нэн наблюдала. Копы вылезли из машин и помчались к дверям дома. Напряженные лица, палец скрючился на курке. С улицы вывернул здоровенный синий с белым грузовик. Целый грузовик! Высотой с дом, длиной с целый квартал. С изумлением Нэнси следила, как открывается задняя дверь этого монстра, выпуская батальон полисменов в бронежилетах, железных касках, с металлическими Щитами. Они тоже опрометью кинулись к дверям здания.

— О-хо-хо, — пробормотала Нэн, покачивая головой. Утомительное зрелище. Все эти копы. Хотяг ее схватить. А у нее все болит. Бежать уже не можег. Ну, что будет, если на этот раз они поймают ее? Разве так уж плохо? Отвезут в больницу, только и всего. Снова накачают наркотиками. Может быть, даже позволят вновь явиться на беседу к этому — как его? — доктору Шенфельду, к тому ласковому молодому человеку, которому Нэнси отбила яйца. Вечерок проведут с Билли Джо, она расскажет, как отважно пустилась в путь в поисках магического слова, обсудят возможности переправить убитых жидов на Луну…

Нэнси прикрыла глаза, стояла, покачиваясь с пятки на носок, сонно приоткрыв рот. «Что же тут плохого», — мурлыкала она. Она ведь устала. Так устала.

Оливер!

Сон как рукой сняло! Выпрямилась, вцепившись обеими руками в парапет, скребя ногтями бетон. Сердце резко забилось, глаза вновь распахнулись, взгляд метнулся на столпившихся внизу полицейских. Люди в синих мундирах вбегали в здание в призрачном багровом свете, на ходу расстегивая кобуру…

— Оливер! — повторила она. Оливер Перкинс. Надо его найти. Непременно надо. Немедленно. Все остальное она забыла, но Оливера помнила, помнила, как держала его книгу, как скользили пальцы по глянцевой белой обложке.

«Это он всучил мне книгу. Чтобы я смогла узнать его».

Пальцы помнили шероховатую ткань бумаги, уголок, зажатый между большим и указательным пальцем. Черные ряды букв перед глазами:

Что, если б вместе нам уйти в горы,А то и дальше в горы — позади тех гор,Где листья цвет меняют.Кивок где первый полутени серого среди ветвейРаскланивается во мне сейчас как то, что человекПрипоминал до наступления юности,А после — со знанием дела — позабыл.

Нэнси помнила ритм и музыку его стихов. Она мало что поняла, ведь это — поэзия, а что она смыслит в поэзии, но его стихи оставили в ней какое-то новое ощущение; сладостная тоска, ностальгия, жизнь и смерть потихоньку выбираются ночью из лесу, припадают к коленям одинокого, внимающего им человека. Она помнила глаза Оливера, одинокие тоскующие глаза, лицо поэта на обложке его книги. Ведь она держала в руках эту книгу, верно? Погрузилась в глупые девичьи мечтания, задрала ноги на стол, книгу опустила на колени, на бедра, размышляя, как бы это было, если бы подобные вещи ей говорил парень, склоняясь к ней, глядя серьезными умоляющими глазами, и она могла бы поверить ему. Нэнси воображала кроватку, в которую она улеглась бы, прикрыв свое юное обнаженное католическое тело одной лишь простынкой, а он сидел бы, угрюмо склонившись над столом, в тесном кругу света, что-то чиркая в своем блокноте…

Это час зверя.

Нэнси пошатнулась, цепляясь за парапет. Слабость, подступающая тошнота. Час зверя. Ну да, ну да. Надо спешить. Надо туда. Быть может, она уже опоздала. Ведь она не знает, который час. Все могло уже произойти.

Оливер.

Они хотят убить его. Надо успеть. Надо добраться до него вовремя.

Ни о чем больше не думая, Нэнси полезла через парапет. Она плакала от непомерного усилия, плакала от боли. Спина, колени, голова — боль повсюду, сливается в единый ожог, пронизывающий все тело. И все же Нэн удалось перебросить ногу через парапет. Заглянула в проем: отвесный спуск в переулок. Ничего не стоит переломать ноги, а заодно и шею…