Эндрю Клейвен - Час зверя Страница 71

— А-а-а-а! — протянула она. Единственный звук, который она еще способна издать. Все тело сотрясалось при каждом вздохе.

Вокруг собиралась толпа. Люди молчали. Лишь карнавальная музыка врывалась в наступившую тишину. Какое удивительное затишье. Стало слышно, как ветер колеблет увядшие листья.

Медленно-медленно Король Чума повернул голову. Девушка в маске увидела бледно-голубые глаза, глубоко ушедшие в глазницы черепа, услышала доносящееся из-под резиновой маски тяжелое дыхание.

— Мертва! — прошептал Король странным, звучным, почти что мелодичным голосом. — Ты мертва. Ты должна была умереть.

И тут он заплакал. Во всяком случае, звуки, вырывавшиеся из-под черепа маски, весьма напоминали рыдания.

Король стоял на четвереньках, склонив лысую голову и приподняв плечи.

Девушка в маске сняла левую руку с револьвера. Протянула ее к маске, точно так же, как во сне.

«Это я!» — успела подумать она.

Ощутила прикосновение плотной синтетики, потянула ее, рванув на себя тощую фигурку. Дернула еще и еще раз — с третьего раза череп соскользнул.

В воздухе взметнулась грива черных волос, на мгновение мелькнув седой прядью. Волосы заструились, укрыв лицо. Король Чума осел на мостовую, в отчаянии перекатившись на бок. Девушка в домино изумленно вглядывалась в него. Это не он. Совсем не то лицо, которое она ожидала увидеть. Под маской скрывалась девушка. Девушка с нежным фарфоровым личиком, розовые щеки перемазаны слезами. Незнакомка. Совсем чужая.

Она тоже глядела на девушку в маске и, всхлипывая, качала головой.

— Ты должна была умереть!

Девушка в домино не нашлась с ответом. Она молча смотрела на незнакомку. Потом медленно-медленно ее левая рука вновь обхватила револьвер. Палец лег на спусковой крючок. Люди, окружавшие их, отступили, резко втянув в себя воздух, испуганные металлическим щелчком. Девушка в маске направила дуло револьвера в голову неизвестной. Она все еще с трудом ловила губами воздух, но теперь слова ее прозвучали отчетливо:

— Скажи мне, где Оливер, или я застрелю тебя! — пригрозила она.

Черноволосая плакала все громче, уставившись на мушку револьвера. Все ее тело сотрясалось от рыданий.

— В библиотеке! — прошептала она.

И тут раздался первый удар часов на библиотечной башне. Било восемь.

Часы пробили во второй раз. Оливер и Зах шли по коридору библиотеки. Мотив «Пляски смерти» замирал вдали. Голоса толпы совершенно затихли. Библиотека погрузилась в тень и тишину. Готические своды сумрачно Нависли над головой, пустоглазые статуи выглядывали из ниш в стене. Раздался третий удар часов. Братья в темноте подходили к лестнице.

Они начали подниматься. Лестница уходила вверх, изящно выгибаясь вдоль округлой стены. Оливер шел впереди, Зах карабкался за ним. Он медленно двигался след в след за старшим братом, на ходу снимая кепочку и пряча ее в карман серого плаща. Расстегнул плащ, чтобы не сковывал движения. Настал великий миг, и Зах почувствовал, что почти перестал волноваться, он почти ничего не испытывал. Померк не только шум карнавала, затихла и муравьиная возня деталей в его сознании. Внутри царил покой. Заху казалось, он плывет в жидком сонном облаке. Он следил, как чуть впереди подымается с каждой ступенькой спина брата, печально улыбался Оливеру, всему, что они помнили вместе. Он вдруг ощутил печаль, что-то вроде ностальгии. В конце концов, ему приходится тяжелее, чем всем остальным. Столько тревог, боли, насилия. Его вынудили. Разве все это было так уж необходимо? А теперь придется убить брата. Какой позор! Ему и впрямь казалось, что он еще долго-долго будет вспоминать этот вечер с отвращением.

Они шли вверх по лестнице, мимо разноцветных окон, вкрапленных в стену на правильных расстояниях друг от друга. Витражи казались темными, пыльными, но порой в них отражалась вспышка уличных огней. Призраки в окнах сливались с тенями, устилавшими винтовую лестницу. Королева с золотыми локонами и сострадающим взглядом. Рыцарь с высокомерно вздернутыми бровями и острой, точно кинжал, бородкой. Они вспыхивали на миг в темноте, словно полузабытые лица, и исчезали, когда братья проходили мимо них. Почему-то эти лики усилили ностальгическую тоску Заха. Он с нежностью вспомнил прошлое, осенние запахи возле дома в Порт-Джефферсон. Как все это грустно! Запах травы, сквозь изменчивые оттенки листвы пробивается ленивое солнце. Прохладный воздух и облака… высоко-высоко в голубом небе. Черт бы побрал всех этих людишек! Копы, фэбээровцы. Разве так все задумывалось? Шуточка, затейливый карнавал. ФБР. Гребаные фэбээровцы, бьющиеся в судорогах по поводу жалких двадцати пяти кусков. Он хотел только денег. Немного денег. Свобода. Избавиться от бабушки и ее психиатров, от Оливера и его… скажем, похоти. От всего мира, который удерживал Заха в плену, приковал его к земле своими чертовыми подробностями. Но ФБР, это сраное ФБР, приняло все за какой-то мафиозный заговор. Они думали, им удастся наконец пришпилить Фернандо Вудлауна.

Подослали своего агента. Подослали проклятую сучку-агентшу, изображавшую из себя посланницу Фернандо, Нэнси Кинсед.

Хотя, надо отдать ей должное, она замечательно играла свою роль. Да уж, без сомнения. Личное удостоверение, банковские карточки, водительская лицензия. Этакая девчачья наивность — очень убедительно, все взаправду. Если бы Зах поменьше нервничал, он бы, может, ничего и не заподозрил бы… Взял бы у нее деньги, вручил фотографию. И тут ему в горло ткнулся бы 38-й, и сучка-агентша с горящими глазами заорала бы: «Ты арестован!»

Зах всех перехитрил. Перехитрил, перехитрил! Зазвал сучку-агентшу в свой автомобиль, воткнул дуло своего револьвера ей в брюхо и хорошенько обыскал. Как только он обнаружил подслушивающее устройство в ее блузке, сразу понял, что перед ним коп, и уже не важно, что там она лепетала. С силой нажав на газ, он помчался прочь с этого места. Зах застал их врасплох — прикрытие, какое там было у этой сучки, отстало.

Привез ее в коттедж. Всю дорогу она, не переставая лепетать, держалась своей версии. Она по-прежнему утверждала, что ее зовут Нэнси Кинсед… Отличная работа. Только Иисус знает, как он хотел поверить ей. Пот катил с Заха градом; казалось, все потеряно. Он думал, что попадет в тюрьму. В тюрьму!

То был самый страшный миг в его жизни, главное испытание. Он готовился покончить с собой. Его поддерживала одна только вера в милосердие Божие.

Наконец он вспомнил по свое зелье. У него еще оставался припас под доской пола в детской спальне. Ему и понадобилась-то самая капелька, только успокоиться. Он знал, что нарушает обещание, данное Господу, но подумал — крошечка, не так уж важно. Привязал подосланную девушку наверху в спальне бабушки. Привел в порядок шприц и, стоя на коленях возле кровати, на которой спал в детстве, ввел себе дозу. При этом Зах плакал и молил Христа о прощении.

Наркотик совершил чудо. Через минуту его подхватила огромная теплая волна спокойствия. Весь суетный мир как ножом отрезало, все, за исключением самого Заха, было истреблено космической волей, и он один поплыл, словно облако, в искрящейся бархатной синеве. Мысли пришли в порядок. Фернандо промолчит. Этот урод не станет губить карьеру из-за двадцати пяти тысяч баксов. Свидетельствовать против него может только эта агентша. Она и Кинсед угрожали ему разоблачением. Пока продолжалось действие наркотика, Зах видел все, все связи, он отчетливо различал начала, концы, последствия, погрузился в великий экстаз, космическое единство. Тогда-то он и создал свой совершенный план.

Немедленно приступил к работе. Прежде всего покончил с агентшей, до смерти накачав ее наркотиками. Сперва он только оглушил девушку, надеясь развязать ей язык, получить информацию о направленных против него вражеских действиях. Однако, к несчастью, девушка оказалась крепким орешком. Не пожелала сдаваться. Даже теряя сознание, все еще твердила, что она — Нэнси Кинсед. Даже когда начались галлюцинации, она продолжала свое чириканье. Наконец, испытывая острое отвращение, Зах закачал в нее полный шприц. Этого достаточно, чтобы расплавить любые мозги. Господи, да ее мозги уже варились всмятку, хоть к завтраку подавай, а она все тянула свою песенку! Прямо железная, из нее бы гвозди делать; Зах восхищался ею. Она твердила и твердила свою легенду, пока не ушла на дно. Лепетала: «Нэнси Кинсед, Нэнси Кинсед», когда у нее глаза уже закатились. И осталась лежать, задыхаясь, парализованная наркотиком. Сердце билось все чаще, готовясь лопнуть.

Зах оставил ее умирать. Отравился на поиски подлинной Нэнси Кинсед.

Тут он, усмехнувшись во весь рот, едва не захохотал. В самом деле, приятное воспоминание.

К тому времени наркотик растекся по всем его жилочкам. Зах путешествовал по волшебной стране, все обрело Смысл, ничто не было всего-навсего тем, чем казалось. Страх покинул его.