Антон Фарб - Глиф Страница 64

Дверца распахнулась, и сидевший за рулем Белкин сказал:

— Залезайте! Надо убираться отсюда!

— На улице оставаться нельзя, — сказал Белкин, деловито крутя руль. — Опасно. Твари.

Марина его не услышала. В памяти все еще стояла картинка, увиденная в зеркале заднего вида: проваливающая внутрь самой себя площадь, кренящийся памятник Ленину — и неторопливо ковыляющая по тротуару всего в десяти метрах от разверзшейся бездны бабулька с полной авоськой лекарств. Безусловный хит сезона, самое яркое впечатление сегодняшней ночи…

— Какие еще твари? — спросил Руслан.

— Ты у Анжелы дома был? Самурая помнишь?

— Помню, — содрогнулся Руслан.

Интонация его вернула Марину к реальности. Ну да, точно, Шаман не разрешил ей заходить во двор Анжелы. Они с Русланом и «Мажорами» пережидали перестрелку — короткую, но ожесточенную — на улице, возле калитки. А потом джип «Мажоров» вышиб ворота и унесся вдаль, и Шаман приказал своим бойцам преследовать его, а сам позвал Руслана с собой в дом, строго-настрого велев Марине оставаться на месте. Как же погиб Самурай?..

— Подожди, — перебила Марина. — А ты откуда знаешь про Самурая? И про Анжелу?

— Я много чего знаю, — самодовольно, как всегда, изрек Белкин.

Его надутость плохо увязывалась с его бомжеватым прикидом и болезненным видом. На висках Белкина пульсировали вены, на затылке была свежая шишка (с рассечением: волосы слиплись от засохшей крови), а на шее полопались мелкие сосудики, нарисовав затейливый узор под кожей.

Плюс ко всему этому в машине, где бы он ее не раздобыл, воняло, как в мясном отделе рынка в жаркий день.

— Ты можешь по-человечески объяснить? — попросила Марина почти вежливо. Она попыталась усадить Шамана рядом с собой ровно, но его все время заваливало набок.

— Нет, — бросил Белкин отрывисто. — Нет времени. Надо торопиться.

— Куда?! — не выдержал Руслан. — Куда торопиться, черт возьми? Куда мы едем?! Что вообще происходит?!!

— В библиотеку, — ответил Белкин.

— Куда-а? — изумилась Марина.

— К тебе. На работу. Там все началось. Первый глиф.

О господи… Выставка Чаплыгина... «Черное солнце»!..

— И что? — не поняла Марина.

— Там мог остаться… — замялся Белкин, — как бы это назвать… канал… лазейка… Проход!

Он вырулил на Новый бульвар, пролетел мимо фонтана и резко затормозил. Шамана качнуло вперед, и Марина, выматерившись сквозь зубы, схватила его за воротник косухи. Белкин и Руслан выскочили из джипа.

— Пойдем, — сказал Белкин краеведу. — Мне нужна будет твоя помощь.

Он открыл багажник, вытащил и всучил Руслану картонную коробку размером с книгу, а сам взял длинный сверток.

— Тебе лучше пойти с нами, — сказал Белкин Марине. — На улице опасно.

— Я сама его не дотащу! — возмутилась Марина.

— А, черт… Руслан, помоги. Тут, в багажнике, мое кресло-каталка…

Вот! Вот оно что, дошло до Марины. Белкин ходил, бегал и водил машину самостоятельно, словно и не было у него никакого перелома бедра неделю назад!

Ах ты ж симулянт проклятый…

— А где же твои костыли? — язвительно осведомилась Марина, пока Белкин с Русланом перегружали бесчувственное тело Шамана в кресло.

— Там же, где и твои очки! — огрызнулся Белкин, и Марина машинально коснулась рукой виска. А ведь правда… — Я принял глиф… Как и ты… Мы теперь в Игре… А у нее свои правила… Ну-ка, раз-два, взяли!..

Инвалидное кресло жалобно скрипнуло под весом Шамана.

— Ладно, — сказал Белкин. — Все, пошли. Хватит время терять.

— По-моему, — заметил Руслан, — мы опоздали.

Поглощенные возней вокруг машины, они не удосужились взглянуть на библиотеку. А взглянуть стоило.

Областная научная библиотека, место работы Марины и точка начала Игры, пятиэтажное здание в стиле «модерн», откуда Шаман забрал Марину всего лишь… сколько?.. пять, ну пусть шесть часов назад — так вот, библиотека выглядела так, будто стояла заброшенной уже несколько десятков лет.

Стекла были выбиты, и кое-где даже рамы из черной сгнившей древесины криво торчали из оконных проемов, выломанные поколениями вандалов. Правое крыло покрывал слой копоти от давнего пожара, а фронтон был размалеван убогими граффити — не глифами, нет, а обычной матерной пачкотней. Штукатурка осыпалась, обнажая бетонные стены. Местами бетон успел выветриться до состояния пористого известняка. Сквозь окна пятого этажа было видно, как прохудилась, а местами и обвалилась толевая крыша. От здания веяло сыростью и безысходностью давно покинутой руины.

— Вот ведь сука! — процедил Белкин.

— Кто? — вяло спросила Марина. Зрелище заброшенной библиотеки вызвало у нее почему-то чувство полной апатии. Все, баста, сказал измученный мозг, хватит с меня новых впечатлений…

— Анжела, кто же еще мог это сделать?!

— Анжелы больше нет, — возразила Марина. — Она была в телецентре, когда тот исчез.

— Дура, — огрызнулся Белкин. — Это нас — нет. А она очень даже есть. И продолжает гадить, сука!

У Марины не осталось сил даже на то, чтобы поставить Белкина на место. Надо было сказать что-то умное, и одновременно едкое, колючее, злое… но ничего не приходило в голову.

Вдобавок, издалека донесся пронзительный женский визг, и Белкин моментально переменился в лице.

— Это Ника, — сказал он уверенно. — Подержи, — он вручил Руслану длинный сверток. — Потеряешь — нам всем крышка. Спрячьтесь, быстро, где угодно! Будет надо — сам вас найду.

Он запахнул болоньевую курточку и рысью устремился в сторону Старого бульвара, откуда визжали.

— Чип и Дейл спешат на помощь, — запоздало съязвила Марина ему вслед. Она еще раз посмотрела на здание библиотеки, потом — на развалившегося в инвалидном кресле Шамана, и на Руслана, вооруженного свертком и картонной коробкой.

Ей вдруг отчаянно захотелось проснуться. Дома. В постели. И чтобы мама сделала какао.

Там, где кричали, раздались звериное рычание и глухие звуки выстрелов.

— Нам надо убираться с улицы, — сказал Руслан.

4

Визг — удел идиоток. Это Ника за годы карьеры военной журналистки усвоила твердо. Сначала визжишь, потом — паникуешь, дальше — бежишь куда глаза глядят, ну а следующий пункт программы самый неприятный: ты умираешь. В экстремальной ситуации последнее, что следует делать, так это издавать громкие и бессмысленные звуки.

Тем не менее, Ника ничего не могла с собой поделать.

Верещала, как испуганная девчонка при виде мыши.

И самое удивительное — это помогло.

Ее визг произвел эффект акустического удара. Наступающие… тени? силуэты? серые расплывчатые пятна?.. кем бы они ни были, от визга Ники непонятные бесформенные существа шарахнулись назад, как от светошумовой гранаты; Нике даже показалось, что они испуганно взвизгнули в ответ — хотя это, наверно, было просто эхо…

Но помогло это лишь на пару секунд. Потом тени снова двинулись вперед, смыкая кольцо вокруг Ники и дыры в асфальте.

Ника опять завизжала (это был уже осмысленный, продуманный, специально изданный визг, целью которого было повторить ранее произведенный эффект; может быть, именно поэтому и не получилось), а потом резко замолчала и попыталась рассмотреть, кто (или что?) именно ее окружает.

Не призраки, нет. Вполне материальны. Но… трудноуловимы. Как будто Ника не просто смотрела, а пыталась навести резкость через портретный объектив. Силуэты постоянно выпадали из фокуса, размывались… Мало света, да и глаза болят. Особенно левый. Здорово же меня головой приложили…

Встряхнувшись, Ника поймала в мысленный объектив одну из теней и попыталась набросать словесный портрет (еще одна военная привычка — помогает не просто смотреть, но еще и видеть).

Человек. По крайней мере — двуногое существо. Одет в лохмотья, в которых с трудом можно угадать черную турецкую кожанку и черные же джинсы, самую популярную одежду местного населения. Лицо — белое пятно. Похоже на огарок свечи. Заплывшие пуговки глаз. Струйка слюны в уголке рта. Рябые одутловатые щеки.

Самый обычный алкаш. Таких возле любого киоска с бухлом — пруд пруди.

Но все же было в нем что-то… нечеловеческое.

Что-то, из-за чего Ника потеряла над собой контроль и завизжала.

Повадка. Манера идти. Держать голову, чуть наклонив. Прядущие движения толстеньких пальцев. Скособоченная спина.

Он был похож на зверя. Только не грациозного могучего хищника из леса или джунглей — а покалеченную, битую-перебитую, рахитичную дворнягу с помойки. И вел он себя как зверь. Шуганый, трусливый, готовый в любую секунду броситься наутек — но очень голодный и опасный зверь.

Нике понадобилось усилие воли, чтобы оторвать взгляд (начинался эффект туннельного зрения — периферия переставала восприниматься вовсе) и осмотреть остальных членов стаи.