Эндрю Клейвен - Час зверя Страница 72

Тут он, усмехнувшись во весь рот, едва не захохотал. В самом деле, приятное воспоминание.

К тому времени наркотик растекся по всем его жилочкам. Зах путешествовал по волшебной стране, все обрело Смысл, ничто не было всего-навсего тем, чем казалось. Страх покинул его.

Водительское удостоверение агентши подсказало Заху адрес подлинной Нэнси Кинсед. Он явился прямо к ней в дом, представился полицейским офицером Туди Мульдоном. Девушка вроде ждала его. Зах поднялся наверх в ее комнату, увел с собой, посадил в машину — фрр! Легче легкого. К тому времени, как они вместе вернулись в коттедж, вся жизнь Заха, его разум, его душа обратились в единую симфонию понимания. Испытывая высочайший подъем духа, Зах привязал Нэнси Кинсед к кровати. Теперь, карабкаясь по ступенькам библиотечной лестницы, он лишь отдаленно припоминал тот восторг, оплакивая его кратковременную, улетучившуюся красоту. Но в тот насыщенный электричеством миг, когда он впервые погрузил нож в плоть рыдающей девушки…

Вновь прозвонили часы на башне. К тому времени, когда братья поднялись на площадку, часы прекратили бить.

Тут Зах остановился. Он стоял наверху лестницы, ностальгически постанывая.

Оливер прошел дальше, в длинное узкое помещение библиотеки. Зах стоял и смотрел на него: знакомая фигура, неторопливые привычные движения. Зах с любовью наблюдал за братом. Оливер вышел почти что на середину комнаты и, понурившись, повесив голову, остановился. По обе стороны от него — бесконечные ряды книжных полок. Над головой, под сводами невысоких арок — головы, лишенные тела, напряженные взгляды, уставившиеся на обоих братьев. До их слуха смутно доносилась музыка карнавала. Расплывались притаившиеся в витражах лица.

И вновь Захари почувствовал, как теплой волной поднимается в нем нежность к Олли. Оливер снова спасет его, как не раз уже делал, с тех пор как все это началось в доме на Лонг-Айленде. Оливер покончит с собой здесь, в библиотеке. Раскаяние после убийства Нэнси Кинсед и агентши сломит его. Револьверный выстрел в упор в его собственном кабинете, ключом от которого владеет только сам Олли. Самоубийство, никаких сомнений. Снаружи ликует толпа, никто не запомнит, входил ли, выходил ли отсюда Зах, лицо которого скрыто под козырьком, а пестрая рубашка — под серым плащом.

Они запомнят лишь Короля Чуму. Сейчас ровно восемь. Под окнами, точно вовремя, пройдет Король Чума. Зах пристрелит брата и помчится вниз, чтобы в тени деревьев у библиотеки поменяться местами с Тиффани. Тиффани в маске-черепе изображала Заха даже перед его приятелями из журнала, и они, и еще десятки тысяч зевак подтвердят: они видели Заха, Короля Чуму, в то самое мгновение, когда прозвучал выстрел.

Темнота помогла Заху скрыть усмешку. Он вновь почувствовал в себе Понимание, мистическую ясность, невероятное, все вмещающее откровение, которое приоткрылось ему в тот миг, когда создавался весь план. Когда Зах звонил Тиффани, чтобы дать ей указания относительно ее роли, он как маленький хихикал от возбуждения, от достоверности всего происходящего. Тиффани ждала в магазинчике за углом, сидела в задней комнате уже закрывшегося магазина, ожидая, пока Зах явится с деньгами. Когда Зах позвонил ей рассказать, что произошло, и изложил свой план, Тиффани впала в истерику. «Этот план плох, он никуда не годен, Захи, — твердила она, — это невозможно, это не сработает, это сумасшествие, это чистое безумие». Просто она не сразу сумела понять, как все складно. Король Чума. Олли. Девушка, убитая в коттедже. На символическом уровне план — само совершенство. В нем столько смысла, символического смысла. «Не забудь! — повторил Зах, и телефон завибрировал от его убедительного, подчиненного ритму голоса. — В восемь часов. Это час зверя. Поняла? Все осмысленно. Теперь-то ты не забудешь? Ты должна прийти. Ровно в восемь. Тогда он умрет».

И вот — час пробил. Из-за пазухи пестрой рубашки Зах вытащил свой кольт. Как это грустно, какая возвышенная печаль! В эту минуту любовь к старшему брату переполняла его сердце. Вытянул руку, нацелив дуло револьвера в спину Олли. Улыбнулся с нежностью. Глаза отсырели от сентиментальных слез.

Оливер обернулся и посмотрел на Заха. Увидев оружие, он замер от неожиданности. Даже в темноте Зах заметил, как Олли приоткрыл рот, услышал, как брат резко, точно в изумлении, перевел дыхание.

Зах улыбнулся еще шире, вложив в улыбку все свои чувства. Покачал головой, рассмеялся, дразня брата:

— Да ладно, Олли. — Его голос с неожиданной полнозвучностью разнесся в тиши библиотеки. — Нечего так смотреть на меня. Ты все знал, с самого начала.

Над верхушками деревьев, под круглой луной, на остром шпиле библиотеки часы отбивали удары. Девушка в маске мчалась туда со всех ног.

Она уже не могла соображать: боль захлестывала ее на каждом шагу, огнем сжигала легкие, била электрическими разрядами в ногах, ныла в спине, и все же руки девушки по-прежнему надежно сжимали револьвер.

Дождись меня, Олли.

Каждый раз, сгибая колено, она охала сквозь стиснутые зубы; плакала от последнего усилия, всматриваясь вперед сквозь слезы, сквозь узкие прорези мерцавшей электрическими огнями маски.

Оливер, не умирай. Дождись меня, пожалуйста!

Прохожие отскакивали в сторону, когда девушка налетала на них. Она вновь увидела Смерть, огромный картонный скелет, отплясывающий высоко в воздухе над обращенными к нему лицами тысяч зевак. Она видела, как толпятся любопытные на ступеньках библиотеки. Она различала все в краткие промежутки между наплывами багрового облака, она кусочками ловила музыку карнавала. Обрывки, негармоничные осколки музыки сыпались ей на плечи, точно дождь. Девушка бежала, слезы струились по ее лицу, внутри — чернота. Она так и не вспомнила свое имя. Чернота и растерянность.

Не умирай!

— Ох! — громко вырвалось у нее на бегу.

Оливер.

Господи, больше нет сил! Она не знала, как ее зовут на самом деле, хотя предпочла бы умереть, чем не знать этого. Эта тьма внутри нее наполняет, разрывает тело. Девушка ускорила шаг, вновь вскрикнув от боли. Она бежала так, точно все горгульи гнались за ней по пятам, разрубали воздух каменными крылами, протягивали к ней алебастровые когти. Вновь пробили часы.

Теперь ей приходилось расталкивать людей локтями. Толпа вокруг смыкалась, и страх перед замкнутым пространством превратился в еще одну вспышку боли. Столько лиц с оплывшими щеками, налитыми кровью глазницами, редкими волосенками, отвратительными ухмылками. Напирают со всех сторон, растут из земли, как трава. Кошмарные маски. Мужчины вырядились бабами, бабы — ведьмами. Всхлипывая и задыхаясь, девушка продолжала пробивать себе путь к библиотеке.

— Только бы он еще был жив, — повторяла она, потрясая в воздухе револьвером. «Только пусть останется в живых», — думала она, приближаясь к дверям библиотеки, но и эта мысль, как и все другие, растворилась в безумном беззвучном вскрике: «Я забыла свое имя!» — единственном крике, нарушившем черную тишину внутри.

Она уже взбиралась по ступенькам, цепляясь руками за стоявших там людей, хватая их за руки, за плечи, проталкиваясь, протаскивая свое тело между ними. И вновь раздался удар часов. Она слышала, как люди смеются над ней или окликают сердито, ругаются. Голова шла кругом от разрозненной музыки карнавала. Тень картонного скелета легла ей на плечи, словно невыносимая тяжесть, за спиной зашелестели крылья горгулий. Она уже подбиралась к дверям, заклиная: «Дождись меня! Останься в живых! Пожалуйста! Пожалуйста!»

И вот она уже у дверей. Девушка схватилась рукой за задвижку и, не удержавшись, упала на одно колено.

Заперта! Дверь заперта! Слезы хлынули из-под украшенной электрическими огоньками маски, потекли с обеих сторон. Громко застонав, она поднялась на ноги и в изнеможении прислонилась к двери.

Дверь распахнулась. Пошатнувшись, девушка упала вовнутрь. Услышала, как орут люди за ее спиной. Какофония карнавала. Крылья горгулий. Она вновь поднялась на ноги. За ее спиной дверь медленно затворилась, издав пневматическое шипение. Померк шум толпы. Сгустилась тьма. Она прислонилась к серой стене, борясь за каждый вздох. Тело содрогалось от рыданий, все лицо в слезах.

Часы на башне пробили в последний раз. Теперь этот звук казался далеким-далеким. Замер, исчез, растворился в воздухе. Тишина сомкнулась вокруг нее, приняла ее в свои густые тяжелые складки. «Восемь часов. Восемь часов. Это час зверя», — молотом стучало в голове.

Девушка глубоко вздохнула. Отлепилась от стены.

— Ну что ж, — пробормотала она. — Вот я и пришла.

Оливер увидел револьвер в руках брата. Покачав головой, растерянно отвел глаза. Бюсты, пристроившиеся в нишах, пустоглазо следили за ними. Мелькали и исчезали образы в оконных витражах. Оливер пробормотал: