Ли Чайлд - Триллер Страница 78

В это время дверь с треском распахнулась.

— Halt!

Он обернулся как раз вовремя, чтобы заметить, как мелькнул приклад винтовки.

А потом его поглотила тьма.

С завязанными глазами и скованными за спиной руками Генри доставили — как он предположил — либо в штаб-квартиру Штази на Норманнен-штрассе, либо в тюрьму «Хоэншенхаузен». Никто с ним не общался, не задавал никаких вопросов. Через неплотно сидящую на глазах повязку он видел ноги входящих в камеру и выходящих из нее. Потом ощутил укол, и сразу же тело стало будто невесомым. Звуки, запахи, чувства — все слилось воедино. Он слышал русскую речь, чувствовал сильный запах курева, потом чьи-то руки начали его раздевать.

Время для Генри перестало существовать. Он постоянно балансировал на грани провала в беспамятство. Воспоминания о том периоде были довольно скудными: укол иглы… жжение в венах от введенного наркотика… ритмичный стук стальных колес по рельсам… паровозные гудки… резкий запах сжигаемого угля. Небольшой незамутненной частью сознания Генри понимал, в чьи лапы угодил и куда его везут.

На утро третьего, или четвертого, или пятого дня пути поезд остановился, громко скрипя колесами.

Генри рывком подняли и стащили вниз по ступеням. Под ногами громко хрустел снег, а сквозь повязку проникал яркий солнечный свет. Затем его недолго везли в автомобиле, после чего грубо выволокли наружу, и ему пришлось спуститься по бесконечным ступенькам, а потом пройти по длинному коридору. Наконец Генри сильно пихнули в спину, он споткнулся и врезался в стену. Сзади громко захлопнулась дверь.

Он привалился спиной к стене и медленно съехал на пол.

Лубянка.

Три дня он провел в полной темноте. На четвертый за ним явились двое охранников. Генри снова надели повязку на глаза и повели по коридору, на несколько лестничных маршей вниз, потом по другому коридору, все дальше и дальше в ужасное чрево тюрьмы.

Его втолкнули в комнату, усадили на стул, привинченный болтами к полу, и приковали наручниками. Повязку наконец сняли. Маленькое квадратное помещение без окон освещалось единственной голой лампочкой, свисающей с потолка. Перед Генри стоял и в упор смотрел на него человек в форме полковника Министерства госбезопасности, как определил по погонам Генри.

«Второе управление, — догадался он. — Скверно».

— Доброе утро, мистер Колдер, — поприветствовал его полковник по-английски с легким акцентом.

Генри не удивился тому, что здесь его знают, все же он участвовал в нескольких десятках операций в Берлине, как непосредственно, так и издалека в качестве руководителя, и доставил немало головной боли и Штази, и МГБ.

— Я давно мечтал с вами встретиться, — добавил полковник.

— И теперь, когда встреча состоялась, надеюсь, вы отпустите меня?

Полковник довольно захихикал.

— Боюсь, что нет. Давайте побеседуем, не возражаете?

В последующие два дня полковник допрашивал его по двадцать часов в сутки — на рассвете, в течение дня, посреди ночи. То двенадцать часов без передышки, то всего лишь час. Все вопросы сводились к одному-единственному: зачем он прибыл в Восточный Берлин?

Но Генри хранил молчание.

На третий день его начали избивать. Его подвесили за запястья, а лысый здоровяк обрабатывал его дубинкой, прерываясь лишь затем, чтобы перевести дыхание или дать полковнику возможность задать очередной вопрос.

Генри продолжал молчать.

В начале второй недели пребывания на Лубянке его снова привели в комнату для допросов, раздели донага и приковали наручниками к стулу. Полковник курил в углу и наблюдал за заключенным. На пороге возник лысый громила; в руках он держал нечто напоминающее скворечник.

«Нет, не скворечник, — подумал Генри. — Держись, приятель. Тебе прекрасно известно, что это такое».

Полевой телефон с рукояткой.

Лысый прикрепил провода сначала к телефону, затем при помощи зажимов-крокодильчиков — к яичкам Генри. Сделав дело, он кивнул полковнику. Тот медленно подошел и навис над заключенным.

— Даю вам последний шанс.

Однако Генри только отрицательно покачал головой.

Лысый начал крутить рукоятку.

Продержался Генри еще неделю, а потом раскололся. Признания лились потоком — начиная с прилета в Темпельхоф, встреч с Беликовым, Кондратом и Премининым и заканчивая захватом на квартире. Сменивший гнев на милость полковник раз за разом заставлял Генри повторять историю и все пытался отыскать в ней несоответствия и противоречия. Наконец на пятый день полковник прекратил задавать вопросы и отпустил стенографистку.

— Не падайте духом, дружище. Вы сделали все, что смогли.

И в первый раз за сорок дней Генри Колдер улыбнулся.

И вот, стоя на пороге помещения, где приводили в исполнение смертные приговоры, он почувствовал, как помимо воли на уста его снова наползает улыбка. Генри смахнул улыбку с лица и шагнул в комнату. Она очень напоминала ту, в которой его допрашивали, за исключением двух деталей: стены были завешаны плотной тканью, заляпанной пятнами, и на полу лежал мешок для трупов.

— Доброе утро, — приветствовал его полковник.

— Вроде звучит обнадеживающе.

— Да уж. Но иначе не скажешь. Жаль, что дошло до этого. Однако у меня приказ, увы.

— Как и у всех нас.

— Мы ведь с вами профессионалы. Вы делали свою работу, я — свою. А для начальства мы заклятые враги.

— Что они понимают…

— Все пройдет быстро, обещаю.

— Что будет с моими людьми? — поинтересовался Генри. — Беликов, Кондрат и Преминин.

Он знал ответ, но ему хотелось услышать его от полковника.

— Все уже случилось. Их признали виновными в измене Родине и вчера казнили.

— А моя сеть?

— Сейчас мы проводим самое тщательное расследование и в скором времени вычислим всех.

— Не сомневаюсь.

— Встаньте, пожалуйста, на колени, — велел полковник.

Генри повернулся лицом к стене и опустился на колени. Он предполагал, что его охватит чувство страха, что оно заполнит каждую клеточку тела… Но ничего подобного. Ему было хорошо и покойно. Внезапно он ощутил тяжесть в груди, к горлу подступил кашель. Он напрягся и согнулся пополам от ужасной боли, дожидаясь, когда пройдет спазм. Затем утер рот и обнаружил, что вся ладонь в крови.

— Пневмония, — заметил полковник.

«Нет, не совсем так», — подумал Генри.

Ирония заключалась в том, что только сейчас проявились первые симптомы. Врачи говорили, что ему осталось максимум четыре месяца, затем возникнут метастазы и рак распространится из легких на весь организм. После этого жить он будет неделю, максимум две.

В послевоенные годы американские и британские спецслужбы серьезно опасались, что рано или поздно Сталин двинется с Красной армией на Европу и союзникам придется решать, как одолеть его без применения ядерного оружия. Нужно было попытаться остановить наступление еще до того, как оно начнется. Для Генри было очевидно, как это сделать: лишить Красную армию ее лучших умов. Советский вождь сам взвел курок своей параноидальной подозрительностью, оставалось лишь плавно потянуть за спусковой крючок.

Сталин дюжину раз проводил чистку в рядах армии и уничтожил сотни тысяч преданных бойцов, основываясь лишь на беспочвенных подозрениях и совершенно невинных связях. Тем не менее трое из числа наиболее одаренных военачальников — генерал-полковник Василий Беликов, генерал Юрий Кондрат и маршал Георгий Преминин — пережили все чистки и заняли в итоге ключевые позиции в армии Советов. Когда началась война, у этих троих было достаточно сил, чтобы покорить Западную Европу.

Конечно, все они клялись в своей невиновности, но советская госбезопасность, всегда готовая к разоблачению предателей и понукаемая маниакальной подозрительностью Сталина, опасавшегося внутреннего заговора, получила необходимые доказательства.

Генри тщательно разработал сценарий, исходя из ожидаемой реакции советских спецслужб. Британский супершпион, много лет торчавший занозой в пальце советской контрразведки, внезапно приехал в Восточный Берлин с некой срочной миссией.

Была организована утечка информации: в эфир якобы случайно просочилось кодированное сообщение с упоминанием об операции «Мэригольд» и активации трех агентов с кодовыми именами Паскаль, Херринг и Овен.

За несколько недель до появления в Берлине агента поддерживаемая ЦРУ радиостанция «Свободная Европа» начала периодически передавать в эфир определенный набор фраз, в которых повторялось одно слово: «Мэригольд». Генри очень надеялся, что русские проглотят наживку.

И наконец, одновременно с прибытием шпиона в Восточный Берлин из штаб-квартиры ГСВГ исчез административный секретарь. Генри легко мог вообразить донесение, которое люди из МГБ адресовали лично Сталину: